Повести каменных горожан. Очерки о декоративной скульптуре Санкт-Петербурга - Алмазов Борис Александрович - Страница 97

Каменноостровский пр., 39

P. S.

«Что мы сажаем, сажая леса?» — было такое стихотворение С. Я. Маршака. В конце 1940-х — начале 1950-х годов вся страна осуществляла лозунг: «Превратим нашу Родину в цветущий сад!» Замечательный, кстати, лозунг! И он выполнялся, и как всегда с энтузиазмом. Горжусь, что шестилетним «клопом» ходил с ведерочком по Пороховскому кладбищу и собирал желуди. Потом относил их в ближайшую школу, там формировались посылки с семенами, которые отправлялись в засушливые районы. А я-то уж побывал тогда на Дону, на моей многострадальной казачьей родине, и что такое засуха и суховеи, еще тогда понял!

Тонны сосновых и еловых шишек, кленовых и других семян, что шли на юг вагонами! Я помню ежегодные весенние и осенние посадки деревьев около домов и вдоль школьных оград. Это было замечательно! С тех времен, теперь уже расширяясь самосевом, тянутся тысячи километров лесополос вдоль пахотных полей и вдоль железных и автомобильных дорог и даже состарившиеся фруктовые сады на питерских окраинах.

Большой Сампсониевский пр., 94

А при чем тут архитектура? А при том, что этот очередной подвиг советского народа нашел свое отражение в барельефах, которые приблизились в своем социалистическом реализме чуть ли не к газете. На новостроенных зданиях появились лесопосадочные сюжеты. Пребываю в гордой уверенности, что на барельефе на углу тогдашнего Кировского проспекта и улицы Мира, в какой-то степени отражен и мой трудовой героизм — уж больно была похожа на старшеклассниц моего детства девушка, сажающая дерево, да и юноша выглядел физкультурником. И вдруг я обнаруживаю, что появилось это произведение архитектора В. В. Шауба в 1912–1913 годах.

Каменноостровский пр., 13 (1912–1913 гг., арх. В. В. Шауб).

Большой Сампсониевский пр., 94 (1951 г., арх. А. В. Жук).

Маскарон умер! Да здравствует маскарон!

Пять нарисованных профилей, как бы отрубленных голов героев декабристов, с обложки герценовского журнала «Полярная звезда» красовались у нас в учебниках истории и литературы.

Четыре написанных масляными красками «под белый мрамор» или вылепленных, и даже действительно мраморных: Маркс — Энгельс — Ленин — Сталин, спутники моего октябрятско-пионерского детства. Чаще два профиля вождей революции. Иногда внахлест: Ленин — дальше, Сталин — ближе, иногда врозь, как на двух колоннах, обозначавших границу города на улице Коммуны, мимо которых меня возили в пионерский лагерь в Колтуши.

Я догадался, откуда пошла эта традиция «отрубленных голов», когда прочитал гомеровскую «Илиаду» в переводе Гнедича, с иллюстрациями Ф. Толстого и увидел его великолепные «тарелки» — медали, посвященные войне с Наполеоном, кои в свою очередь были подражанием античным медалям и геммам. Имперский сталинский стиль искал вдохновения в ампире XIX столетия, и нельзя сказать, что безуспешно.

Медальные профили вождей разной степени художественной ценности и полководцев[139], гипсовые пионеры с горнами и барабанами, летчики, глядящие в небо из-под гипсовых ладоней, а также тогда еще совсем новые солдаты в плащ-палатках с обнаженными головами на братских могилах недавней войны — мои современники.

Правда, иногда заметны в маскаронах веселые казусы, как, например, пуговица-заклепка на каске солдата-победителя, говорящая только о том, что блестящий и заслуженно прославленный архитектор Левинсон композиционно разместил ее правильно — требуется тут какая-то точка, а вот настоящей-то каски сам не носил и, скорее всего, даже не видел.

Среди профилей, голов и маскаронов, стандартных пионеров в галстуках, рабочих и колхозниц, солдат в пилотках и моряков в бескозырках, вперемешку с лавровыми венками и дубовыми ветвями, с колосистыми орнаментами и многочисленными гербами, порой помещенных в стародавнее обрамление вместо двуглавых орлов, нет-нет да и мелькало нечто, проскочившее сквозь сито партийной цензуры. Из роскошного куста декора с необыкновенными, никогда не произраставшими растениями и пятном, заключенным в рамку (где, казалось бы, должны красоваться какие-то пламенные слова правды, ан пусто! Что говорить-то, все и так понятно! Народ между строк читать научился!), по Московскому проспекту дом № 208[140], вдруг высовывается чудовищная рожа! Никакой не бог античный и даже не маскарон «растительный». Из упорядоченной, стройной и покорной лепнины торчит демонический кошмар!

Что же это, так задумано? Как же они не боялись? Да как же такое пропустили партайгеноссе? А может, и не задумывались, может, так само получилось! Человек ведь ничего выдумать не может, как утверждал великий писатель-фантаст Герберт Уэллс, искусство только отражает реальность, часто помимо воли и даже сознания художника…

Но я все-таки думаю, этот сатана на стене — сигнал нам, ныне живущим. Все-то они зодчие, воспитанники великой культуры, конечно, понимали, о том и нам через полвека кричат. Привилегия и сила искусства в том, что оно делает современниками и даже единомышленниками людей разных столетий. Оно — мост через время и пространство. А как же цензура с безупречным классовым чутьем? А что цензура? Апотропей — оберег должен быть пугающим и декоративным… Вот он такой и есть! Очень пугает! Сильно и надолго!

Пожалуй, последним всплеском «роскошного сталинского стиля», как именовали его чуть позже критики, стали скульптуры в метро, голуби мира на высотке с Московского проспекта. Когда же грянула эпоха «индустриальной застройки», отчасти выполнившая утилитарную задачу — обеспечить отдельными квартирами растущее население, показалось, что маскароны и декоративная скульптура умерли навсегда! И мы как-то «выше будней», выше фасадов и крыш тогда устремляли взоры — спутник плыл в просторах Вселенной, Гагарин пробивался в космос, умная телега колесила по Луне, и песня уверяла, что «и на Марсе будут яблони цвести»…

Кое-где как воспоминание, как дань традиции появлялись профили писателей, поэтов и ученых на стенах школ, быстро возведенных из силикатного кирпича по всей стране. Но архитекторы, взбодренные окриком Н. С. Хрущёва о борьбе с архитектурными излишествами, стали мыслить «объемно», взяв на вооружение всю техническую мощь домостроительных комбинатов; они окружили старую часть города океаном блочных крупнопанельных и не уступающих им, опять-таки «объемами», красно-кирпичных кубов и параллелепипедов огромных зданий.

Ул. Восстания, 42

Красоту рекомендовалось теперь искать, воспринимая чередование архитектурных объемов в движении, — скажем, из окна автомобиля, а еще лучше — из иллюминатора самолета.

Сначала возражением торжеству чистой геометрической формы прозвучало исследование американских психологов, с цифрами в руках утверждавших, что в обезличенной, типовой и многоэтажной застройке увеличилось число психических расстройств и самоубийств. А финальным аккордом — уничтожение кварталов, построенных «быстро и экономично», по всей Европе, которое началось во Франции в 1976 году.

Мы пока такой роскоши себе позволить не можем! У нас как всегда жилищный голод и дефицит жилья. И хоть взрывают иногда блочные пятиэтажки, но на их месте возводят подобные же человеческие муравейники, не уступающие им «безумной красотою»!

Да это бы еще ничего. Торжествующий «стаканизм» вламывается в историческую застройку, маскируя свою чудовищную поступь тем, что стеклянные грани возводятся на месте обветшавших, не представляющих исторической и архитектурной ценности домов. Потомки комбедов, взрывавших храмы и дворцы и возводивших на их месте сараи массовой культуры, не понимают, что снесенное здание само по себе, одно, может, и действительно не представляло ценности, но было кирпичиком в стене великого сооружения. Выпал кирпич, и вся стена рухнула, а город потерял лицо. И торчат стеклянные «стаканы», как вставные пластмассовые челюсти в устах бывшей красавицы…