Мятеж - Посняков Андрей - Страница 17

По поводу черной смерти богомаз – звали его Михаилом – уверял, что не распространялся, а взяли его, потому как по приметам похож, да и лошаденка при нем сивая оказалась. Правда, по перевозам да по деревням Михаил не ездил – вот уже боле двух недель в месяце безвылазно и упорно трудился в Кашине, подновляя иконки в деревянной церквушке Фрола и Лавра, что мог подтвердить весь тамошний клир – начиная от приходского священника отца Никодима и заканчивая звонарем или певчими.

– Подтвердят – отпустим, – махнул рукой князь. – А покуда посиди под сторожей. Посейчас-то у перевоза как оказался?

– В Клобуковскую обитель иду, отец Никодим благословил на заработки. А вы вот тут… Ох, господине, отпустите?

– Отпустим, сказал. Но пока посиди.

Обоих коробейников по деревням хорошо знали, оба там хаживали не раз, торгуя всякой мелочью – цветными картинками, лентами, стеклянными браслетиками и поддельными «греческими» застежками, весьма популярными среди молодых сельских девок. Про чуму оба сболтнули по дурости – дабы поддержать разговор.

– Так что, княже, и этих отпустим? – почесал голову Федор. – Вроде как местные, и тропы торговые у них тут намяты – есть что терять.

Егор поднялся с походного кресла – допрос проходил на дальней, с выставленными часовыми полянке, – наклонился, сорвал травинку, сунул в рот, пожевал:

– Отпустим, отпустим… только не сразу, сначала проверим. Отправь парней по деревням, пусть узнают – правду ли коробейники молвят?

– Слушаюсь, государь!

Отпустив Федора, Егор прошелся по самой опушке: любовался с пригорка синей, с веселыми отблесками солнца, рекою, зарослями черной и красной смородины, ежевики, малины, росшими невдалеке радостными юными кленами, соснами… Хорошие сосны. Как говорят лесопромышленники – сортимент. Егору вспомнилась вдруг далекая, кажущаяся сейчас такой нереальной юность. Турниры по боксу, тренер, армия. Затем – институт, мрачные безденежные времена, лесная бригада… пилорама, затем – еще одна, два своих лесовоза, дом. Да было ли это? Или приснилось все? И бабка Левонтиха, колдунья с красочным сайтом, и снадобье ее, зелье…

– Будешь все наперед ведать, всякую для себя опасность, вред…

Вожников, в общем-то, все такое чувствовал, мало того – перед серьезной опасностью у него даже были видения: как все могло бы быть, ежели б не… Ежели б не осторожность, по принципу «знал бы, где упасть, соломки бы подстелил». Егор, где упасть, знал, спасибо бабке, верней, ее чертовому снадобью, благодаря которому – да еще по собственному разгильдяйству – Егор и оказался здесь, в самом мрачном Средневековье, которое давно уже переделывал на свой лад. Учреждал в городах транспортные сети по типу омнибусов – маршрутных такси, открывал издательства, выстраивал финансовую систему – общую для Европы, Руси и Орды. Все получалось пока, и, надо сказать, неплохо. Да и семья – жена любимая, дети… И все же, все же вспоминалось вот иногда, словно бы захлестывало волною. Дискотека в клубе, первый поцелуй, первая любовь – была ведь… была… Интересно, если б здесь не оказался, кем бы он, Егор Вожников, стал? Почти десять лет прошло – наверное, и там женился уже, семейство завел, к пилорамам да лесовозам в придачу открыл бы пару магазинчиков… депутатом, наверное, избрался… Ха! Депутатом. А тут-то он – великий князь, Ливонский курфюрст и император Священной Римской империи! Все европейские монархи – и юная ханша Айгиль в Золотой Орде – по струнке стоят, хоть, конечно, и строят, сволочи, козни. Дальним-то – французам, англичанам, испанцам – это не особо нужно, не шибко-то Егор в их жизнь вмешивается, а вот ближним, тому же Витовту, Ягайло, татарам – тохтамышевым сыновьям, всегдашним Витовта союзникам… Замышляют, замышляют, не могут не замышлять! А тамошние людишки верные – шпионская сеть! – при всем желании все знать не могут.

– Великий князь! – выглянув из-за елки, прервал княжьи размышления часовой в обтянутом синим бархатом панцире – бригантине – новгородской (не хуже миланской или там нюрнбергской) работы, с коротким копьем, при палаше на украшенном бляхами поясе. Щеголь! На голове не шелом – украшенная пером каска. Во втором, Никиты Кривоноса, полку у всех такие каски…

Егор повел бровью:

– Что такое?

– Изволю доложить, великий князь, – вытянулся караульный. – Здесь невдалеке на лесной тропе задержаны двое неизвестных, парень с девкою. Парень – отрок младой – говорит, что ты, княже, его знаешь.

– Знаю? – Вожников повел плечом. – Ну, допустим… Вы вообще, чего их взяли-то?

– Так к вашей ладье, великий государь, рвутся! – с возмущением пояснил воин. – Дело, мол, важное… Да если у всех сопленосых будут такие дела, то…

– Ладно, ладно, не обобщай. Благодарю за службу!

Милостиво кивнув часовому, князь все же бросил ему в спину:

– А задержанных все ж приведи. Взглянем.

Парня Егор узнал сразу – тощий, со смуглым лицом и непокорной соломенной шевелюрой, Сенька-Арсений из Бродского рядка, а вот девчонку видел впервые. Неплохая такая девочка, с виду лет шестнадцати, светловолосая, с серыми блестящими глазками. Милашка. Правда, одета… похоже, что в рубаху мужскую, едва-едва прикрывает расцарапанные коленки. Босая, как и кавалер ее, Сенька. И такая же побитая, на нижней губе да щеках ссадины…

– Не вели казнить, князь великий! – упав коленями в траву – воины караульные этак ненавязчиво подтолкнули, – взмолился отрок. – С вестью я важной, дозволь, скажу!

Вожников сплюнул и махнул рукой:

– Да говори уже. Вестник!

– Беда, великий государь, беда! У нас на Бродском рядке – смерть черная, мор! Больше десятка уже заболели… остальные меня не слушают, не хотят уходить.

– Точно – черная смерть? – Князь почему-то не особенно удивился, чего-то в этом роде он исподволь и ждал. – С обычной лихоманкой не путаешь? Впрочем, ты же, кажется, Амброзиуса Вирта, врача из Утрехта, ученик.

– Нет, нет, княже, не путаю! Кроме лихоманки – бубоны, а многие уже и кровью харкают. Она, она, господине, – черная смерть… Вы на меня так, государь, не смотрите – говорил же, я не болезный, упастись от мора умею. И руки мою, и сам, и рубаху новую надел…

– А старая, видать, на подружке твоей? Вон, дырка на дырке… Да встаньте вы уже с колен. На корни вон сядьте… вот так.

Удовлетворенно кивнув, Вожников посмотрел на девчонку:

– А ты-то, красавица, откуда? Тоже из Бродского рядка?

– Она не с рядка, она… – Сенька дернулся было объяснить, да князь так на него взглянул, что отрок тут же прикусил язык.

А Егор поощрительно кивнул девушке:

– Полагаю, ты про себя сама все расскажешь. Ой-ой… что краснеешь-то? Меня стесняться не надо, я – князь великий и император, всем вам, чады, заместо отца… или вместо доктора, а врачам лгать – себе же дороже выйдет. Ну! Говори, дщерь, как звать тебя да откуда в рядке взялась, из какой такой землицы?

– Ирина я… с Обонежской пятины, – тихо промолвила дева. – С погоста на Пашозерье.

– Ого, да мы с тобой земляки почти. Я чаю, погост-то – Софийского дома? – улыбнувшись, уточнил князь.

Ирина помотала головой:

– Нет, господине, не Софийского. Боярину одному принадлежит, немцу Антону Ванькину…

– Ха! Эко вы его лихо прозвали – Ванькин, – от души расхохотался Вожников. – Атониус Ван Эйк, старый балтийский пират и имперский рыцарь. Да-да, помнится, именно в тех местах я ему кое-какую землицу и жаловал… Сам-то Ван Эйк там хоть раз был?

– Да появлялся разок. – Девушка неожиданно улыбнулась. – Весь такой важный, в плаще шелковом, на поясе меч, в ухе серьга златая. Погостил денька три, осмотрел все, тиуна заместо себя оставил да уехал. С тех пор и не видали боле.

Князь хмыкнул:

– Ай-ай-ай, безобразник какой. Вижу, природа да покой ему не особо по праву пришлися. Ну да, ну да, моря там нет, городов – тоже, что в этакой-то глуши и делать?

– Не такая ж у нас и глушь, – обиженно поджала губы Ирина. – По лесам да урочищам народу хватает, да и чужих тоже. Мы ж на перекрестье – с Волги-Итиля к Новгороду… Купцы нахаживают. Вот тиун меня одному такому ордынцу купцу-татарину за долги и продал.