Гонец из Пизы - Веллер Михаил Иосифович - Страница 56

– Безвредный гад – мертвый гад, – заметил Куркин.

– Ни у кого нет права отбирать у человека его единственную жизнь, данную Богом, – возразил Груня.

Очень приятно быть гуманистом, в безопасности выпив водки и закусив ее малосольным огурцом. Впрочем, в таких условиях комфортно и проповедовать террор.

– История свидетельствует, – продолжал Беспятых, – что жестокость наказаний еще никогда не способствовала пресечению преступлений. Карманники особенно усердно орудовали в толпе, собравшейся смотреть казнь воришки.

Ему было немного стыдно повторять банальные аргументы из газет и телевизионных дискуссий. Груня был простодушнее, и испытывал отнюдь не неловкость интеллигентного офицера в споре с матросами, а напротив, гордое удовлетворение своей образованностью.

– Смертная казнь ничего не дает. Это просто месть общества, где люди руководствуются атавистическим чувством справедливости, – повторил он слова известного московского адвоката, поразившие его ум посредством телевизора.

Габисония неожиданно для себя издал гортанный и какой-то кровожадный звук.

– Когда чувство справедливости становится атавистическим – хана всему! – выкрикнул он. – А несправедливость, значит, – не атавистическая, да?! Нет, дорогой. Если адвокат за деньги защищает убийцу – он хуже собаки, он… проститутка. Нет – проститутка честный человек, она за деньги удовольствие продает, никому плохо не делает, только себя позорит. А он закон позорит, всех людей позорит.

– А с чего это взяли, – удивился Шурка, – что жестокость наказаний не уменьшает преступлений? Что – сравнивали, ставили опыты? Да может, без смертной казни воровали бы наоборот в пять раз больше! Любой знает: как прекратить мародерство? – очень просто: расстрелять пару мародеров. Вот если бы провести эксперимент: на половине страны казнят воров, а на другой нет, и тогда сравнить, где воров будет больше, – тогда я поверю. Где это в Азии руку отрубали за воровство?

– В Иране, – сказал Мознаим. – Там воровства нет, это точно. Где шариатские законы действуют – воровать не принято.

– Вот так!

– Могу сказать, почему в Узбекистане машины не воруют.

– Неужели руки рубят?

– Нет. Президент Акаев ввел закон: любой угон машины – двадцать лет. И все – стоят открытые, никому неохота за тачку двадцать лет хватать.

– Молодец Акаев!

– Товарищ лейтенант! А как, собственно, принимается закон? Кто это вообще решает, как за что наказывать?

Беспятых в затруднении пожевал губами.

– Законодательная власть решает. У нас, скажем, народ избирает Думу, соответствующий комитет разрабатывает закон, и его в обеих палатах ставят на голосование.

Это откровение вызвало разочарованный стон.

– Ага! Неизвестно за кого голосуешь, а потом он двигает тот закон, за который богатые больше ему заплатили. На хрен такая демократия?!

– Лучшей не придумали.

– Тут нечего и придумывать! Важные законы надо ставить на всеобщее голосование, и дело с концом! Если народ избирает власть – почему власть устанавливает не те законы, которые хочет народ? Не-ет, пора такой власти вставить оглоблю.

– Дорогой Шура, – вздохнул Беспятых, – за какую бы власть ты ни голосовал, все равно к ней приходят те, кто ловчее вешают тебе лапшу на уши.

– Так поставим нужную власть силой!

– А какая тебе разница, будут тебя принуждать действовать в ее интересах силой или ложью?

– Э, нет, – зашумело собрание, – поставим нашу власть!

Хазанов вылез по пояс в раздачу, дотянулся до сигарет на столе и в такой позе поделился своим проектом:

– Проведем плебисцит насчет смертной казни. И каждому в личном деле, или там в паспорте, сделаем отметку: за он или против. И тогда, если убили того, кто против – убийцу не казнить, раз он был против казни. Это логично. А если убили того, кто был за казнь – тогда казнить. А то ишь – легко миловать, если не у тебя жизнь отняли. Ты за свою отвечай. А за своих детей решают родители, естественно. Вот тогда я посмотрю, как он будет голосовать за то, чтоб за убийство его именно детей не казнили. А то всегда на суде получается, что жертва-то права голоса и не имеет. Вот ей заранее это право голоса и надо дать. Кому же решать, что делать с убийцей, если не убитому?

– Макс, ты гений, – сказал Шурка. – Эй – пива ученому коку!

– Вряд ли будет хорошо, если в первую очередь вырежут всех гуманистов, – усомнился Беспятых.

– Будет чудно! А-а, не нравится? А во вторую вырежут убийц!

– И будет революционный порядок! – поднял палец Груня; он сам не заметил, как сменилась его точка зрения.

– 23 —

– Вот проходят они мимо города, или поселка, – останавливаются, десант в шлюпки – и на берег: пятьсот человек. Это ж крейсер, махина. А ты представляешь, что такое пятьсот вооруженных матросов? С маузерами, с гранатами…

– А почему с маузерами?

– А со складов потому что. Личное оружие. Матросам же автоматы не положены, так не с макаровыми же высаживаться. Пулемет на каждую шлюпку. Бандитов расстреливают по ходу, прямо кто попадется. А сами берут все управления и банки. Владельцев – к ногтю, деньги все раздают вкладчикам и всем, кому зарплату задолжали.

– А милиция что?

– А что милиция, что они – сумасшедшие жизнями жертвовать, чтобы банкиров защищать. Не те силы. Это уже не уровень милиции, ее дело – сторона. Милиция потом составляет акты, что ничего не могла поделать.

– А власти что?

– А что власти. Когда тебе маузер покажут – он и власть: сразу сделаешь что надо.

– А армия?

– А что армия – гражданскую войну устраивать будет? Армия подчиняется президенту. Армии самой жрать нечего, она на самом деле им сочувствует.

– А президент что?

– А что президент. Президент болеет. Ему не до того. Подпишет указ, а как там его – выполняют, не выполняют, – кто это проверять будет. Президент свою власть удерживает, там у семьи свое добро, своих заморочек хватает, ему не до этого всего.

– Так им что – никто и не сопротивляется?

– А кто им будет сопротивляться?! Если они делают то, чего все сами хотят? Ну кому на хрен надо свой лоб подставлять под пулю, если они ему же зарплату принесли? Вот они идут – нефтепровод. Давай откачивай топливо город освещать и обогревать! Охрана видит – расклад не тот: ну чего, молча отходит в сторону. А на электростанции топливо идет. Перебьются владельцы компаний, и так наворовались. А охрана, она тоже не столько получает, чтобы подвиги совершать, они такие же, как все, им тоже все по фигу.

– Хм… Интересно получается: это они идут через всю страну и делают что хотят, а им – никто ничего?

– А кто им что сделает? Можно подумать, сейчас у кого сила, не делают чего хотят. Тут сотня бандитов весь город в страхе держит, творит что хочет, и им ничего, – а тут семьсот матросов на крейсере: разница есть? Тем более они не грабят, а наоборот делают то, чего все и хотят. И вот еще что все понимают…

– Что?

– А то, что сами по себе крейсера по рекам не ходят, тем более Аврора. Это пьяному ежу понятно. На ней знаешь кто командир? Контр-адмирал Иванов, он еще в войну крейсером Громобой командовал. Такого просто так не поставят. Значит, кто-то дал на это приказ. А раз наверху молчат – значит, на самом верху этот приказ и дали.

– А им-то на хрена?

– А потому что иначе уже ничего сделать невозможно, везде сидят воры, повязанные бандитами, хрен сдвинешь. Чуть дернешься, хоть ты на самом верху, – еще одно заказное убийство депутата или замминистра, и гуляй Вася. А тут семь сотен морской пехоты на крейсере, орудия и пулеметы, замучишься подбираться. Вот в Калязине дали залп из шестидюймовок по мэрии – разнесли в пыль, понял! И за час навели порядок в городе. Мафию перестреляли, богатеньких потрясли. У тебя вообще телик есть? Ты газеты хоть читаешь?

– Да там только политика и скандалы, и все вранье… А что, писали?

– Или! На первой странице фотография была! А в Угличе у одного из команды невеста была, так они причалили и устроили свадьбу, вообще был праздник братания с населением, полгорода гуляло. А в деревнях землю и всю технику народу раздают, поровну и без всяких выкупов.