Вирт - Нун Джефф - Страница 42

Я направился к задней двери, готовый впустить внутрь всю команду, но на меня вдруг накатило это скверное ощущение: как будто там было что-то не так с номером фургона, или что-то не так с моими глазами. Я не понимал, в чем дело. Но что-то было не так. Я смотрел на номер, и цифры на нем мерцали. Словно они были живыми. Ни хрена не понятно.

И тут я просек.

Теневой коп!

Инфо-луч, направленный прямо на номер. Я оглянулся и увидел Шаку.

Что теперь, большой босс?

– Тайные Райдеры! – заорал я. – Уходим!

Я первым рванулся сквозь толпу, прочь от фургона, прокладывая дорогу. Люди орали на меня, но я не слушал – просто бежал. Твинкль и Карли – в двух шагах сзади, совсем-совсем рядом. И цвета Битла – тоже.

А где Тристан?

Не бери в голову.

Я не знал, куда бежать.

Я знал только, что солнце где-то сверкает на воде, там, за плотным заслоном пришвартованных лодок. Вот куда я и вел Райдеров, даже не знаю – почему.

В утреннем воздухе ревели сирены.

Сирены копов.

Десятки лодок стояли у пристани вдоль берега; лодки торговцев, которые собирались здесь каждое утро и толкали товар, просто, чтобы обеспечить себе необходимый прожиточный минимум. Здесь продавали еду прямо из лодок. И еще здесь продавали любовь, по ценам, значительно ниже рыночных; дешевые потаскушки и отъявленные хуесоски на палубе. И лодка цветов – целый плавучий сад.

Я высматривал пути для отхода, надеясь все-таки выбраться. Сирены копов ревели свою мелодию – самую нелюбимую музыку всех времен и народов.

Я уловил неровную тень, танцующую на краю моего поля зрения, и повернулся, чтобы посмотреть повнимательнее. Это был Шака, плывущий над рынком, и рядом с ним была Мердок с пистолетом в руке.

Чувак, похоже, в мою систему проникли Гадюки.

Они пробивались сквозь толпу, и взгляд Мердок был чистым и яростным; словно она стремилась к цели всей своей жизни.

– Ежик! – раздался возглас с одной из лодок. – Давай сюда! Угощайся!

Я повернулся к воде.

– Ежик, детка! Сюда!

Я искал этот голос, пронзительный голос в месиве лодок. А потом взгляд сам наткнулся на вывеску на топ-мачте: «Еда О»Джунипер. Шеф-повар Барни".

Я утремился туда, увлекая за собой всю команду. Повар Барни стоял на палубе и махал нам руками, приглашая на борт. Там же была молоденькая девочка, совсем ребенок; она уже отвязывала трос.

– Сюда, Ежик! Сюда!

Мы взобрались на лодку, раскачивающуюся на воде. Я был почти уверен, что никто из наших не отстал. Твинкль? Да. Карли с ней? Да. Мэнди? Да. Тристан?

Тристан? Ты здесь, дружище?

Похоже, что нет.

Похоже, что даже и не собирался.

Молоденькая девчонка обрезала трос.

– Подождите! – закричал я.

Но поздно.

И когда мы уже отчалили, я увидел, как Тристан вырвался из толпы с ружьем в руках, заряженным и готовым к бою.

– Тристан! – завопил я.

Чувак как будто меня и не слышал. Он не сводил глаз с полицейской. Он жаждал мести – расплаты за свою утрату.

Тристан разрядил дробовик.

Яркая вспышка в бледном утреннем свете.

Толкачи машин с воплями бросились, кто куда. Кипа домашней рухляди взорвалась на самодельном столе на подпорках, когда в него врезалась пуля. Мердок юркнула за семейный автомобиль с закрытым кузовом, спрятавшись от огня. Приближались другие копы. Тристан уже передергивал механизм ружья, готовясь выстрелить еще раз. Но поздно. Слишком поздно.

Я наблюдал за всем этим с безбрежной водной глади.

Да, поздно. Слишком поздно и слишком медленно. Для нас обоих.

Копы схватили Тристана и повалили его на землю, заломив ему руки за спину. Наша лодка была уже далеко от берега. А на берегу копы избивали Тристана ногами, дубинками и, вообще, всем, что попадалось под руку.

Я не мог ничего сделать – только смотреть.

Я отвернулся. Барни стоял на мостике, со штурвалом в руке, и держал курс по течению. Я изучал его скулы, наверное, больше минуты.

– Куда ты везешь нас, шеф-повар? – спросил я.

– Домой, – сказал он.

Домой? Да где же теперь этот дом?

И река была вскрытой веной под солнцем.

ИДЕАЛ БЫТИЯ

Глаза открылись на вспышку.

Цвета, очертания лиц... люди смеются.

Телевизор работал.

Я сидел в глубоком бархатном кресле, в углу маленькой гостиной. Телевизор был матово черным, с хромовым ободком. Находка для настоящего коллекционера.

Дети возились на ковре – вопили и веселились.

Собака виляла хвостом.

На экране возник Ноэль Эдмондс, с его всклокоченными волосами, и этой скуластой усмешкой. Он задавал вопросы какой-то счастливой семье. Каждый раз, когда они отвечали на вопрос неправильно, раздавался резкий свисток, и яркий красный указатель двигался ближе к символу проигрыша. Над семьей нависало гигантское ведро. От него исходил пар. Внизу, под ведром, огромными синими и красными буквами были выведены слова: «Бак с блевотиной Ноэля». Даже когда телевизионная семья отвечала на вопросы неправильно, они все равно смеялись. Трое детей на ковре и собака смеялись тоже. Собака смеялась, виляя хвостом. И я смеялся вместе с ними. Мой бог! Я не видел этой игры со времен моего детства. Что происходит?

Я пытался осмыслить все это. Эту комнату, этот дом, эти обои в цветочек, и людей, которые здесь собрались. Все это было мне хорошо знакомо; словно воспоминание. Словно я уже был здесь раньше.

Старшая из ребят была девочка-подросток. Ее звали Мэнди. Собаку звали Карли, и вторую девочку звали Твинкль. Я не знал имя самой молоденькой. И до меня вдруг дошло; они никогда раньше не видели этого шоу! Не видели совершенно безумных волос Ноэля, сигары Сэвилля, волшебства Дэниэлса.

Дверь в гостиную открылась, и в комнату вошел Барни. С ним была женщина. Она несла поднос с едой, а Барни – бутылку вина и стаканы. Волосы женщины были зелеными, изумрудно зелеными, и они достигали ее пятого позвонка; она возбудила во мне какие-то чувства, похожие на смутные воспоминания, как будто я знал ее раньше, и очень близко. А теперь напрочь забыл. Она поставила поднос передо мной, на маленький стеклянный кофейный столик. Мясо и рыба, тушеные овощи, свежие салаты, имбирные и чесночные приправы, фрукты и орехи, крошащиеся сыры, яблочный пирог со сладким коричным кремом.

– Проснулся, Ежик? – спросил Барни.

– Да. Я...

– Ты вообще отрубился. Вы все отрубились. Когда ты последний раз спал?

Когда я спал? Я не смог вспомнить.

– Сколько времени?

Ответила женщина:

– Полтретьего.

И тут я вскочил, резко выпрямившись, вырвавшись из мягких объятий кресла.

– Полтретьего?! Это дня или утра?

Женщина засмеялась.

– Дня, Скрибб, дня. Ты, кретин!

Это сказала старшая из детей на полу. Мэнди.

– Ты не хочешь поесть, Ежик? – спросил Барни.

Я хотел. Очень хотел. Я не помню, когда я в последний раз ел.

– Где Битл? – спросил я.

– Битл в спальне, – сказал Барни. – Это наш дом, а это моя жена... Люсинда.

Женщина улыбнулась. Ее рот был широким и сочным.

– А это наша дочка, Кристал, – сказал Барни, и самая младшая девочка на секунду оторвалась от экрана и повернулась ко мне, одарив меня улыбкой.

Я набросился на еду, заливаясь слюной. Я чувствовал, как пряный соус течет у меня по подбородку, и, полагаю, я выглядел, как подобие помойки. Но я был слишком голоден.

– Я не могу долго здесь оставаться, – пробормотал я с набитым ртом. – Я тороплюсь.

Какое-то масло стекало у меня по подбородку. Мне нужно добраться, добраться до Брид и Существа. Только это имело значение. Но я даже не знал, где сейчас нахожусь.

– Ты заснул в кресле, Ежик, – сказал Барни. – Мы не хотели тебя беспокоить.

– Это наш дом, – добавила Люсинда. – И ты у нас – самый желанный гость.

– Мы с тобой не встречались раньше? – спросил я ее.

– О, очень даже возможно.

Она опять улыбнулась. У нее было прекрасное, совершенное лицо. И у Барни тоже. И у ребенка. Они улыбались все вместе. Комната, где они жили, была оазисом, улеем комфорта. Картины на стене: полуобнаженная женщина бросает застенчивый взгляд, лошади, скачущие по волнам, лебеди, плывущие по рекам из золота, большеглазые щенки, жующие украденные тапочки. Комната была вся пропитана древними красками.