Лесная смерть - Обер Брижит - Страница 17

Обе бутылки шампанского выпиты; Иветта разливает кофе. Поль садится рядом со мной.

— Я заходил проведать Стефа; вся голова у него забинтована и вид ужасно смешной. Бедняга никак не может прийти в себя, не понимая, как такое могло случиться.

Тут в наш разговор вклинивается Элен:

— Я тоже не понимаю, как Стеф, на редкость сильный парень, мог до такой степени глупо дать кому-то себя оглушить! Вот уж никогда бы не подумала, что с ним может случиться что-то подобное.

Я тоже.

Вновь звучит голос Поля:

— А вы, месье Гийом, не заметили там кого-нибудь подозрительного?

— Как я уже сказал полицейскому, инспектору Машену, дождь лил как из ведра, поэтому я надвинул капюшон на голову как можно глубже и бежал, глядя исключительно себе под ноги, так что… даже если мимо меня кто-то и проскользнул, то, учитывая, что мокрая трава приглушает звук шагов… Единственное, что я могу сказать точно, так это то, что увидел вдруг опрокинутую инвалидную коляску и мадемуазель под водой. Из пруда торчали только ее ноги, а сама она уже пускала пузыри. Я бросился вперед и схватил ее за щиколотки. К счастью, она оказалась совсем легонькой!

— Должно быть, вы и в самом деле чуть-чуть разминулись с преступником, — замечает Поль.

— Он вполне мог спрятаться где-нибудь в кустах, подождать, пока я уеду, и спокойно улизнуть.

— Может быть, поговорим о чем-нибудь другом? — предлагает Элен. — Элизе, наверное, не так уж приятно выслушивать всю эту историю еще раз! Кстати, Элиза, все очень волновались за вас, спрашивали у меня, как вы себя чувствуете; я их успокоила как могла. Клод собирается завтра зайти проведать вас.

— Кто хочет фруктового салата? — произносит Иветта. Маленькая ладошка ложится на мою руку и — среди всеобщего шума, которым было встречено предложение Иветты — я слышу, как детский голосок нашептывает мне на ухо:

— Предупреждала же я тебя, что нужно быть поосторожнее. Смерть все заметила и на тебя рассердилась. И еще, знаешь, я думаю, что скоро будет наказан еще один ребенок.

Наказан?

— Матье Гольбер — мы учимся с ним в одной школе, вечно он поднимает шум из-за какой-нибудь ерунды, а Смерть считает, что он очень хорошенький. Это — дурной знак. Лично я, когда Смерть говорит, что я — хорошенькая, всегда прячусь куда-нибудь подальше: я то знаю, к чему это ведет. И жду, пока у нее пройдет, понимаешь?.. Ой, я тоже хочу фруктового салата!

Нет, подожди, Виржини; постой! Что за имя она мне назвала? Матье, Матье Гольбер; да, я помню этого мальчика, его мать — владелица парикмахерского салона; они часто ходили в кино; очень миленький малыш с огромными синими глазами. Что же мне делать? Нужно предупредить Иссэра. Если только Виржини и на сей раз не солгала… Ох, не знаю, что и думать; эта девчонка — сплошные странности!

Чья-то рука опускается мне на плечо, и я — внутренне, конечно — подскакиваю от неожиданности. Широкая, крепкая ладонь. Поль. Он ничего не говорит. Лишь слегка пожимает мне плечо. Большим пальцем руки нежно касается моего затылка. Это длится всего лишь несколько секунд, затем он убирает руку. У меня такое ощущение, будто я покраснела. Однако окружающие как ни в чем не бывало продолжают болтать. Значит, нынче ночью ко мне являлся он. Надо же — нынче ночью! А у меня такое впечатление, будто все это было много недель назад. Похоже, за последние сутки мне довелось пережить больше, чем за все предыдущие десять месяцев.

Они ушли. Я лежу в постели и чувствую, что скоро усну. В голове у меня проносятся образы — Виржини, Поль, Стефан, Элен, Иссэр, Жан Гийом… Люди, которых я могу лишь воображать себе, сама придумывая им лица, фигуры, движения — нечто вроде цветных фотороботов. Если вдруг в один прекрасный день я прозрею, то наверняка буду несколько ошарашена, увидев их настоящие лица. Матье Гольбер. Непременно нужно что-то предпринять, чтобы спасти его…

5

Дождь льет, не переставая. Сильный, веселый летний дождь — неугомонный, словно молоденькая собака. Иветта дождя, вообще-то, терпеть не может, но в данный момент она слишком занята для того, чтобы хоть сколько-нибудь обратить на него внимание. Иветта обдумывает меню завтрашнего ужина, устраиваемого ею в честь месье Жана Гийома, ибо он вновь приглашен.

После вчерашнего взрыва насилия сегодня вновь воцарилось спокойствие. Томительное спокойствие, в котором мне чудится скрытое коварство. Такое ощущение, будто я нахожусь в центре циклона. Проснулась я с мыслью о Матье Гольбере. И все то время, пока Иветта проделывала со мной обычные утренние процедуры, я беспрестанно думала о том, что же я могу сделать; но так ничего и не придумала. У входной двери кто-то звонит. Я чувствую себя актрисой какого-то бульварного театра, исполняющей роль в пьесе, где все прочие персонажи только и делают, что входят и выходят. Из прихожей доносится изумленное восклицание Иветты:

— О, Боже! Как вас всего бинтами-то обмотали! Рана все еще болит?

Голос Стефана:

— Нет, нет; все в порядке… Элиза дома?

«Нет; как всегда в это время, она отправилась заниматься в танцевальную студию», — мысленно отвечаю ему я.

— К вам месье Мигуэн, мадемуазель.

Тяжелыми шагами он подходит ко мне. Я сижу в домашнем платье, волосы стянуты где-то сзади, на носу — черные очки. Стефан замирает, стоя передо мной. Мне слышно, как он дышит. Иветта уже удалилась на кухню. Так что мы остались втроем — он, я и дождь.

— Элиза…

Странный какой-то у него стал голос — немного надтреснутый, звучащий почти по-детски.

— Я и в самом деле страшно огорчен. Если бы я только слышал, как тот тип подкрадывается ко мне… Вы, наверное, были так напуганы…

Он берет мою руку, сжимает ее в своих огромных лапах — я представляю их красноватыми, густо поросшими волосами. Мелькает мысль о том, что, вполне возможно, эти самые лапы удавили четверых детишек, и в желудке у меня тут же становится как-то худо.

— Вы, должно быть, думаете, что я немного чокнутый…

Я приподнимаю палец.

— Я и сам не знаю, что со мной такое творится. Я… С тех пор, как познакомился с вами, я только о вас и думаю.

Между прочим, этот тип совсем меня не знает: он ни разу не слышал моего голоса, понятия не имеет о том, какого рода мысли могут таиться у меня в голове; он что — влюбился в этакую тряпичную куклу?

— Вы выглядите такой нежной.

Я? Да я сущая ведьма. Злобная, сварливая, визгливая мегера; Бенуа всегда говорил, что хуже характера, чем у меня, во всем Северном полушарии не сыщешь.

— Я люблю ваше лицо, Элиза, очертания ваших губ, затылка, ваши плечи… Я — несчастный человек; совершенно не понимаю, что со мной творится, и живу словно в каком-то кошмарном сне. Он переводит дыхание. — Вряд ли я могу надеяться на то, что вы разделяете мои чувства…

Мой палец остается недвижим. Напрасно он так старается, упражняясь в красноречии — я и пальцем не шевельну.

— … Но я хочу, чтобы вы знали: я — ваш друг. Настоящий друг. И никому не позволю причинить вам ни малейшего зла.

Ну разумеется… Как вчера, к примеру…

— Катрин пришла! — сия весьма прозаическая фраза, произнесенная Иветтой, избавляет меня от дальнейших излияний.

Стефан поспешно выпрямляется.

— Пока, Элиза. И не забывайте о том, что я вам сказал. О, привет, Кати!

— Стеф! Вот это да! Да вас здорово покалечили…

— Пустяки, скоро пройдет.

— И вы все-таки придете в воскресенье на турнир?

— Обязательно; а сейчас убегаю: очень спешу, уже опаздываю; до свидания.

Турнир? Ах да, он же играет в теннис. Я не знала, что они с моей Екатериной Великой знакомы. Она опускает спинку коляски, приводя ее в горизонтальное положение, и начинает разминать мне колени.

— Я не знала, что Мигуэн — друг Элизы, — громко, чтобы было слышно на кухне, произносит она.

— Нас с ним познакомили Поль и Элен Фанстаны. На редкость славный парень.

— А что с ним такое случилось?