Один плюс один - Мойес Джоджо - Страница 33

– Танзи! Что случилось? Расскажи мне.

Танзи медленно подвинула телефон по деревянному столу кончиком пальца, как будто боялась обжечься. Мама нахмурилась и посмотрела на него. Включила телефон и уставилась на экран.

– Господи Иисусе, – произнесла она через минуту.

Мистер Николс сел рядом с ней. У него на блюдце был самый большой кусок шоколадного торта, какой Танзи видела в жизни.

– Все довольны? – спросил он. Сам он выглядел довольным.

– Сволочи малолетние, – произнесла мама. Ее глаза наполнились слезами.

– Что? – пробормотал мистер Николс с полным ртом.

– Это то же самое, что извращенец?

Мама словно не услышала. Она с грохотом отодвинула стул и направилась к туалетам.

– Это мужской, мадам, – окликнула хозяйка, когда мама толкнула дверь.

– Я умею читать, спасибо. – Мама скрылась за дверью.

– Что? Что еще случилось? – Мистер Николс пытался проглотить недожеванный торт.

Он оглянулся на дверь, за которой скрылась мама. Затем, поскольку Танзи ничего не ответила, посмотрел на свой телефон и дважды коснулся экрана. Он ничего не говорил, только смотрел. Затем подвигал экран, как будто читал все подряд. Танзи стало не по себе. Возможно, ему не следовало это видеть.

– Это… это как-то связано с тем, что случилось с твоим братом?

Танзи хотелось плакать. Казалось, Фишеры испортили этот замечательный день. Казалось, они отправились за ними. Казалось, они никогда от них не отвяжутся. Она не могла говорить.

– Эй, – произнес мистер Николс, когда на стол плюхнулась крупная слеза. – Эй!

Он протянул ей бумажную салфетку, и Танзи вытерла глаза. Она судорожно всхлипнула, и мистер Николс обошел стол, обнял ее и притянул к себе. От него пахло лимонами и мужчинами. Танзи не чувствовала этого мужского запаха с тех пор, как уехал папа, и оттого ей стало еще тоскливее.

– Эй! Не надо плакать.

– Простите.

– Тебе не за что извиняться. Я бы тоже плакал, если бы кто-нибудь поступил так с моей сестрой. Это… это… – Он выключил телефон. – О господи! – Он покачал головой, надул щеки и выдохнул. – И часто над ним так издеваются?

– Не знаю. – Танзи шмыгнула носом. – Он теперь ничего не рассказывает.

Мистер Николс подождал, пока она перестанет плакать, вернулся на свое место и заказал горячее какао с шоколадной стружкой и дополнительными сливками.

– Лечит все известные болезни. – Он подвинул к ней какао. – Можешь мне поверить. Я знаю.

Странно, но это оказалось правдой.

К тому времени, как мама и Никки вышли из уборной, Танзи уже выпила какао и съела капкейк. Мама жизнерадостно улыбалась, словно ничего не случилось, и обнимала Никки за плечи. Это выглядело немного странно. Он перерос ее на полголовы. Никки скользнул на соседнее сиденье и уставился на свой торт, как будто совершенно не хотел есть. Его лицо стало таким же, как до поездки: бесстрастным, точно у манекена. Танзи наблюдала, как мистер Николс наблюдает за Никки. Собирается ли мистер Николс говорить о том, что было на его телефоне? Но он ничего не сказал. Наверное, не хочет смущать Никки. Как бы то ни было, день испорчен, с грустью подумала Танзи.

А потом мама встала, чтобы проведать Нормана, который был привязан на улице. Мистер Николс заказал вторую чашку кофе и сидел, медленно помешивая кофе, точно о чем-то думал. Затем он посмотрел исподлобья на Никки и тихо спросил:

– Вот что, Никки, ты что-нибудь знаешь о хакерстве?

Танзи заподозрила, что этот разговор не для ее ушей, и уткнулась в квадратные уравнения.

– Нет, – ответил Никки.

Мистер Николс перегнулся через стол и понизил голос:

– В таком случае сейчас самое время узнать.

Когда мама вернулась, мистера Николса и Никки за столом не было.

– Где они? – спросила она, обводя взглядом зал.

– Ушли в машину мистера Николса. Мистер Николс сказал, чтобы их не беспокоили. – Танзи посасывала кончик карандаша.

Брови мамы взметнулись до самых волос.

– Мистер Николс знал, что ты так отреагируешь. Он просил передать, что со всем разберется. С «Фейсбуком».

– Что он сделает? Как?

– Он знал, что ты спросишь. – Танзи стерла двойку, которая была слишком похожа на пятерку, и сдула катышки бумаги. – Он попросил дать им двадцать минут и заказал тебе еще чашку чая. Сказал, что ты должна съесть какое-нибудь пирожное, пока ждешь. Они вернутся за нами, когда закончат. Да, и еще он сказал, что шоколадный торт просто замечательный.

Маме это не понравилось. Танзи сидела и решала задачи, пока ответы ее не устроили, а мама ерзала, смотрела в окно и порывалась заговорить, но закрывала рот. Заказывать шоколадный торт она не стала. Просто оставила пять фунтов, которые мистер Николс положил на стол, на месте, и Танзи придавила их ластиком, чтобы не сдуло сквозняком.

Наконец, когда хозяйка начала подметать совсем рядом с их столом, молча намекая, что пора бы и честь знать, дверь открылась, прозвенел колокольчик, и вошел мистер Николс с Никки. Никки держал руки в карманах и завесил лицо челкой, но едва заметно ухмылялся.

Мама встала, переводя взгляд с одного на другого. Было видно, что она очень, очень хочет что-то сказать, но не знает что.

– Вы попробовали шоколадный торт? – спросил мистер Николс. Его лицо прямо излучало добродушие, как у ведущего телеигры.

– Нет.

– Напрасно. Он такой вкусный! Спасибо! У вас лучший торт на свете! – сообщил он хозяйке, которая разулыбалась и просияла, хотя на маму смотрела совсем иначе.

Мистер Николс и Никки зашагали обратно бок о бок, словно всю жизнь были лучшими друзьями, предоставив Танзи и маме собирать вещи и спешить следом.

15. Никки

Вгазете как-то напечатали статью о безволосой павианихе. Ее кожа была не полностью черной, как следовало ожидать, а пятнистой, розовой с черным. Глаза ее были обведены черным, как будто она их накрасила, и у нее был один длинный розовый сосок и один черный, как у обезьяноподобного грудастого Дэвида Боуи.

Но она была совсем одна. Похоже, павианы не любят тех, кто от них отличается. И ни один павиан не желал с ней встречаться. Так что фотографы раз за разом снимали, как она ищет еду, голая и уязвимая, и никого рядом с ней. Потому что хотя другие павианы и знали, что она, типа, тоже павиан, неприятие тех, кто от них отличается, оказалось сильнее врожденной тяги к самке.

Никки довольно часто думал о том, что нет ничего печальнее одинокой безволосой павианихи.

Никки подозревал, что мистер Николс собирался прочитать ему лекцию об опасностях социальных сетей или сказать, что надо сообщить обо всем учителям, полицейским или еще кому-нибудь. Но он не сделал ничего подобного. Он вытащил ноутбук из багажника, включил его в прикуриватель, вставил модем и вышел в Интернет.

– Готово, – сказал он, когда Никки плюхнулся на пассажирское сиденье. – Расскажи мне все, что знаешь об этом славном мальчугане. Братья, сестры, даты рождения, домашние животные, адреса… Все, что вспомнишь.

– Что?

– Надо подобрать его пароль. Давай… Ты наверняка что-то знаешь.

Они сидели на парковке. Люди вокруг загружали покупки в машины, бродили в поисках паба или кафе. Здесь не было граффити и брошенных тележек из супермаркета. В таких городках люди могут пройти несколько миль, чтобы вернуть тележку на место. Никки готов был поспорить, что где-нибудь поблизости торчит знак «Город образцового содержания». Седая женщина, загружавшая покупки в машину, поймала его взгляд и улыбнулась. Честное слово, улыбнулась! А может, она улыбнулась Норману, который положил свою большую голову на плечо Никки.

– Никки?

– Да. Я думаю.

Он попытался выбросить все лишнее из головы. И выложил все, что знал о Фишере. Его адрес, имя сестры, имя мамы. Он даже знал день его рождения, потому что тот был всего три недели назад и отец купил ему квадроцикл, который он через неделю разбил.