Белый шиповник. Сборник повестей - Алмазов Борис Александрович - Страница 29

Антипа говорил очень медленно. Словно отвык он от слов. А руки у него ходили проворно. Он открыл банку с тушёнкой, налил из фляги молока, достал из мешка котелок и через несколько минут уже поил с ложки Катю каким-то снадобьем. Петька уплетал тушёнку с хлебом, он не мог дождаться, когда согреется молоко, и пил его так, ледяное.

- А что, - спросил Антипа, глянув искоса на Петьку, - заколоть меня, как медведя, мог?

Хотел Петька соврать, но не так на него смотрел Антипа, не вранья он ждал.

- Мог! - выдохнул Петька и добавил: - Страшно ведь было. Волки!

Антипа помолчал.

- А ведь ты, паря, - сказал он, откашлявшись, - тоже простуженный весь. Дай-ка я тебя полечу. Я тут, наверное, лет десять не был. А банька-то, наверное, цела ещё. Пойдём попаримся.

Он ушёл топить баню. А Петька побежал в читальню. Вытащил книги и стал увязывать их в какое-то широкое полотенце.

Два больших тюка набрал он. “Нет! - подумал он, - так нельзя. Всего не увезёшь. Надо опись составить. Пересчитать всё. Десятки книг! Десятки икон! А костюмы! А утварь! А посуда!”

- Малой! - крикнул из сеней охотник. - Ну, ходи… Взгрел я баньку.

Раздевались на улице, за маленькой загородкой. Одежду Антипа аккуратно раскладывал где-то там, в чёрном жерле банной двери. Ворочался он медленно, как медведь в берлоге. В дверь плечищи свои старый охотник просунуть не мог. Входил боком. Вот на боку и увидел Петька шрам, похожий на маленькую воронку.

- А вон ну-ко русской баньки попробуй!

Петька сунулся в темноту, и ему показалось, что он попал в огонь.

- Ходи, не бойся, - рокотал Антипа. - Давай на полок.

Хватая воздух ртом, Петька завалился на горячие доски. Дрожь колотила его, неё тело покрылось гусиной кожей. Ему казалось, что он промёрз насквозь и от жары этот холод стал ещё сильнее. Две горячие ладони опустились на Петькину спину, и ему почудилось, что он попал под пресс.

Антипа мял его, выворачивал суставы, но не было больно от этой жёсткой ломки, наоборот, казалось, простудная ломота выдавливается из тела. Потом охотник взял два веника и стал махать ими в воздухе, и жаркие волны окатили мальчишку. Веники гуляли по нему от пяток до макушки, находя остатки холода и озноба, выгоняя их из тощего Петькиного тела. Ему показалось, что если он сейчас выскочит наружу, то сможет огромными прыжками понестись по снежной равнине. Лёгкий, упругий, как пружина!

Антика парился долго, со стонами и всхлипываниями, несколько раз выбегал и катался в сугробах. А Петька блаженствовал, лёжа на полу и чувствуя, как остывает баня, но не уходил ровный жар из его пропаренного тела.

- А что это у вас, Антипа Андреич? - спросил он, дотрагиваясь до шрама.

- Гм… - кашлянул охотник и вдруг спросил заметно дрогнувшим голосом: - А откуда ты моё отчество знаешь?

- На памятнике прочитал. Догадался… - прошептал Петька.

- Гм… - помолчав, сказал охотник. - Это правильно, что на памятнике прочитал. Должен и я там быть. Вот не привёл господь. Стало быть, нет моего часа, надо жить. Может, и хранил меня, чтобы вот я вас отсюда вывел. А может, чтобы возмездие свершил… Ты вот рогатиной на меня - это правильно. Бойся коня сзади, быка спереди, а человека со всех сторон. - Он поворошил в каменке угли. - Моих-то вот поубивали…

- Так ведь это фашисты были!

- Фашисты, - согласился Антипа. - В чёрных мундирах все. Между собой, как собаки - гам-гам-гам… Я к деревне-то вышел, да опоздал. Там уж и дым развеялся. - Антипа говорил словно сам с собой. - Нагнал я их. “Не в ту сторону, - говорю, - идёте. Давайте я вас через болото проведу, на ту, значит, сторону”. Обрадовались. “Гут!” - говорят. Ну, я им “гут” и устроил. - Антипа улыбнулся, глядя в огонь, но от этой улыбки Петьке стало не по себе. - Один офицерик мне напоследок и сделал моточку.

- А сколько их было?

- Все тута, сколько ни было. Вот с тех пор и зовут меня хозяином болота. Моё это болото. Моя вотчина. Царство моё! - Антипа горько усмехнулся, и Петька увидел, какой он старый. Как по-стариковски сутулится его спина, как набухли вены на руках.

- Антипа Андреич! - сказал он. - Приезжайте к нам в город! В гости.

Старик растёр грудь холщовым длинным рушником.

- Нельзя мне! - сказал он и погладил Петьку по голове. - Нельзя мне. Какой же я хозяин, если я хозяйство брошу. Мне моё болото нельзя бросать. А то его начисто разорят. Здесь дичь непуганая, её моментом всю перебьют. Людишки - они жалости не знают. Хорошо, сейчас волки появились, так народ аккуратнее стал ходить - опасается. Вот его, народ-то, так и надо - страхом держать.

Не понравились Петьке эти слова. Но возражать он не стал, да и не знал, что возразить.

После бани они долго пили чай. И Катя тоже поднялась и сидела с ними за столом. Помогло Антипово лекарство. А ещё больше помогла еда и уверенность, что теперь они выйдут отсюда.

- Ну ладно! - сказал после чая Петька. - Пойду в читальню опись составлять.

- Какую опись?

- Книги перепишу, какие тут есть, для музея…

Антипа вдруг нахмурился.

- Зачем это? Глумиться! Мало тут коробейников этих ходит, у бабок прялки выманивают! А книги не прялки - это мысль человеческая! Я тебе ни одной книги стронуть не дам.

- Так ведь они пропадут тут! - пытался возразить Петька.

- Двести лет лежали и ещё столько же пролежат… Пусть лучше пропадут, чем шаромыжникам каким-нибудь достанутся. - Антипа взял мальчишку за плечи. - Всё, что видел тут, забудь! Никому рассказывать не смей! Да тебе никто и не поверит. Скажу, что, мол, замерзали ребята, а я вас в Гончаровке отыскал. Где эта Гончаровка, ведь тебе тоже неведомо! Есть такая - три дома пустых. А тропу к болоту только я знаю! Ни тебе, ни кому другому не найти!

Глава семнадцатая

ВОН ИЗ НАШЕЙ ДЕРЕВНИ!

Антипа Пророков был прав. Как ни старался Петька запомнить дорогу - не запомнил. Уж больно много было поворотов. Порой охотник останавливался и начинал считать шаги.

- Пятнадцать вправо, семь прямо, двенадцать направо… - шептал Петька, но запомнить этого не мог.

В серых сумерках, в снегопаде всё болото было ровным, белым и одинаковым. По каким приметам вёл его Пророков, Петька понять не мог.

Встретили их как выходцев с того света. Бабушка готова была задушить Петьку, обнимая, дед прослезился и уговорил старушку устроить ему особливое угощение. А вот Катя расхворалась всерьёз. И Орлик на болоте простудился и так страшно кашлял и хрипел, что было в горнице слышно.

Все - и милиционер из района, и отец Катин - поверили, что ребята ночевали в Гончаровке. Хотел Петька сказать, что это неправда, но глянул на сутулую спину Антипы и почему-то не сказал. “Выйдет, я говорю правду, а этот старый, несчастный человек - врун?” - решил Столбов. Он-то знал, каково быть вруном.

На следующий день он проснулся, как всегда, от беготни Лазера, от вздохов бабушки, от визжания дедовского станка. И всё это показалось ему удивительно родным и необходимым. Петька удивился, как это он жил раньше без бабушки и дедушки, без деревни.

- Дедунь, - попросил он сразу же, как явился после завтрака в мастерскую, - а дай мне резать попробовать…

Дед засуетился, вытирая рукавом резец, разгребая ногами стружки:

- Ну-ко, ну-ко…

Петька взялся за дрожащую сталь. Дед обнял его и положил свои крепкие узловатые руки поверх Петькиных.

- Давай, милай, полегонечку… Аккуратно веди от плеча. Помаленечку. Ровненько, ровненько. Веди-веди…

Петька припомнил, как в первом классе, когда мама учила с ним уроки, она вот так же приговаривала: “Веди, веди, веди…” И он взмок от усердия. Несколько первых заготовок он запорол. Резец вдруг вырывался из рук - и получалась такая зазубрина, что всё шло насмарку. А один раз Петька чуть себе глаз не выбил.

- Отдохни, отдохни, - сказал дед, усаживая запыхавшегося Петьку. - Ничего! Не враз Москва строилась, научисси…

И ловко и спокойно стал исправлять те огрехи, что наковырял мальчишка.