Ожерелье королевы - Нюблум Хелена - Страница 2

Король рассмеялся и сказал, что она сегодня прекраснее, чем когда-либо.

Однажды ночью королеве не спалось. Она никак не могла заснуть, ей казалось, будто она слышит какие-то вздохи и стоны.

То молили и жаловались бедняки, крики носились в воздухе, стучали в окна, но не могли проникнуть внутрь. Эти печальные, душераздирающие звуки заставляли королеву ронять слезы на шелковую подушку.

— Я лежу здесь на мягкой шелковой постели, — вздыхала она, — а там, за стекой, быть может, маленькие дети ходят босиком по снегу. Я не могу этого вынести!

На дворе лежали лед и снег, стоял жгучий холод, а сверкающие ледяные цветы вырастали на оконных стеклах. На рассвете неясные жалобные крики звучали все сильнее и сильнее, слышался какой-то писк, и теперь она увидела, как маленькие замерзшие птички одна за другой подлетали и били клювами в оконное стекло, пытаясь отыскать зернышки.

— Ах, ах! — вздыхала королева. — Я ем жаркое косули на золотом блюде и пью подогретое вино, а несчастные птички умирают в снегу от голода. Этого я не могу вынести.

И на следующий день она попросила у короля разрешения подбирать крошки со стола и складывать их в корзинку для птиц.

Королю эта просьба показалась дерзкой. Но так как королева никогда не просила ничего для себя самой, а крошки были никому не нужны, то она получила разрешение собирать их.

И с этого дня во время еды королева всегда скатывала хлеб своими белыми пальцами и крошила кусок за куском, разговаривая и шутя с королем, чтобы он не обращал на это внимание. Вставая, она подавала знак пажу, и он смахивал крошки в маленькую корзинку, которую после вывешивал за окно спальни.

С восходом солнца она всегда просыпалась от чириканья маленьких голодных птичек, которое раздавалось, когда они опустошали корзину.

Однажды утром королева взяла корзинку, чтобы наполнить ее, и ей показалось, что на дне лежит большая снежинка, но это была маленькая свернутая бумажка, заброшенная туда вместе с маленьким камешком. В ней говорилось о том, как кто-то ужасно страдает и мучается. «Королева, которая жалеет бедных небесных птичек, — было написано там, — обязательно сжалится над бедными человеческими детьми».

Королева все снова и снова перечитывала записку, слезы текли по ее щекам, как весенний дождик. Она никогда не предполагала, что в мире так много горя и страданий.

Это писала бедная мать с целой кучей маленьких детей, все они сидели в лесу, видневшемся вдалеке, и голодали. Но как ей добраться до них?

Король позволял ей совершать прогулки по улицам города лишь верхом в сопровождении роскошной свиты, чтобы приветствовать своих верных подданных, и всем было строго-настрого запрещено разговаривать с королевскими особами.

Все видели, как прекрасна королева, и склоняли пред ней головы, как пред владычицей. Но никто не знал, как она добра и как ее сердце под белым горностаем обливалось кровью.

И когда она с нахмуренным лбом и глазами, полными слез, приветствовала свой народ, все думали, что она сердита и опечалена: они не знали, что она плакала оттого, что не может сделать самой малости для несчастных и обездоленных.

Королева не переставала думать, как бы ей помочь бедной матери, которая молила о милостыне вместе с птицами у ее окна.

Наконец она нашла выход.

Король приставил к королеве пажа, такого же юного и прекрасного, как она сама.

Он носил ее длиный бархатный шлейф с золотыми коронами, наполнял ее бокал вином и зажигал факел, показывая ей дорогу в мрачных переходах замка. Он спал с обнаженным мечом на медвежьей шкуре у ее дверей, чтобы защитить ее от любой опасности. Он не сводил глаз с лица королевы, стараясь уловить малейшее ее желание или приказ, и самой большой наградой ему была ее улыбка и благодарность.

Однажды, когда паж пришел, чтобы нести шлейф небесно-голубого бархатного платья королевы, она наклонилась, как будто поправить шлейф, и в этот миг маленькая записка скользнула в его руку. Она вложила в нее одну из жемчужин своего ожерелья и написала, куда он должен был отнести ее.

Если бы королева попросила его прыгнуть в ров с крыши замка, он не колебался бы ни секунды. С какой радостью он бросился бы исполнять ее приказание!

Он помчался быстро, как птица, а когда вечером, держа шлейф королевы, паж сложил руки на груди и молчаливо поклонился ей, королева прочитала на его лице, что поручение выполнено.

С этого дня просьбы и жалобы градом сыпались в окно королевы. Не только маленькие птички просили еду у ее корзинки с хлебом, но и все те, кто вздыхал, страдая от бедности и нужды. Когда королева просыпалась, она слышала, как град маленьких камешков с мольбами ударяет в ее окно. Однажды камень даже разбил оконное стекло, но королева была уверена, что оно раскололось от холода.

По утрам королева проверяла свою корзинку и читала просьбы своего народа, много горьких слез пролила она над этими письмами.

Всего охотнее она опустошила бы весь замок, а все богатства отдала бы бедным и несчастным, но король никогда не давал ей больше двадцати пяти эре. Что ж еще могла она делать, кроме как отдавать жемчужины из своего ожерелья? И дрожащими руками она снимала одну жемчужину за другой.

Всегда с ней был ее пажf который разносил ее дары и приветы, и он мчался бегом, одетый в небесно-голубые цвета королевы, стремя маленькими белыми перьями, развевающимися на берете. Он улыбался бедным, говоря:

— Посмотрите, вот прилетел почтовый голубь королевы! У него всегда есть что-нибудь в клюве!

Можно догадаться, что ожерелье с каждым днем становилось все реже и реже. И, чтобы король не мог этого заметить, королева спускала все ниже и ниже на шею и к лицу свои золотистые локоны и все жемчужины перетянула на грудь, лишь бы король не увидел, как много их недостает. Вскоре осталась лишь тоненькая нитка жемчуга, ее нужно было сохранить! А ей пришлось читать новые просьбы, такие трогательные и горестные, что потребовались еще жемчужины из ожерелья, и наконец однажды утром их вовсе не осталось.

Как бы ей скрыть это от короля!

Она зачесала свои золотистые волосы на самый лоб так, что они закрыли обе щеки, затем уложила их крестом на груди и скрепила белой розой.