Один плюс один - Мойес Джоджо - Страница 21

– Танзи! У тебя есть бумага и ручка?

Она порылась в сумке и достала бумагу и ручку. Мама не хотела, чтобы Танзи видела, что она пишет, но Танзи подглядела в щель между сидений.

Мама вышла из машины и приколола записку к нижней части двери, чтобы не увидели с улицы. Затем снова села на обглоданное мышами водительское сиденье, и с тихим урчанием «роллс-ройс» выехал в ночь, оставив позади светящийся домик.

Минут через десять стало ясно, что мама разучилась водить. Действия, которые знала даже Танзи, – зеркало, сигнал, маневр – она упорно выполняла в неверном порядке и цеплялась за руль, словно бабуся, которая колесит по центру на скорости пятнадцать миль в час и царапает дверцы машины о столбики на муниципальной парковке.

Они проехали «Розу и корону», промышленную зону с ручной автомойкой и склад ковров. Танзи прижала нос к окну. Они официально покидают город. В последний раз она покинула город на школьной экскурсии в Дердл-Дор[10], когда Мелани Эбботт стошнило прямо на колени, отчего учеников пятого «C» начало тошнить одного за другим.

– Главное – это спокойствие, – бормотала мама себе под нос. – Уверенность и спокойствие.

– Ты не выглядишь спокойной, – заметил Никки.

Он играл в «Нинтендо», большие пальцы его рук так и мелькали по обе стороны маленького мерцающего экрана.

– Никки, смотри в карту. Оставь в покое «Нинтендо».

– Надо просто ехать на север.

– Но где север? Я сто лет здесь не была. Ты скажи, куда ехать.

Никки посмотрел на дорожный указатель:

– По M3?

– Не знаю. Я тебя спрашиваю!

– Дайте, я посмотрю. – Танзи протянула руку с заднего сиденья и забрала карту у Никки. – Какой стороной вверх?

Пока Танзи сражалась с картой, они дважды объехали круговую развязку и выбрались на окружную. Танзи смутно помнила эту дорогу: однажды они ехали этим путем, когда мама и папа пытались продавать кондиционеры.

– Мам, включи свет на заднем сиденье, – попросила Танзи. – Я ничего не вижу.

Мама обернулась:

– Кнопка над твоей головой.

Танзи нащупала кнопку и нажала ее большим пальцем. Можно было снять перчатки, подумала она. Мыши не умеют ходить вниз головой. В отличие от пауков.

– Она не работает.

– Никки, смотри в карту. – Мама сердито глянула на него. – Никки!

– Да-да. Сейчас. Только достану золотые звезды. Они стоят пять тысяч.

Танзи сложила карту как можно аккуратнее и пропихнула обратно между передними сиденьями. Никки склонился над игрой, полностью в нее погрузившись. Золотые звезды и правда непросто достать.

– Немедленно убери эту штуку!

Никки вздохнул и захлопнул игру. Они проехали мимо незнакомого паба, затем мимо нового отеля. Мама сказала, что они ищут M3, но Танзи давно не видела никаких указателей на M3. Норман начал тихо подвывать. По прикидкам Танзи, через тридцать восемь секунд мама скажет, что это действует ей на нервы.

Мама продержалась двадцать семь.

– Танзи, пожалуйста, уйми собаку. Невозможно сосредоточиться. Никки! Я тебя очень прошу, смотри в карту.

– Норман все заливает слюнями. По-моему, ему надо выйти. – Танзи отодвинулась.

Никки щурился на указатели.

– Эта дорога, похоже, ведет в Саутгемптон.

– Но нам туда не надо.

– А я о чем?

Нестерпимо пахло маслом. Может, что-то протекает? Танзи зажала нос перчаткой.

– Может, просто вернемся и начнем сначала?

Мама зарычала, свернула с дороги на следующем съезде и поехала по круговой развязке. На поворотах сухожилия на ее шее выпирали, будто маленькие стальные канаты. Все старательно не заметили, с каким скрежетом они развернулись и поехали обратно по другой стороне шоссе.

– Танзи, пожалуйста, уйми собаку. Пожалуйста.

Одна из педалей была такой жесткой, что маме приходилось опираться на нее всем весом, только чтобы сменить передачу. Мама подняла взгляд и указала на поворот на город:

– Что мне делать, Никки? Поворачивать сюда?

– О боже, он пукнул, мама! Я сейчас задохнусь.

– Никки, пожалуйста, посмотри в карту.

Танзи припомнила, что мама терпеть не может водить машину. Она довольно туго соображает и уверяет, будто у нее нет нужных синапсов. К тому же, если честно, запах, пропитавший машину, был настолько отвратителен, что собраться с мыслями было непросто.

Танзи начала давиться:

– Я умираю!

Норман повернул к ней свою большую старую голову. Его печальный взгляд упрекал Танзи в неоправданной жестокости.

– Но тут два поворота. Какой выбрать – первый или второй?

– Ну конечно второй. Ой, нет, извини… первый.

– Что?

Мама резко свернула с шоссе на съезд, едва не прокатившись по заросшей травой обочине. Машина содрогнулась, когда они задели бордюр, и Танзи пришлось отпустить нос, чтобы схватить Нормана за ошейник.

– Неужели так сложно…

– Я имел в виду следующий. Этот ведет совсем в другую сторону.

– Мы едем уже полчаса, но дальше от цели, чем в самом начале. Господи, Никки, я…

И тогда Танзи увидела мигающий голубой свет.

Она уставилась в зеркало заднего вида, затем обернулась и посмотрела в окно, не веря собственным глазам. Танзи молилась, чтобы полицейские проехали мимо, спеша на место неведомой аварии. Но они неуклонно приближались, пока холодный голубой свет не затопил «роллс-ройс».

Никки с трудом развернулся:

– Э-э-э, Джесс, по-моему, они хотят, чтобы ты затормозила.

– Твою мать! Мать, мать, мать. Танзи, ты ничего не слышала. – Мама перевела дыхание, поудобнее перехватила руль и сбросила скорость. – Все будет хорошо. Все будет хорошо.

Никки чуть сгорбился:

– Э-э-э, Джесс?

– Не сейчас, Никки.

Полицейские тоже притормаживали. У Танзи вспотели ладони. «Все будет хорошо».

– Надо было раньше сказать, что у меня с собой травка.

10. Джесс

Джесс стояла на поросшей травой обочине шоссе в одиннадцать часов сорок минут вечера в обществе двух полицейских, которые обращались с ней не как с крупной преступницей, чего она отчасти ожидала, а намного хуже – как с непроходимой дурой. Снисходительно и нравоучительно. «И часто вы катаете семью по ночам, мадам? И всего с одной фарой? Вы действительно не замечали, что ваш акцизный диск просрочен на два года?» Они пока не обнаружили, что у нее нет страховки. Это удовольствие еще предстояло.

Никки потел на обочине, ожидая, что полицейские найдут травку. Танзи маячила в нескольких футах бледным молчаливым привидением, обнимая Нормана за шею в поисках поддержки.

Джесс было некого винить, кроме себя. Хуже быть уже не могло.

А потом появился мистер Николс.

Джесс едва не засмеялась: все это было до нелепого ужасно. Когда мистер Николс опустил окно, последние краски схлынули с ее лица. Она отчетливо представила, что будет дальше. Он скажет полицейским: «Знаете что? Эта женщина не просто водит незастрахованную машину с просроченным акцизным диском, в кишащей мышами обивке которой, вероятно, спрятана четверть унции травки; эта женщина – ВОРОВКА».

В ее голове промелькнула тысяча мыслей – например, кто позаботится о детях, когда ее посадят в тюрьму, и если Марти, то не станет ли он забывать всякие мелочи, например, что у Танзи растет нога и ей надо покупать новые туфли, а не ждать, пока у нее загнутся ногти? И кто присмотрит за Норманом? И какого черта она вообще взяла деньги, а не вернула Эду Николсу его проклятый рулончик банкнот?

Но ничего подобного мистер Николс не сказал. Он просто изучил мизансцену и произнес:

– Я могу вам чем-нибудь помочь?

Полицейский Номер Один медленно обернулся. У него была грудь колесом и бравая выправка. Такие люди не любят, когда с ними шутят.

– Назовитесь.