Железная роза - Обер Брижит - Страница 8

В аэропорте был полный бедлам. Полицейские кордоны блокировали подходы к стойкам. Другие легавые шастали в толпе, пытливо всматриваясь в пассажиров. Но я-то знал, что это липа, чистая показуха. У них не было наших примет. Да и вообще ничего у них не было. Отстояв очередь за посадочным талоном, я встал в следующую — на паспортный контроль. По ту сторону стойки в залах отправления международных рейсов все выглядело мирно и спокойно. Каждый день сюда прилетают и отсюда улетают тысячи пассажиров. И настоящий контроль тут просто физически невозможен, иначе аэропорт будет полностью парализован. Ну и притом произошло всего лишь ограбление, а не вылазка террористов. Приближалась моя очередь, и я вытащил паспорт с раздраженным видом человека, сгорающего от желания вернуться домой. Передо мной старая дама перерывала сумочку в поисках драгоценного документа и все не находила его.

Она пребывала в полной растерянности и нечаянно высыпала содержимое сумки на пол. Как вежливый человек, я нагнулся, чтобы помочь ей собрать, мысленно кроя ее на все корки, и тут в переполненном людьми зале раздался громкий лай. Я машинально поднял голову. Кровь застыла у меня в жилах. Два здоровенных фараона вели на сворке Адольфа, и он, чуть ли не срывая голос, лаял в моем направлении. Фараоны вертели головами, пытаясь определить, куда смотрит пес. Если только они его спустят, я спекся. Адольф! Как же мы не подумали, что эти тупари обязательно используют его, чтобы засечь нас! Какой-то здоровенный тип толкнул меня, крайне удачно заслонив от фараонов. Он наклонился, собирая монетки, высыпавшиеся из сумочки старой дамы. Это был тот, в светло-синем плаще, которого я заметил в метро! Позади нас толпились и галдели люди, и сейчас было явно не время для выяснения отношений с ним. Я встал, протянул паспорт служащему, и тот проштемпелевал его, даже не взглянув на меня; его внимание было привлечено шумом, который поднял Адольф.

Не оборачиваясь, я прошел через контроль и зашагал по длинному коридору к двери, над которой мигал номер моего рейса. Стюардесса приняла мой посадочный талон и попросила меня поторопиться. Я не заставил ее повторять просьбу дважды. Через три минуты я уже сидел в самолете. В иллюминатор я видел, как Адольф несся по длинному стеклянному коридору, волоча за собой обоих фараонов. Командир экипажа приветствовал нас на борту. Адольф в замешательстве остановился. Навстречу ему вышла высокая блондинка, вся в коже, с тремя пудельками. Пудели бросились к Адольфу, приглашая его поиграть. Я только молил Бога, чтобы они пришлись ему по вкусу. Самолет начал выруливать на взлетную полосу. Только бы этим кретинам не взбрело в голову задержать отлетающие рейсы. Хотя это опасно, если учесть, сколько самолетов ждет вылета. И к тому же Адольф всего лишь собака. Мы оторвались от земли с адским ревом, который показался мне самым сладостным на свете звуком. Правда, меня страшно удручало сознание, что выпутался я отнюдь не благодаря себе, а по удачному стечению обстоятельств.

В машине я ехал в чернейшей мрачности. Мчал на полной скорости, не отрывая глаз от дороги, в тишине, прерываемой лишь шуршанием пролетающих мимо встречных автомобилей. Радио я не включал: у меня в «ланче» его нет. Обхожусь без приемника. Люблю ездить в тишине наедине с пейзажем и своими мыслями. Но сейчас я был далек от того, чтобы наслаждаться ездой. Я чувствовал себя полностью выжатым. Я позвонил домой и предложил Марте встретиться прямо в ресторане. Она согласилась.

«Эдельвейс» — роскошное заведение у самого озера. Летом лебеди лениво плавают вдоль берега возле стоящих на террасе столов. Зимой в импозантном камине пылает огонь и шеф-официант подает гигантские куски благоуханного жареного мяса. Чувствуешь себя там как на рекламе кредитных карточек. Комфорт и роскошь. Оболочка «блестящего-консультанта-международника» потихоньку прирастала ко мне. Иногда я еще мечтаю о ломтиках жирного бекона с загнувшимися краешками, лежащих на круто зажаренной яичнице, которую я запиваю крепчайшим кофе, покуривая сигарету, а во рту еще сохраняется вкус выпитого пива, — да, иногда мечтаю, но теперь уже все реже и реже: вот так стирается давно виденный сон. Я действительно обращаюсь в молодого бизнесмена большого полета. Улыбнувшись этим своим мыслям, я вошел в ресторан, заполненный примерно на три четверти. Если бы только посетители узнали, что они будут ужинать с рецидивистом, которого разыскивает полиция всей Европы, в зале, наверное, остались бы только мы с Мартой.

Марта была уже здесь, пила шампань-коктейль и лениво ковыряла закуски. Я склонился к ней:

— Вы позволите составить вам компанию?

— Буду очень рада, мой муж, как всегда, опаздывает.

Я взглянул на часы.

— Преувеличиваешь. Мы договорились на девятнадцать тридцать, а сейчас только-только девятнадцать пятьдесят три.

— Могу я узнать, откуда ты?

— А в чем меня, собственно, обвиняют?

— Сразу после того как ты мне звонил, я позвонила тебе, чтобы спросить, не можешь ли ты заехать к Соксу, они должны были получить заказанную мной монографию о коллекциях этрусского искусства, и церберша, которую ты держишь на месте секретарши, объявила мне, что тебя нет. У тебя встреча вне фирмы.

— Ну и что?

— А то, что когда ты примерно за полчаса до этого звонил мне, то сказал, что ты у себя в кабинете и скоро собираешься выходить.

Я почувствовал, как пульс у меня убыстрился, но тем не менее непринужденно поинтересовался:

— Это что, ревность? Ты никак ревнуешь? Устраиваешь мне сцену, да? Марта ревнует, опыт номер один. Но ты же прекрасно знаешь, что Штрауб всех профильтровывает. И если я утром не назвал твою фамилию, она не соединит тебя со мной, даже если будет гореть наш дом.

Нас прервал Анри, старший официант, подошедший принять заказ. Полный жизнерадостности, он рассказал нам несколько анекдотов, сообщил последние женевские сплетни, после чего удалился. Я был не голоден и потому ограничился только шашлыком и красным вином. Итак, я оказался в положении обвиняемого. Я начисто забыл позвонить особе, которая «служит» у меня «секретаршей», чтобы узнать, не интересовался ли кто-нибудь мной. Поистине оплошка идет за оплошкой. Веду себя как любитель. Я был зол на себя, и мне пришлось делать усилие, чтобы изображать интерес к тому, что говорила Марта, которая сегодня была очень многословна. Она нервно смеялась и показалась мне напряженной. И внезапно в голове у меня замаячил вопрос, а не узнала ли она меня в Брюсселе, но я сразу вспомнил, что не мог видеть там Марту.