Лесная смерть - Обер Брижит - Страница 10

Виржини вот уже две недели как в детском лагере отдыха. Сегодня она должна вернуться. Элен рассказала мне о том, что комиссар Иссэр явился было в очередной раз порасспрашивать Виржини, но та уже ехала в автобусе по направлению к Оверни. Он сказал, что в таком случае повидается с ней по ее возвращении. Надо полагать, это было не так уж и важно. Теперь я сама не знаю, что и думать по этому поводу. Все эти истории с убийствами кажутся сейчас такими далекими. Несмотря ни на что все вокруг думают лишь о том, как бы получше развлечься, воспользовавшись наступившим летом.

Да и я тоже, наверное, развлекаюсь — на свой лад. Ибо после долгих месяцев постоянного и поистине кошмарного пессимизма у меня наконец возникло такое ощущение, будто я вновь оживаю. Я слушаю, как другие о чем-то говорят, смеются — и это немножко похоже на то, будто я сама делаю то же самое. Причем все они очень мило ведут себя с этой набитой опилками куклой Андриоли. Элен, например, даже сказала, что Софи Мигуэн не на шутку страдает ревностью с тех пор, как Стеф — ее муж — как бы между прочим заявил, что я — «самая восхитительная особа в этом дрянном городишке». Наверняка он тогда был в достаточной степени пьян, но все равно приятно.

«Вот увидите! Вы еще немало натворите бед, когда выздоровеете!» — шепнула мне как-то Элен. Скажет же тоже — «Выздоровеете»! Но ведь я отнюдь не больна, нет; я — вне игры, полный аут, ни на что не годна; никакими улучшениями пока что и близко не пахнет. Палец, палец — и ничего, кроме пальца. При мысли, что этот несчастный палец — все мое будущее, мне просто худо делается. Нет, долой плохие мысли, подумаю-ка лучше о предстоящей вечеринке.

По вискам у меня струится пот. Иветта — в кухне. Сама я никак не могу вытереть его, а это ужасно неприятно. Ну вышла бы оттуда хоть на минутку — взглянуть на меня.

Ага! Слышу шаги! Наконец-то. А то я уже буквально задыхаюсь здесь от жары.

Но что это? Такое впечатление, будто она тихонько подкрадывается ко мне — чуть ли не на цыпочках.

Внезапно резко звонит телефон.

— Алло? Да, конечно же, к семи…

Иветта разговаривает по телефону. Иветта… Но если Иветта у телефона, то кто же тогда подкрадывается ко мне по садовой дорожке?

Элен? Поль? Мне решили устроить какой-то сюрприз?

Кто-то щекочет мне шею сорванным с дерева листком.

Ненавижу такого рода шутки. Чувствую чье-то разгоряченное тело — совсем рядом. Запах пота — незнакомый мне запах. Иветта все еще болтает по телефону. Меня охватывает страшное раздражение. Ненавижу розыгрыши; тем более, они неуместны по отношению к человеку, оказавшемуся в положении, подобном моему. Мне совсем не смешно — мне почти уже страшно.

Что-то касается моей руки. Нечто тонкое, с заостренным концом. Похоже на остро заточенную палочку или… Неужели иголка?

Что еще за идиотские выходки?

Эта острая штуковина вроде бы рисует что-то на моей руке. Но это же… Да, точно: это буква «Ш». Буква «Ш». Следует пауза, затем — еще одна буква. «Л». Да, я вполне уверена: «Л». А теперь — «Ю». Ш. Л. Ю… «Шлю привет»? Ничего подобного, ибо теперь это — «X»! Ш. Л. Ю. X. — Господи, что все это значит? Иветта, где же ты, Иветта! Я слышу чье-то дыхание. Тяжелое дыхание. Отвратительно! Мне омерзительна эта идиотская игра! Ну вот: теперь, как и следовало ожидать — буква «А»; ну-ну, очень весело!

Ой! Он уколол меня! Этот негодяй меня уколол, и очень больно! Иголка, наверное, вошла мне в кожу на сантиметр — не меньше! Мне страшно. Неужели он так и будет меня колоть? О, нет! Теперь он проводит иголкой по моему предплечью, по щеке… нет, нет! А-а-а-а!

Он уколол меня в плечо, мне больно, не хочу, чтобы меня так кололи; прекрати же наконец, мерзость ты этакая; если бы я только знала, кто ты, я бы…

Он легонько проводит иголкой по моей груди — о Боже, нет! Только не в сосок, нет! Можете себе такое представить?! Он останавливается, переводит дух — как бы мне хотелось сейчас заорать не своим голосом! — иголка скользит по моему платью вниз, замирает на животе, опускается еще ниже… это же просто псих, какой-то ненормальный напал на меня! А-а-а!

Он вонзил иголку мне в бедро — ой, как больно! А теперь приставил ее к самому интимному месту — нет, пожалуйста, только не это.

— Нам непременно нужно туда пойти! Они ждут нас к семи!

Иветта! Иветта! Скорее сюда!

Запах пота и разгоряченного тела исчезает — остается лишь едва слышный звук быстро удаляющихся шагов. Иветта наконец выходит из дома, напевая «Мадрид, Мадрид!» Душа моя от гнева и ужаса буквально захлебывается в рыданиях; Иветта уже возле меня:

— Боже ты мой, вы же вся в поту! И совсем красная вдруг стали!

Она промокает мне лицо носовым платком — я так никогда и не узнаю, были на нем следы слез или нет.

— Ну и жарища сегодня! О-ля-ля! Да вас еще и комары искусали!

Она катит мое кресло в дом. Сердце у меня все еще бьется как сумасшедшее. Я ощущаю смутную боль от уколов. Однако сердце так колотится отнюдь не из-за нее. А от жутких воспоминаний: ведь я оказалась полностью во власти этого типа, причем хуже, чем связанная по рукам и ногам — он легко мог сделать со мной все что вздумается.

Никак не могу поверить, что кто-то способен оказаться настолько жесток, чтобы вот так «забавляться», терзая калеку.

Переодевая меня, Иветта все время ворчит. Она ведь тоже страдает от жары. Она обтирает мне тело влажной махровой рукавичкой, смазывает лосьоном «комариные укусы», потом идет тоже переодеться — и вот мы уже готовы отправиться на вечеринку.

На душе у меня очень тревожно. Такое ощущение, будто мне приснился кошмарный сон. Неужели действительно существует некто, причем, судя по всему, хорошо меня знающий, способный писать на моей коже слово «шлюха» и испытывать удовольствие от того, что пугает меня чуть ли не до смерти?

Иветта выкатывает коляску из дома и запирает дверь. Мы пускаемся в путь.

— Все в порядке?

Мой палец остается недвижим.

— Да, мне тоже очень жарко. Ну ничего, там нам будет лучше.

Но дело-то совсем не в жаре. Однако как мне объяснить ей это? Как заставить людей услышать меня?

Вечеринка в самом разгаре. Солнце уже скрылось за горизонтом; стало чуть прохладнее. Элен сказала мне, что они поставили в саду два больших стола — в качестве стойки с закусками; мангалом занимается Поль.

Я слышу взрывы смеха, звон тарелок, бокалов. Элен устроила меня в уголке, дабы обеспечить мне максимально возможный в таких условиях покой. Гостей, судя по всему, собралось, как минимум, человек двадцать, и всем им, похоже, очень весело. Бетти невероятно пронзительным голосом рассказывает об их недавней прогулке с Маню на катамаране при ветре восемь метров в секунду. Клод Мондини читает — уж не знаю кому — целый доклад об успехах новых течений в области Закона Божьего. И подумать только: ведь совсем недавно я так радовалась, что попаду на эту вечеринку! Теперь от былого восторга и следа не осталось — я беспрестанно думаю лишь о том, кто же из присутствующих здесь людей способен получать удовольствие, втыкая иголку в слепую калеку? По всему саду с визгом носятся дети. Внезапно я вспоминаю о том, что и Виржини тоже, должно быть, тут!

Однако вместо того, чтобы хоть немного успокоить меня, эта мысль леденит мне душу. Ибо появление Виржини означает неизбежный возврат к бесчисленным вопросам, на которые нет ответа. А нынче вечером мне только этого и не хватало для полного «счастья».

Ну конечно — я уже слышу ее тоненький спокойный голосок:

— Добрый вечер, Элиза. У тебя все в порядке?

Я приподнимаю палец, хотя это — явная ложь. У меня отнюдь не все в порядке.

— А я в лагере каталась на настоящем пони! Просто класс! С удовольствием осталась бы там до конца лета, но они не захотели. А ведь там гораздо лучше. Спокойнее.

До нас доносится голос Поля:

— Виржини, твои котлеты сейчас остынут!

— Уже иду!

Однако прежде чем убежать, она быстро склоняется и шепчет мне на ухо: