Снежная смерть - Обер Брижит - Страница 26

А если так, значит, это действительно один из нас.

Вернемся назад.

Перед отъездом на отдых я получаю письмо с угрозами, подписанное «Д. Вор».

Вскоре после моего приезда убийца-садист убивает Марион Эннекен, двадцати девяти лет.

В тот же день я знакомлюсь с Соней Овар, барменшей и по совместительству проституткой, крестницей моего дяди.

Почти одновременно я знакомлюсь с Яном, воспитателем Центра для инвалидов.

Мне дарят кусок мяса, на самом деле — кусок Марион. Я его съедаю.

Потом мне дарят второй кусок мяса. Мы отправляем его на анализ.

Вскоре после этого убивают и Соню.

У Яна было назначено с ней свидание.

Жандарм, ведущий расследование, был любовником Сони.

Нет, нет, так не пойдет. Надо построить диаграмму, иначе я не разберусь. С одной стороны Марион, с другой — Соня, и все связи. Попробуем нарисовать в уме.

— Пойду куплю газету.

О'кей. Так где я остановилась? Ох! Слишком много вопросов, слишком много фактов для сопоставления, все путается. Например, две жертвы оказались расчлененными. Но по-разному. В этом кроется какой-то смысл? Мне дарят кусок ляжки. Чтобы я пошла. Два глаза. Чтобы я увидела? Стоп, Элиз, это уже бред. Убийца не настолько примитивен, чтобы призывать тебе на помощь столь экзотические силы: он попытался сбросить тебя с террасы! Может быть, чтобы ты полетела?

— Тут про вас!

Невозможно думать под непрерывный шум словесного потока. Что?

— Небольшая заметка о смерти Магали. «Кастен: Трагическая смерть в ГЦОРВИ. Магали Дельгадо, молодая обитательница Центра, погибла в результате несчастного случая в комнате Элиз Андриоли. Элиз Андриоли — та самая мужественная молодая женщина-инвалид, которая два года назад, будучи прикованной к креслу, смогла найти ключ к страшным убийствам детей в Буасси-ле-Коломб». Обо мне ни слова. Даже не написали, что мне пробили голову, когда я пыталась помочь вам!

Ну вот, еще пять минут, и я окажусь виноватой во всем! Я заставляю людей убивать и расчленять себе подобных. Что, Психоаналитик? А если это правда? Если от меня действительно исходит злая сила, та кровавая аура, о которой говорила Жюстина, незрячая ясновидящая? Спасибо, Психоаналитик, меня это ободряет. Отныне помалкивай, пока тебя не спросят.

Еще некоторое время мы гуляем в молчании, и вдруг Тентен издает глухое ворчание. Тяну за ошейник, но он не прекращает, он замер, шерсть встала дыбом.

— Да что это с собакой? — удивляется Иветт. — Наверное, кошку увидел.

По-моему, хищника покрупнее кошки. Блокнот: «Где мы?»

— Возле лыжной школы.

«Кто вокруг нас?»

— Ну… Семья. Два мужчины. Человек только что припарковался. Жандарм регулирует движение. Детишки возвращаются с лыж…

«Куда смотрит Тентен?»

— На паркинг.

«Много людей?»

— Порядочно!

Тем хуже. Я отпускаю пса. Но он не трогается с места. Он прижимается ко мне и дрожит. Ему страшно.

«Иветт, Вор здесь, точно».

— Потому что Тентен увидел кошку?

«Он боится не кошек, а того, кто ударил его ножом!»

Я пишу так быстро, что ручка царапает бумагу. Иветт читает, заглядывая мне через плечо.

— Вы думаете?! Боже мой, на нас смотрит какой-то человек. Старик с порочными глазами. Ах, нет, он ждал свою жену. А два инструктора? — шепчет она мне. — Пойду, посмотрю поближе.

Она уходит. Слишком поздно, собака уже не ворчит. Вор сбежал. Я разочарованно барабаню пальцами по подлокотнику кресла в ожидании возвращения Иветт.

— У них на эмблемах вышиты имена: Эрве и Вероник.

Звучит пугающе. Именно те два подозрительных инструктора!

— Я спросила у них расценки за час занятий, и при этом наблюдала за Тентеном: он не реагировал.

Верно. Если бы он решил, что Иветт в опасности, он бы бросился на них, несмотря на свой страх.

— Это вы Элиз Андриоли? — внезапно спрашивает меня молодой, уверенный женский голос.

— Что вы хотите? — вмешивается Иветт.

— О вас написано в газете, — говорит мне молодая женщина, не обращая внимания на вопрос. — Из-за вас нас тут жандармы достают!

— Это мадемуазель Ганс, — объясняет мне Иветт. — Лыжный инструктор.

Мадемуазель Ганс склоняется надо мной:

— Если я потеряю работу…

Тоже мне, крутая! Блокнот: «Простите, что меня пытались убить».

— Может быть, тут вы и не виноваты, но эта идиотка, что покончила с собой, сказала легавым, что на вас напал инструктор!

«А в этом виновата я?»

— О! Ну ладно-ладно. Пока суд да дело, все на нас косо смотрят. Нам задавали кучу вопросов относительно нашего расписания в день убийства Сони и бродяжки. Ну, вам-то в вашем кресле можно не беспокоиться, вам-то что до этого!

Какая милая молодая женщина! Живая, энергичная, общительная.

Иветт угрожающе произносит: «Ну, хватит уже!». Я очень опасаюсь, что Вероник Ганс в самое ближайшее время получит сумочкой по голове. А сумочка Иветт весит добрых килограмма три.

Блокнот: «Если вам не в чем себя упрекнуть, вы ничем не рискуете».

— Легко сказать! Легавые — они же как собаки, уж вцепятся, так не отпустят.

«Сдайте одного из ваших, так вам будет спокойнее».

— Ну, насмешила! Чертова мумия!

Бум. Сумочка.

— Я сказала: хватит!

— Да она спятила, старая галоша! Да я ее убью!

Гр-р-р.

Глухо, утробно, очень впечатляюще.

— Прочь с дороги, или я спускаю собаку! — кричит Иветт.

— Тебе это так не пройдет! Я буду жаловаться! От души желаю, чтобы этот тип нашел вас!

Вокруг нас шепчутся возбужденные зеваки. Иветт хватается за кресло и рывком сдвигает его с места.

— Эта Ганс просто сумасшедшая! Подумать только, люди ей своих детей доверяют!

Сумасшедшая или нет, не знаю. Перепуганная — это точно. Может быть, раньше ей уже приходилось иметь дело с полицией, этим можно объяснить такую бурную реакцию.

— Не сердитесь на Вероник, она сейчас действительно не в себе, — говорит нам мужской голос с южным акцентом. — Я — Эрве Пайо, продолжает он, — я тоже инструктор. Один из тех, у кого нет убедительного алиби, — заключает он с горечью. — Знаете, на маленьком курорте, вроде этого, все друг друга знают. Малейшее сомнение в вашей моральной устойчивости, и вы потеряете всех клиентов. А тут вдруг убийства!

«Очень сочувствую».

— Не сомневаюсь. Вероник прекрасно знает, что вы тут ни при чем. Но ей нелегко, она только-только начала приходить в норму, так что…

— О чем вы говорите? — спрашивает Иветт.

— Видели бы вы ее два года назад, — шепчет нам Пайо, — вы бы ее не узнали. Тощая, как скелет, глаза безумные… К счастью, она потеряла сознание на улице, ее тут же госпитализировали, это ее спасло.

— Наркотики?

— Мне не следовало бы вам говорить, но это может объяснить… Знаете, она действительно завязала, снова стала заниматься спортом, железная дисциплина, она снова нашла работу, она даже к травке не притрагивается, и вдруг, здрасьте, жандармы. Это тяжело.

— Но не причина, чтобы хамить! — взрывается Иветт.

— Ее надо понять, — говорит Пайо, — Она прошла через ад.

А я по-прежнему в самом аду, я там уже целых три года и, думаю, проведу еще лет двадцать-тридцать. Но это вряд ли утешит нежную Вероник.

— Это полный абсурд, — продолжает Пайо, которому, «по всей видимости», хочется поболтать. — Как будто кто-то из нас убийца! Как будто кто-то из нас мог убить Соню! Она была такая красивая, и потом, такая… настолько… Короче, никакой причины для убийства!

— Вы были с ней близко знакомы? — спрашивает его Иветт тоном, из которого можно ясно понять, какого рода знакомство она имеет в виду.

— Было разок, в начале сезона, — отвечает он без обиняков, — но вы же не будете кричать об этом на всех углах, а? Тем более что старшина на нее здорово запал, это все знали. И Вероник тоже ничего не знает, — добавляет он, еще сильнее понизив голос, — я предпочел помалкивать, если вы понимаете, о чем я, да и потом, она Соню не любила, потому что Соня видела ее во время лечения. Она постоянно боялась, что Соня проболтается. Можно подумать, это было в ее стиле…