Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу

Полное собрание стихотворений в одном томе

Пушкин Александр Сергеевич

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Разное

Техника

Автомобили и ПДД

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии

оксана2018-11-27

Вообще, я больше люблю новинки литератур

К книге

Professor2018-11-27

Очень понравилась книга. Рекомендую!

К книге

Vera.Li2016-02-21

Миленько и простенько, без всяких интриг

К книге

ст.ст.2018-05-15

И что это было?

К книге

Наталья222018-11-27

Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни

К книге

Полное собрание стихотворений в одном томе - Пушкин Александр Сергеевич - Страница 104

104

Изменить размер шрифта:

[К переводу Илиады.]

[Крив был Гнедич поэт, преложитель слепого Гомера,

Боком одним с образцом схож и его перевод.]

* * *

Я здесь, Инезилья,

Я здесь под окном.

Объята Севилья

И мраком и сном.

Исполнен отвагой,

Окутан плащом,

С гитарой и шпагой

Я здесь под окном.

Ты спишь ли? Гитарой

Тебя разбужу.

Проснется ли старый,

Мечом уложу.

Шелковые петли

К окошку привесь…

Что медлишь?… Уж нет ли

Соперника здесь?…

Я здесь, Инезилья,

Я здесь под окном.

Объята Севилья

И мраком и сном.

Рифма

Эхо, бессонная нимфа, скиталась по брегу Пенея.

Феб, увидев ее, страстию к ней воспылал.

Нимфа плод понесла восторгов влюбленного бога;

Меж говорливых наяд, мучась, она родила

Милую дочь. Ее прияла сама Мнемозина.

Резвая дева росла в хоре богинь-аонид,

Матери чуткой подобна, послушна памяти строгой,

Музам мила; на земле Рифмой зовется она.

Отрок

Невод рыбак расстилал по брегу студеного моря;

Мальчик отцу помогал. Отрок, оставь рыбака!

Мрежи иные тебя ожидают, иные заботы:

Будешь умы уловлять, будешь помощник царям.

* * *

Два чувства дивно близки нам —

В них обретает сердце пищу —

Любовь к родному пепелищу,

Любовь к отеческим гробам.

Животворящая святыня!

Земля была <б> без них мертва,

Как пустыня

И как алтарь без божества.

* * *

Когда порой воспоминанье

Грызет мне сердце в тишине,

И отдаленное страданье

Как тень опять бежит ко мне;

Когда людей вблизи видя

В пустыню скрыться я хочу,

Их слабый ум возненавидя, —

Тогда забывшись<?> <я><?> лечу

Не в светлый кр<ай>, где н<ебо блещет>

Неизъя<снимой> си<невой>,

Где <море> те<плою волной>

На мрамор ветхой тихо плещет,

И лавр и тем<ный> ки<парис>

На воле пыш<но> разрослись,

Где пел Т<орквато величавый>,

Где и теперь <во> мг<ле> но<чной>

Далече звонкою скалой

[Повторены] пловца октавы.

Стрем<люсь> привычною меч<тою>

К студеным север<ным> волн<ам>.

Меж белоглавой их толпою

Открытый<?> остров вижу там.

Печальный остров – берег дикой

Усеян зимнею<?> брусникой,

Увядшей тундрою покрыт

И хладной пеною подмыт.

Сюда порою [приплывает]

[Отважный северный рыбак],

Здесь рыбарь<?> невод расстилает

[И свой] разводит он очаг.

Сюда погода волновая

Заносит [утлый<?>] мой<?> челнок.

Эпиграмма. «Не то беда, Авдей Флюгарин…»

Не то беда, Авдей Флюгарин,

Что родом ты не русский барин,

Что на Парнасе ты цыган,

Что в свете ты Видок Фиглярин:

Беда, что скучен твой роман.

Заклинание

О, если правда, что в ночи,

Когда покоятся живые,

И с неба лунные лучи

Скользят на камни гробовые,

О, если правда, что тогда

Пустеют тихие могилы —

Я тень зову, я жду Леилы:

Ко мне, мой друг, сюда, сюда!

Явись, возлюбленная тень,

Как ты была перед разлукой,

Бледна, хладна, как зимний день,

Искажена последней мукой.

Приди, как дальная звезда,

Как легкой звук иль дуновенье,

Иль как ужасное виденье,

Мне всё равно, сюда! сюда!..

Зову тебя не для того,

Чтоб укорять людей, чья злоба

Убила друга моего,

Иль чтоб изведать тайны гроба,

Не для того, что иногда

Сомненьем мучусь… но тоскуя

Хочу сказать, что всё люблю я,

Что всё я твой: сюда, сюда!

* * *

Стамбул гяуры нынче славят,

А завтра кованой пятой,

Как змия спящего, раздавят

И прочь пойдут и так оставят.

Стамбул заснул перед бедой.

Стамбул отрекся от пророка;

В нем правду древнего Востока

Лукавый Запад омрачил —

Стамбул для сладостей порока

Мольбе и сабле изменил.

Стамбул отвык от поту битвы

И пьет вино в часы молитвы.

Там веры чистый луч потух:

Там жены по базару ходят,

На перекрестки шлют старух,

А те мужчин в харемы вводят,

И спит подкупленный евнух.

Но не таков Арзрум нагорный,

Многодорожный наш Арзрум:

Не спим мы в роскоше позорной,

Не черплем чашей непокорной

В вине разврат, огонь и шум.

Постимся мы: струею трезвой

Одни фонтаны нас поят;

Толпой неистовой и резвой

Джигиты наши в бой летят.

Мы к женам, как орлы, ревнивы,

Харемы наши молчаливы,

Непроницаемы стоят.

Алла велик!

К нам из Стамбула

Пришел гонимый янычар —

Тогда нас буря долу гнула,

И пал неслыханный удар.

От Рущука до старой Смирны,

От Трапезунда до Тульчи,

Скликая псов на праздник жирный,

Толпой ходили палачи;

Треща в объятиях пожаров,

Валились домы янычаров;

Окровавленные зубцы

Везде торчали; угли тлели;

На кольях скорчась мертвецы

Оцепенелые чернели.

Алла велик. – Тогда султан

Был духом гнева обуян.