Гонец из Пизы - Веллер Михаил Иосифович - Страница 71

– 8 —

Без четверти двенадцать Ольховский дал команду:

– Баковое орудие к бою!

Пронесся расчет, протащили бегом тяжелые снарядные ящики.

И тут оказалось, что не все в Москве равнодушны к имеющему произойти событию. Потому что по правому борту приблизился исправно несущий ходовые огни катер, и из него окликнули с самоуверенным акцентом, в который как составляющая вплеталась некая доза снисходительной приветливости:

– Господа моряки! Прошу немного вашего внимания. Это телевидение Си-Эн-Эн.

– О?! – рявкнул темный мостик. – Н-ну?!

– Не могли бы вы произвести ваш исторический выстрел утром?

– Это еще почему?

– Сейчас темно. Утром будет светло.

– И что?!

– Будет хорошо видно. Будет общественный резонанс. Наши новости видит весь мир. Сейчас плохо видно.

– Спустить им гранату для их же пользы, что ли?… – раздумчиво сказал мостик другим голосом. – Вот бляди. Резонанс…

– Мы готовы заплатить за эксклюзивное право трансляции, – предложили с катера. – Валютой.

– Кормовой зенитке – утопить этого коммерсанта!!!

– Мы журналисты! – поспешно объявил катер. – Мы имеем аккредитацию. Есть международная конвенция.

– Заряжай! – отозвался мостик, и катер сорвался с места, не будучи осведомлен, что все это чистой воды детский розыгрыш – малых калибров вообще и зениток в частности на Авроре не было с сорок седьмого года.

Непосредственно вслед за чем здесь же пристопорил и стал тихо подрабатывать, держась на месте, нарядно освещенный прогулочный теплоход, полный мужчин в вечерних костюмах и дам в мехах. Стюарды разносили коктейли. В окна салонов были видны зеленые карточные столы и стойки баров. Все лица были обращены к Авроре. То здесь, то там вспыхивали спонтанные овации. Теплоход назывался Метелица.

– Метелице – мети вон отсюда немедленно!

– Вы чего, братишки! – дружелюбно закричали оттуда. – Штука грин за билет, мы же только посмотреть! Здесь не приватизировано. Имеем право. В натуре, мы мешать не будем!…

Над Кремлем вдруг взмыла с рассыпчатым шипением красная ракета, заломив дугу над бело-золотой колокольней Ивана Великого. Словно по этому сигналу, из-за деревьев Александровского сада вылез негромко рокочущий вертолет и положил сверху косой прожекторный луч прямо на бак, где расчет вытянулся перед орудием. Сигнальный мостик ответно полоснул своим прожектором вертолет, на брюхе которого обнаружились буквы, разумеется, TV CNN; оператор свесил ноги из дверцы и наводил камеру.

– Тьфу, – сказал Ольховский и отвернул обшлаг шинели, взглянув на флюоресцирующие точки и полоски Командирских. Выждал оборот секундной стрелки:

– Стрелять баковому орудию! Ориентир первый! Прицел ноль! Уровень тридцать-ноль! Угломер больше десять! Взрыватель осколочный! Заряд полный! Один снаряд!…

Пришли в движение фигуры на баке, лязгнул открываемый затвор. Прицельные установки при отсутствии прицела были излишни и даны от лукавого – для полноты эффекта, чтоб подчеркнуть детальным соблюдением уставной процедуры значимость происходящего, или же включали в себя игру на публику, или во власти возбуждения Ольховский в самом деле забылся и пошел на рефлексах. Шурка наклонился и, заглядывая в ствол, положил по верху пейзажного кружка, вырезанного дулом, зеленый купол Дома Союзов. Повел штурвалом горизонтальной наводки направо, выгадывая, с учетом дистанции и снижения снаряда, примерный центр кремлевской территории. Подумал и довернул чуть книзу, коснувшись нижним обрезом крепостного зубца: пройдет над стеной, а там сам найдет.

С мягким металлическим чмоком зашел в замок досланный снаряд, вдвигаясь медным пояском в нарезы. Звякнула о край замка гильза. Щелкнула под рукоятью запорная пружина.

Тягучая пауза подвесила мир на волоске.

Сыпанули башенные куранты четыре четверти, и с первым ударом (Все? Bce!) мостик негромко и четко закончил команду:

– Огонь!

Оранжевая простынь дунула из задранного к Кремлю ствола. В мгновенной вспышке высветился весь нос крейсера, угольные тени прыгнули от щита и фигур. Туго отскочил назад в откатнике ствол, вздрогнула палуба под ногами. Тяжко и звонко грохнуло по ушам, ударило воздухом. И гремящий шелест улетел к красно-бурым башням с рубиновыми звездами и золотыми двуглавыми орлами.

– Выстрел! – отозвался наводчик, топнул ногой и дико швырнул бескозырку вверх.

– 9 —

– Ура-а! – нестройно и с несерьезным энтузиазмом, как в новогодний салют, закричали на теплоходе. Там неслышно захлопало шампанское, и пенные струи заляпали фужеры и палубы.

– Полундра!! – грянул крейсер.

Разрозненные выстрелы застукали в городе, и кое-где пятнами стало гаснуть электричество, словно отдельными кусками начал исчезать городской пейзаж.

Непосредственных событий за этим последовало два.

– Раз, два, три, четыре, пять… шесть… – отсчитал секунды Ольховский. – Сигнальщик!

– Разрыв не наблюдаю, – доложил сверху Серега Вырин.

То, что не был отмечен разрыв, особенно удивлять, в общем, не могло. Только в кино разрыв снаряда изображается сполохом бочки бензина. Вспышка шестидюймового снаряда в освещенном городе малозаметна, а из-за высоких кремлевских стен, ночью, когда не засечь фонтан пыли и мелких обломков, увидеть ее скорее всего и невозможно. Иногда и артнаблюдатель теряет свой разрыв. Но звук разрыва на таком расстоянии должен был отдаться достаточно отчетливо. Хотя – городские шумы и постройки дробят и поглощают звук, как глушитель… Выждали еще несколько секунд. Черт. Неужели не разорвался?

Впрочем, это было не так принципиально. Не в прямом разрушении дело. На него никто и не рассчитывал. Один, без точного прицела посланный снаряд среди массивных каменных построек ничего особенного сделать и не мог бы.

Если это отсутствие видимых последствий считать первым последствием, то второе, при всей внешней несравнимости своего исторического масштаба с первым, было гораздо нагляднее. И даже давало удовлетворение, компенсирующее некоторую досаду от первого.

Вертолетик, как бы являя иллюзию экстерриториальной непричастности к происходящему и тем самым неуязвимости, что вообще свойственно действиям журналистов в горячих точках, особенно чужих, вертолетик висел недостаточно далеко от траектории бешено ввинчивающегося в воздух тупорылого гаубичного снаряда, гнавшего перед собой, в согласии со всеми законами баллистики и аэродинамики, купол ударной волны, таранящей и метущей воздушный тоннель. Задетый и сбитый с места этим тараном, вертолет подскочил в воздухе, мотнул хвостом, накренился, захлебываясь взвыл и, отчаянно взбив перекошенными лопастями, шлепнулся в темную воду.

Из него мгновенно выбрались пилот и оператор с помощником и, судорожно задыхаясь от холодной воды, забили руками, гребя к близкой набережной. Вертолет, обратившись кверху выпуклым остеклением носового блистера, быстро погружался. Из кабины вырвались с болотным бульканьем несколько огромных пузырей, косо задранная лопасть качнулась и плюхнула по воде, и он спокойно затонул. Камера с отснятой пленкой, очевидно, утонула вместе с ним.

– 10 —

Ночью на крейсере долго не могли заснуть. Чистили оружие, ждали новостей.

Проклятый плавучий кабак отвалил, на прощание какая-то пьяная сволочь запустила с него в борт бутылкой.

Ольховский, сложив руки за спиной, расхаживал по каюте в длину ковра: пять шагов вперед, пять обратно. Колчак каждый час поднимался на палубу, обходя вахтенных.

В городе все стихло. Странная ли это тишина стояла над Москвой, или это только чудилось возбужденным нервам, – трудно сказать.

В четверть шестого утра грянул телефон, подключенный к городским сетям.

Ольховский резко, как волк, повернулся на месте, сделал три строевых шага к аппарату, с прямой спиной снял трубку:

– Да!

– Я вас, наверное, разбудил? Простите, – вежливо и с непонятной раздражающей насмешливостью (показалось ему) извинился молодой голос. – Общественное российское телевидение беспокоит. Могу ли я говорить с командиром крейсера Аврора господином капитаном первого ранга Ольховским?