Самостоятельные люди - Фомина Марта Петровна - Страница 31

— Ты зачем балуешь?

— Я не балую, я только до пяти считать умею.

— А зачем сюда встала?

— Ни за чем. Мы воевать идём.

Опять загрохотал смех, но командир быстро навёл порядок:

— Отставить смех! — И опять к Юльке: — Ты чья?

— Мамина и папина. И ещё Егоркина. Егорка, ты что прячешься? Испугался?

Пришлось Егору выйти из-за солдата-коротышки. Испугаться он не испугался, а просто понял, что командир попался сердитый и не возьмёт его с Юлькой. Если бы Егор был один, то давно бы убежал, а потом потихоньку крался вслед за колонной. И так дошёл бы до самой войны. А теперь надо выручать глупую Юльку!

Взгляд у командира стальной, осуждающий, от него у Егорки холодные мурашки по спине забегали.

— Кто же, Егор, без разрешения на войну ходит?

— А я не успел спросить разрешения — сначала вы шли и пели, а потом строились.

— Война — дело взрослое, серьёзное. На войну только отцы да старшие братья ходят, а детям полагается учиться.

— Я знаю, только моему папе некогда воевать. Он сталь варит для пушек, чтоб в буржуинов стрелять. А мама на швейной фабрике. Да вы не думайте, мы с Юлькой люди самостоятельные!

— Вольно! — сказал командир и распустил строй.

Вокруг Егора и Юльки кольцом сомкнулась толпа. Солдаты хохочут, Егорку и Юльку тормошат, Егоркин пистолет разглядывают, Юлькину санитарную сумочку щупают. Вроде и командир подобрел, надо ещё раз попросить.

— Возьмите нас, дяденьки!

— Взять-то я бы вас взял, — сказал командир, — да вот беда какая: мы ещё учимся! Чтобы хорошо воевать, надо долго учиться. А сначала обычную детскую школу кончить. Вот такой у нас порядок. И нарушать его нельзя.

— А мы и не нарушим. До школы ещё целый месяц. Можно, я с вами за этот месяц воевать поучусь? — взмолился Егор.

Но командир опять посуровел.

— Нельзя, нельзя! Солдат Горелов, проводите детей до дому!

Солдат Горелов, тот самый коротышка, на которого равнялся Егор, вытянулся перед командиром и лихо отрапортовал:

— Есть проводить до дому! — Потом взял Егора и Юльку за руки и повёл по тротуару. — Ну показывайте, баловники, где ваш дом!

Егор состроил Юльке страшную мину: молчи, мол! — и сладеньким голосом попросил:

— Отпустите нас, дяденька Горелов, мы сами дойдём! Вон тот трёхэтажный и есть наш дом!

Но дяденька Горелов был солдат и точно выполнял распоряжение командира.

— Велено довести до дому — значит, доведу!

На площади опять раскатилось:

— В две шеренги становись! Смирно! Равнение на середину!

Забилось у Егора сердце: только бы солдат не вздумал довести до самой квартиры! Тогда обман сразу откроется. Но дяденька Горелов точно выполнил приказ: проводил ребят до ворот, погрозил для острастки пальцем и повернул обратно.

Егор с Юлькой зашли в чужой, незнакомый двор, постояли немного и, когда шаги солдата затихли, выглянули на улицу.

— Ну что ж мы теперь будем делать? — спросила Юлька. — Куда нас теперь твой язык поведёт?

Навстречу шла толстая-толстая тётенька. Не шла, а плыла. Медленно и неторопливо двигалась она посреди тротуара, как баржа по тихой реке. И такая она ласковая была на вид и добрая, что Юлька набралась духу и спросила:

— Тётенька, скажите, пожалуйста, как нам до Вьетнама добраться?

— Ах вы, мои миленькие! — заулыбалась тётенька. — Такие крошки — и живописью интересуются! Боже, какие развитые пошли дети! А что вы хотите? Двадцатый век! Век космоса, век атома, век великих открытий! Это необыкновенно! Наука, искусство и — дети! Это поистине восхитительно!

Тётенька говорила так, будто выступала с трибуны. Было непонятно, кому она говорит — Егору или прохожим. Прохожие оглядывались, вежливо улыбались и спешили дальше — каждый по своим делам. Но, главное, было совсем непонятно, что она говорит.

— Двадцатый век, что вы хотите? — спросила тётенька Егора.

Почему тётенька назвала его двадцатым веком, Егор не понял. Пропустив это мимо ушей, он повторил Юлькин вопрос:

— Мы хотим узнать, тётенька, где…

— Понимаю, понимаю. А вы любите рисовать, дети?

— Любим, — вежливо ответила Юлька. — Только у меня люди, собаки и кошки почему-то всегда получаются выше домов. А у Егорки самолёты похожи на стрекоз. И немножко на зайцев.

— Это восхитительно! — воскликнула тётенька. — Абстракция и — дети! Двадцатый век, что вы хотите?

— Его зовут Егор, а меня — Юля, — терпеливо объяснила Юлька. — И мы хотим узнать, как…

— Понимаю, понимаю! — Тётенька замахала руками, как вёслами. — Идите, только там — сплошная война! Это ужасно!

— Спасибо, тётенька, нам войну и надо, — поблагодарила Юлька. — А как нам туда пройти?

— Садитесь на двадцатый троллейбус и — прямо до Музея изобразительных искусств. — Тётенька показала остановку, возле которой уже ждали несколько человек. — А может, вас довести?

— Нет, нет! — торопливо отказался Егор.

После неудачного разговора с командиром он опасался взрослых, а эта тётенька и без того была странная: ещё возьмёт да отведёт в милицию.

— Ах, как восхитительно! — в последний раз сказала тётя. — Такие крошки, и такие самостоятельные!

Егор схватил Юльку за руку и потащил к остановке, а вслед им неслось:

— Двадцатый век, что вы хотите?

— Егорка, а почему она тебя называет двадцатым веком?

— Не знаю.

Егор толкнул сестру к ступенькам подкатившего троллейбуса — поскорее бы избавиться от странной тётеньки!

Сели рядом с каким-то стариком, который натужно кашлял.

Кондуктор их не трогал — вероятно, решил, что они едут с дедушкой. Всю дорогу Юлька и Егор молчали, боялись пропустить нужную остановку.

Юлька уже начала клевать носом, когда водитель объявил:

— Музей изобразительных искусств.

Музей походил на сказочный дворец. К нему вели бесчисленные ступеньки. Юлька раз двадцать досчитала до пяти, пока добралась до тяжёлой, массивной двери. Такую дверь даже Егору оказалось не под силу открыть. Стали дожидаться взрослых, чтобы вместе с ними войти в этот дворец.

— Егор, а Егор, а что, война и в домах бывает? — спросила Юлька. — Если в этом доме Вьетнам, то должна бы пушка стрелять, а тут тихо.

— Войдём и всё узнаем, — буркнул Егор. — Кто поспешит, тот людей насмешит.

По правде сказать, его тоже одолевали сомнения: а туда ли они попали? Не спутала ли что-нибудь эта странная тётенька? Ведь называла же она Егора двадцатым веком, хотя Юлька ясно ей сказала, как зовут брата.

Но раздумывать было некогда. К дверям подошли пионеры. На груди у них — красные галстуки, за плечами — рюкзаки. Высокий мальчик встал у двери, как милиционер-регулировщик посреди улицы, и, согнув одну руку в локте перед лицом, а другой указывая на дверь, крикнул:

— Семафор открыт! Прошу следовать на станцию назначения!

И загудел, и ногами застучал, как паровоз. Очень похоже! Егору и Юльке этот мальчик сразу понравился. У него всё на лице смеялось: и вздёрнутый нос, и озорные глаза. И даже уши смешно топорщились в стороны и немножко шевелились. Очень весёлые уши!

— Давай пойдём за ним, — шепнул Егор сестре.

— Пойдём, он хороший.

— Кроликов, ты опять паясничаешь? — окликнул сзади сердитый голос. — Смотри, я тебя в поход не возьму!

Кроликов перестал изображать паровоз, состроил унылую мину и отдал честь по-военному:

— Слушаюсь, товарищ командир Марья Иванна!

«Командиром» оказалась молодая тётя. Хотя голос у неё и был очень строгий, но лицо доброе. А когда она улыбалась, то на щеках и подбородке играли ямочки. Рядом с Марьей Иванной семенила толстая девочка с такими красными щеками, будто их нарочно намазали краской.

— Прошу вас, Помидора, в замок людоеда. Он вас ждёт не дождётся на закуску!

— Помолчи, Кролик! — надулась Помидора. — Это не меня, а тебя он ждёт не дождётся, чтоб полакомиться кроличьим мясом.

— Как не стыдно дразниться! — сказала Юлька Помидоре. — У нас в детском саду за дразнилки наказывают!