Укус мрака - Обер Брижит - Страница 27

Они воткнули с десяток заостренных обрубков и набросали на них смоченную бензином набивку из сиденья. Потом выложили края ямы ветками и уложили Рут внутри, за кольями. Лори и Саманта скорчились рядом с ней. Джем попытался дойти до груды скалистых обломков, пятясь, вернулся к яме и тоже туда забрался, пока Марвин и Герби кидали большие охапки снега, чтобы заполнить выкопанное.

– Вы слышали?!

Герби застыл неподвижно

– Что?

– Волки. Они приближаются.

– Волки?

– Волки или кто угодно, кто может громко выть на бегу. Они бегут к нам. Они приближаются, Марвин! Нужно пошевеливаться!

Удвоив усилия, ничего не видя от пота, заливавшего глаза, с горящими ладонями, они закончили уплотнять снег, и Марвин пролез в импровизированную иглу[34], пока Герби заметал их следы веткой. Потом он тоже пролез между кольями и положил поверх них ветку. Внутри царила полная тишина. Снег заглушал звуки, и свист ветра почти не был слышен. Они находились в коконе из ледяной ваты.

Аньелло неловко расстегнул ширинку. Руку ужасно дергало, а рана чернела и вздувалась прямо на глазах. Эти выродки, должно быть, его заразили, армейский учебник наверняка прав, надо было применить антидот. Отличная американская моча способна уничтожить любую внеземную ДНК.

– Не может быть и речи, чтобы я взял с собой гражданское лицо, – проворчал он, поворачиваясь к Бадди, который что-то насвистывал.

– Это не вы берете меня с собой, а я вас.

– Это как еще?

– Вы хотите их догнать, ведь так? А как вы собираетесь это сделать? При помощи ваших семимильных сапог? Вот что мы сделаем, ягодка моя, – самоуверенно продолжал Бадди. – Вы встанете позади меня – без задних мыслей, конечно, – поставите свою хорошенькую обувочку на лыжи, своей прекрасной мускулистой левой ручкой обнимете меня за талию, и мы двинемся…

– Никогда…

– Отлично, тогда – чао, добренького денечка вашей культяшечке, и желаю удачи!

– Минуточку! Я реквизирую эти лыжи! – закричал Аньелло, размахивая своей бляхой.

– Обязательно, а заодно и мое достоинство, это ведь антистрессовое оружие… – огрызнулся Бадди, дуя на свои рукавицы с видом отчаяния.

Этот прислужник устоявшегося империализма заставляет его терять уйму времени. Пусть остается здесь и сдохнет от холода…

Из чувства противоречия Аньелло готов был оторвать и второй палец. Он никогда не стоял на лыжах. Он загнан в угол. Почти враждебно взглянув на Бадди своими маленькими серыми глазками, он осторожно встал позади него.

– Тронулись! – закричал Бадди, сильно отталкиваясь палками.

Они заскользили, все быстрей и быстрей, взрывая свежий снег. Аньелло вцепился здоровой рукой в анорак Бадди, умело управлявшегося с лыжами.

– А мне, папочка, можно взять маленького негра?

– О'кей, дорогая.

– А мне рыжую миссис?

– Нет, рыжая миссис – это для папочки, – ответил Аллан, приходя в возбуждение. – Если хочешь, возьми другого парнишку.

Язон надулся, продолжая бежать на покалеченных конечностях. Они выскочили на лужайку, и Аллан остановился. Следы обрывались перед серыми обломками скал.

– Они влезли на скалу? – спросила Бренда, стряхивая хлопья снега, от которых задубело ее красивое розовое платьице.

– Не знаю. Папочка думает. Отвяньте.

Ну вот. Вечно одно и то же. Вечно надо молчать. Вечно папочка занудствует, как тогда, когда они поехали в воскресенье по автостраде на прогулку, да еще пришлось слушать по радио старую дребедень из тех времен, когда у папочки-еще-были-волосы-и-он-участвовал-в-фестивалях-Вудстока[35].

Аллан чувствовал, что его мускулы нервно вздрагивают. «Черные тараканы, – подумал он, – должно быть, это черные тараканы ползают по нервам, как по струнам пианино». Может быть, ему холодно? Вероятно, да, потому что идет снег, а на нем только больничная пижама да плащ. А дети? Ведь они могут получить бронхит? И тогда Синди задаст ему головомойку. Да нет, Синди умерла. А ведь он тоже умер. Значит, она тоже может появиться и будет вновь надоедать ему. Хотя, если ее кремировали… А верно, почему он считает, что умер? Он стоит. Размышляет. А мертвые не размышляют. О'кей, Аллан, но ведь внутри живых нет черных тараканов. Сильная боль пронзила виски, прервав его размышления, и он со стоном упал на колени, чувствуя, как две гигантские руки сжимают ему череп. Потом это ощущение исчезло. Он с трудом поднялся. Послание принято. Что бы ни случилось, ему не дозволено размышлять.

– Ну так что же мы будем делать? – кричала Бренда, бегая кругами.

– Пойдем дальше. Кто первый их найдет – тот выиграл!

Дети захихикали и бросились на приступ гигантского нагромождения скалистых обломков, перебираясь с камня на камень, как огромные прыгающие пауки. Аллан следил за ними с озабоченным видом. Что-то не так. Но ему так больно, когда он рассуждает. Он отметил мимоходом, что и сам передвигается прыжками, а его руки и ноги, как присоски, прилипают к почти вертикальным стенкам. Все так просто, когда ты мертв. Если бы только не было этого постоянного чувства голода… Это нечто большее, чем голод. Это как бездонная дыра в твоем животе, дыра, готовая пожрать тебя самого, если ее не заполнить.

– Больше ничего не слышно, – тихо заметил Джем.

– Подождем еще немного, все может быть.

– Ш-ш-ш!

Далекие, едва слышные голоса.

– … проклятье! … черт, осторожней!

– … пропустил поворот…

– … следы… забрался?

– … найдет на другой стороне… пошли!

Снег шевелится над их головами, и снова тишина.

– Они ушли, – выдохнул Лори.

– Сейчас проверю.

Герби, прикрываясь листьями, осторожно высунул голову из ямы. Никого. Через пять минут они вылезли на поверхность и вновь отправились в путь, спускаясь в другую долину.

8

Герман Гонориус внезапно проснулся, услышав звон колокольчика. Он забылся всего на несколько минут. На пороге, против света, стояли клиенты. Мужчина с двумя детишками. Ну, ясно, ему нужны лыжные костюмы для малышей. «Людей приезжает все больше, сезон обещает быть удачным», – подумал Гонориус, разыскивая очки. Как всегда, их нет на месте! Боже мой, куда же он мог их положить? Его сын говорит, что он уже плохо соображает, что слишком стар, чтобы держать магазин. Но вся его жизнь прошла в этом магазине при въезде на станцию. Одна только мысль, что он больше сюда не придет и не устроится между старой печуркой и автоматической кассой, вызывала у него чувство, что он проваливается в черную ледяную дыру.

– Что вам угодно? – спросил Гонориус, который без очков различал лишь расплывчатые смутные тени.

– Дети хотят есть, – сказал мужчина.

– К сожалению, я не держу ресторана. Я продаю одежду, дорогой мой мистер. А закусочная рядом, в двадцати метрах отсюда. Они прекрасно готовят бифштексы.

– Бифштексы? Ну как, дети?

– Да-да! Большие бифштексы!

Мужчина облокотился на прилавок. Гонориус попытался присмотреться, но разглядел только туманные контуры худого лица. Он почувствовал, как что-то коснулось его руки. Да, по деревянному прилавку что-то бегало, какие-то многочисленные черные штучки… мухи? Очень крупные мухи? Он провел рукой и скинул эти черные штучки. Гонориус с огорчением глубоко вздохнул. Мухи! Что подумают клиенты? А теперь еще эта вонь! Должно быть, проклятый унитаз вновь засорился, а его сын скажет, что это его вина, что это все из-за газетной бумаги, но Гонориус считал глупостью покупать туалетную бумагу, если газеты все равно надо выкидывать. Он вновь обратился к клиентам:

– Может быть, вам нужны шерстяные шапочки?

– Нет, спасибо. Мы хотим есть.

– Я уже сказал, что вам нужно идти в «Альдо». Это на углу.

– У нас очень строгая диета, – объяснил мужчина своим странным прерывистым голосом.

– А-а. Вы вегетарианцы?