Тень моей любви - Смит Дебора - Страница 6

– Если ты еще раз дотронешься до нее, – сказал он спокойно, – я сверну тебе шею, как цыпленку, и воткну твой нос тебе же в задницу.

Я уставилась на Рони в немом восхищении. Нили осмеливался лишь негромко сопеть. Я встала, гордо доковыляла до него и двинула ему кулаком по голове. Личная месть свершилась – лучше поздно, чем никогда. Рони, прищурясь, смотрел на меня. Может быть, он ожидал, что вместо благодарности я оскорблю его или просто молча скроюсь, как белка.

– Спасибо, Рони, – сказала я, впрочем, не подходя особенно близко. Ведь у него могли быть вши.

– Я видел тебя и слышал, как ты звала меня тогда, на Пустоши, – сказал он. – Ты не похожа ни на кого на свете. – Он пожал плечами и ушел.

Влюбленность моя росла и крепла. Даже в детстве я была склонна к самокопанию и принялась анализировать и сравнивать свои чувства с традиционными представлениями Мэлони о любви. С моей точки зрения, они были необыкновенно величественны и монументальны, что не всем по зубам.

Шон и Бриджет Мэлони. С такими именами они вполне годились для какой-нибудь истории о неземных страстях, передаваемой из поколения в поколение. Но в лицах двух стариков – моих прапрапрадедушки и прапрапрабабушки, – чьи массивные портреты висели в главном зале нашего дома, не было ни малейшей романтики. Я боялась их – седобородого ирландца и важной худощавой ирландки в белых локонах. Из их двенадцати детей в живых осталось шесть.

Дедушка объяснил мне, что в те времена было не принято изображать на портретах улыбки. Вероятно, из-за того, что у многих стариков не хватало тогда передних зубов. Но я была уверена, – мои предки считают, что я не соответствую имени Мэлони. Взгляды их были полны укора. Сами они пересекли океан. Они вырвали землю у дикой природы и возвели ферму в тысячу акров. Они построили город и дали ему имя. Они были гигантами.

Забыть об этом было невозможно, ибо они по-прежнему были здесь, в Дандерри, под потертыми плитами на холме за домом, в окружении детей, которых они потеряли, и детей, которые их пережили, жен и мужей своих детей, внуков и других родственников – разрастающийся в стороны гранитный некрополь Мэлони.

На празднике Святого Патрика мои братья и кузены любили прятаться среди надгробий, рассказывая друг Другу страшные истории о привидениях. Обстановка значительно усиливала впечатление. А один раз из окна склепа выскочил дядя Берт в своей сутане проповедника и маске президента Никсона.

Почти все мы, в том числе и я, описались со страху.

Уж лучше создавать свои собственные романтические представления. Я ведь тоже в чем-то Мэлони. Так что и вправду лучше все самой, а то от мертвых остаются слишком суровые надежды, а живые могут напугать тебя до полусмерти, когда ты меньше всего этого ожидаешь.

То, что случилось следующей весной, среди моих родственников стало называться “Днем первого предупреждения”. Это имело отношение ко мне, Рони, сестрам Макклендон, Пасхе и греху.

Глава 3

Сестры Макклендон жили в грязном переулке под названием Стикем-роуд. <Stickem (stick them) – всунуть, вставить, задолбать (англ., разг.>.

Мне доводилось слышать по их поводу немало пересудов, и я сама, несмотря на юный возраст, внесла посильную лепту в насмешки над их прозвищем – “Всунь-ка им”.

Я знала, что это касается интимных отношений между мужчинами и женщинами, и даже имела смутные представления о том, что куда всовывалось. Впрочем, на всем этом лежал отпечаток брезгливого презрения, и из бросаемых время от времени замечаний мне было известно, что, если кто-либо из моих братьев когда-либо ступит в Стикем-роуд, мама и папа немедленно спустят с него шкуру.

Если бы мама могла, то сильно пострадала бы и шкура ее брата Пита. Было известно всем, и даже детям, что наш дядя Пит Делани половину своего времени проводил у сестер Макклендон.

Я достаточно наслышалась о его порочных наклонностях и знала, что он позорит семью Делани. Может быть, именно поэтому его сыновья Гарольд и Эрлан были такими подлыми. Чего не натворишь, когда пытаешься скрыть, что стыдишься собственного отца.

Однако я отвлеклась. Их было четыре сестры – Дейзи, Эдна Фэ, Лула и Сэлли Макклендон.

Старшей была Дейзи. Женщина лет тридцати пяти, с жестоко обесцвеченными волосами и глубокими складками вокруг рта. Дать ей можно было все пятьдесят. У нее вроде бы был муж, но никто его не видел на протяжении многих лет. Два почти взрослых сына уже давно болтались неизвестно где и домой возвращаться явно не собирались. Имелись еще две тощие дочери-подростки. Некоторое время они мелькали в городке, но потом мой дядя Вильям Делани, судья округа, отправил их жить куда-то в другое место по непонятным мне причинам.

Дейзи почти все свое время проводила с Большим Роаном Салливаном. Я думаю, что по-своему она любила его.

У Эдны Фэ и Лулы мужчины не переводились, но все они были похожи на приблудных собак, готовых в любую минуту переметнуться к лучшему хозяину.

– Могу поспорить, – посмеивался дедушка, – если ткнуть пальцем наугад в любую пару сорванцов Эдны и Лулу, ни за что не попадешь в тех, у кого общие отцы.

Сэлли Макклендон, младшей из сестер, было шестнадцать. Она уже успела бросить школу, и любимым ее занятием было воровать косметику и духи в магазине. Я искренне не понимала, почему бы ей просто не покупать их, ведь это так дешево. У Сэлли был ребенок. Сын. В городке говорили, что она хуже всех. Ребенок-то у нее был, а мужа не было. Ну, я вообще не могла понять, откуда бы ему взяться – без мужа-то? Я слышала, что Сэлли нравилась дяде Питу больше других сестер Макклендон. В общем, по моим понятиям семилетней приличной девочки, сестрицы эти вели жизнь весьма таинственную. Иначе зачем бы о них говорили в основном шепотом.

Правда, моя тетя Доки Мэлони во всеуслышанье заявляла, что дом сестер Макклендон – гнездо порока.

– Грех, – говорила она, – учит нас разнице между правильным и неправильным. – А уж кому и знать это, как не ей, жене проповедника. Кроме того, она была не прочь проповедовать и сама.

– Бог предоставляет нам выбор, – внушала тетя Доки в воскресной школе, на семейных сборищах и во всех других местах, где находились подходящие слушатели. – Он говорит: вот перед вами эта дорога, а вон та. Вот грех, а вот добродетель. И если мы будем неуклонно следовать Его заветам, то никогда не пойдем по ложному пути.

В устах тети Доки господь напоминал продавца супермаркета: вот тот товар, вот этот. Но зато, послушав se, я поняла, почему нашему городу нужны сестры Макклендон. Они честно служили предупреждением всем тем, кто не обращал внимания на рекомендованный богом список полезных продуктов.

Сестрицы кое-как перебивались на социальные пособия, иногда брали случайную работу: ну там, белье постирать или убрать у кого-то в доме, плюс то, что перепадало от посещающих их мужчин. Я решила, что дядя Пит просто человек со странностями, коль скоро он может иметь что-то общее с такими женщинами.

Став старше, я поняла, что сестры Макклендон бедны, невежественны и заброшены. Но в семь лет я только чувствовала, что они вызывают в моей семье одновременно и жалость, и отвращение. Когда ко всему этому примешивается религия, то получается благотворительность.

Вот теперь о Пасхе.

Мне стыдно признаться, но Пасху я ждала лишь как день законного, непомерного потребления великих вкусностей. Это во-первых, поскольку лакомка я была превеликая. Во вторую очередь, Пасха – это игры с крашеными яйцами и новые платья, а уж Воскресение Христово отодвигалось в моей голове на такой задний план, что не о чем и говорить.

Холмы в это время пестрели цветами кизила, нежно-зеленое покрывало молодых листочков ажурно просвечивало. Дворы вокруг дома веселили глаз желтыми нарциссами и красными азалиями; воздух был приятно прохладен, и не было еще нужды отмахиваться от назойливых насекомых. Через проселочные дороги то и дело шмыгали молодые выводки кроликов. Поля меняли простоту коричневых прогалин на зеленые полосы свежей травы.