100 знаменитых судебных процессов - Панкова Мария Александровна - Страница 12

Судебный процесс, получивший название «дело петрашевцев», является одним из самых масштабных и драматичных в истории России. Во время следствия по этому делу привлекались более 120 человек. Около 40 из них были арестованы. Обвиненные в «заговоре идей» 15 человек были приговорены к смертной казни. Лишь после произнесения приговора и инсценировки расстрела на Семеновском плацу осужденным объявили о замене казни бессрочной каторгой. Многие из «заговорщиков», получивших столь суровое наказание, были виноваты лишь в том, что не донесли на своих товарищей.

Так называемое «дело петрашевцев» известно в нашей истории прежде всего благодаря участию в кружке Петрашевского большого числа ученых и литераторов – А. и В. Майковых, А. Н. Плещеева, М. Е. Салтыков-Щедрина и, конечно, Ф. М. Достоевского, восходящей звезды на небосклоне русской литературы. А между тем значение этого политического процесса гораздо глубже. Как точно заметил И. Волгин в предисловии к своему труду «Пропавший заговор. Достоевский и политический процесс 1849 года», «здесь, по сути, начинается история русской интеллигенции… Здесь – одна из завязок нашей национальной судьбы».

Свое название петрашевцы получили от фамилии их идейного лидера, организатора кружка единомышленников Михаила Васильевича Буташевича-Петрашевского. Будучи чиновником Министерства иностранных дел, Петрашевский имел многочисленных знакомых во всех слоях общества. В 1844 году в его доме на Покровской площади начали проходить собрания, которые с осени 1845-го стали еженедельными. Их посещали литераторы, чиновники, художники, офицеры, студенты (Д. Д. Ахшарумов, И. М. и К. М. Дебу, М. М. и Ф. М. Достоевские, С. Ф. Дуров, Н. С. Кашкин, В. Н. Майков, А. И. Пальм, А. Н. Плещеев, М. Е. Салтыков, Н. А. Спешнев и многие другие). Петрашевцы не имели ни оформленной организации, ни четко разработанной программы. Первоначально задачи собраний ограничивались самообразованием, общением на политические и философские темы. Разговоры об «Икарии» Кабе и «фаланстерах» Фурье были преобладающей темой их задушевных бесед. В поисках путей изменения социального уклада Петрашевский и его соратники обращались к социально-утопическим теориям Ш. Фурье и А. СенСимона, а также к материалистической философии Л. Фейербаха. Петрашевцы увлекались идеями французских социальных реформаторов, но в этом увлечении не было ничего политически опасного, и притом оно было характерно для многих образованных людей того времени.

Петрашевский пытался пропагандировать идеи утопического социализма и в обществе. Первым шагом на этом пути стало издание Петрашевским «Карманного словаря иностранных слов» под псевдонимом Н. Кириллов. Основное назначение словаря – показать, что «обновление обветшалых форм жизни есть необходимое условие всякого истинно человеческого существования». Как и во всем, что исходило от петрашевцев, в нем не было ничего опасного для общественного спокойствия. Однако позднее «Словарь», беспрепятственно пропущенный цензурою и даже посвященный великому князю Михаилу Павловичу, станет одним из главных пунктов обвинения против Петрашевского.

Кружок петрашевцев состоял в тесной связи со множеством других, где рассуждали совершенно в том же духе о притеснениях цензуры, о безобразии крепостного права, о продажности чиновничества, где со страстным интересом читали и комментировали теории Прудона, Луи Блана и, наконец, с восторгом слушалось знаменитое письмо Белинского к Гоголю. Один из таких кружков собирался у Иринарха Введенского; его участниками были молодые литераторы и студенты Г. Е. Благосветлов, А. П. Милюков и Н. Г. Чернышевский. Под влиянием Французской революции 1848 года в среде петрашевцев зрели революционные настроения. Петрашевский разрабатывал программы освобождения крестьян, много размышлял об образовании, мечтал о юридических новшествах. Идеал политического устройства петрашевцы видели в республике и намечали программу широких демократических преобразований. В 1848 году М. В. Петрашевский написал «Проект об освобождении крестьян», предлагая прямое, безвозмездное и безусловное освобождение их с тем наделом земли, который они обрабатывали. Проблемы крестьянской революции в России рассматривались на собраниях в кружках братьев Дебу, Дурова, Кашкина. Самый влиятельный и наиболее радикальный из петрашевцев, Спешнев, высказывал мнение о необходимости преобразовать кружок в тайное общество для подготовки к возможной социальной революции. Он строил планы создания нелегальной типографии. Следует признать, петрашевцы не успели сделать ничего конкретного: они не издавали революционных газет и журналов, не призывали к революции и к террору. Даже на суде впоследствии говорилось: Петрашевский в конце 1848 года совещался со Спешневым, Черносвитовым, Момбелли и Дебу «об учреждении тайного общества, под названием, как сами они выражались, товарищества или братства взаимной помощи из прогрессистов и людей передовых мнений, которые бы могли двинуть гражданский быт вперед, на новых началах, посредством возвышения друг друга; однако же это общество, по разномыслию членов, не состоялось».

Итак, петрашевцы ни разу не пошли дальше отвлеченных рассуждений, даже в теории не смогли договориться относительно создания настоящей организации. Их действия ограничивались одними намерениями. Не случайно впоследствии Петрашевский назовет судебный процесс 1849 года «proces de tendances» – «судом над намерениями».

Свою деятельность Петрашевский и его единомышленники считали абсолютно легальной. Тем не менее в ночь с 22 на 23 апреля 1849 года по доносу провокатора наиболее активные петрашевцы были арестованы. «Честь» раскрытия этого общества принадлежала чиновнику, специализировавшемуся по части политического сыска, действительному статскому советнику И. П. Липранди. К следствию по делу петрашевцев привлекли более 120 человек. Комиссия квалифицировала их деятельность как «заговор идей». Несмотря на это участники кружка были жестоко наказаны. Из 23 человек, преданных суду, 15 были приговорены к смертной казни через расстрел, 6 – к более мягким исправительным мерам, один (Черносвитов) оставлен «в сильном подозрении» и один приговор (над 19-летним Катеневым) отложен ввиду того, что обвиняемый подвергся «расстройству ума» и был отправлен в больницу Всех Скорбящих.

Лишь в последнюю минуту смертную казнь 15 петрашевцам отменили, заменив каторгой. Несмотря на это, им пришлось выдержать, как с содроганием вспоминал позднее Достоевский, «десять ужасных, безмерно страшных минут ожидания смерти». 22 декабря 1849 года приговоренные были привезены из Петропавловской крепости (где провели 8 месяцев в одиночном заключении) на Семеновский плац. Им прочли конфирмацию смертного приговора; подошел с крестом в руке священник в черной ризе, переломили шпагу над головою дворян; на всех, кроме Пальма, надели предсмертные рубахи. Петрашевскому, Момбелли и Григорьеву завязали глаза и привязали к столбу. Офицер скомандовал солдатам целиться… Фарс на Семеновском плацу был разыгран до конца (инсценировка расстрела очень выразительно описана Ф. М. Достоевским в романе «Идиот»). Один из приговоренных к расстрелу, Кашкин, вспоминал: «Когда привязанным к столбам и облаченным в саваны жертвам надвинули на глаза капюшоны, ни у кого уже не осталось сомнений, что казнь действительно совершится».

Петрашевцев судили на основании Свода военных постановлений, иначе говоря – сугубо военным судом, хотя осенью 1849 года Россия ни с кем не воевала и на ее территории действовали гражданские законы.

«Оказывается, нас судили!» – воскликнул в свое время один из декабристов, которых ни разу не вызывали в суд, но любезно пригласили для вынесения вердикта. Петрашевцы были лишены даже этой малости. О приговоре они услышали впервые на эшафоте – в виде неразборчивой скороговорки, стоя на 20-градусном морозе в ожидании смерти. В самом приговоре судьи тщательно перечислили статьи, на основании которых они вынесли свой вердикт и которые на эшафоте огласил аудитор. Никто из осужденных не получил на руки копию приговора. Затем всех осужденных отправили обратно в крепость, за исключением Петрашевского, которого тут же на плацу усадили в сани и с фельдъегерем отправили прямо в Сибирь.