Солнце мертвых - Атеев Алексей Григорьевич Аркадий Бутырский - Страница 74

– Но я не хочу врачом, – возразил Стас.

– А кем ты хочешь быть?

– Мне нравится книжки читать…

– Книжки? На книжках много не заработаешь. Станешь доктором, а там читай на здоровье.

– Учеба в институте, наверное, требует много денег, – задумчиво размышлял Стас.

– Ничего, – успокоила его Татьяна, – не пропадешь, в оборванцах ходить не будешь, я позабочусь.

– Послушай, мама, – спросил Стас, – а почему бы тебе не выйти замуж?

От неожиданного вопроса Татьяна даже слегка покраснела. Она внимательно посмотрела на сына.

– Ты это серьезно?

– Вполне, – ответил мальчик.

Татьяна замолчала, задумалась. Потом осторожно сказала:

– Видишь ли, сынок, отчим – штука не сладкая.

– А ты найди хорошего, – возразил Стас.

– Где же его найти? – растерянно сказала Татьяна. – Хорошего человека найти нелегко.

– Но ты и не ищешь. А ведь ты, мама, красивая.

Татьяна расцвела от слов сына, схватила его в объятия и начала целовать.

На этом разговор закончился. Так она и не поняла, всерьез говорил сын или шутил. Но Стас действительно хотел облегчить матери жизнь. Он был готов на жертвы, но пока жертвы приносила мать, сама того не замечая. Но после знакомства со стариком Асмодеем Стас переменился. Он с насмешкой думал о планах матери. Институт? Зачем? Он и так достаточно могуществен, а будет еще сильнее. Он – почти волшебник. Властелин темных сил! И знаниями своими он заткнет за пояс любого профессора. Конечно, эти мысли были внушены стариком, но они попадали на благодатную почву.

Во вторник, когда в больницу химзавода был доставлен отец Авенир, у Татьяны был выходной. Но о событиях в доме она ничего не знала, так как весь день проспала, отдыхая после бессонного ночного дежурства.

Когда на следующее утро Татьяна пришла в больницу, то первое, что услышала, был полный леденящих подробностей рассказ о преступлении в доме, где она проживала.

– Бедняжка, – говорила пожилая нянька, – живого места на нем нет, уж так били, так били! А ведь такой человек известный, святой, истинно святой!

– Кто же его так? – полюбопытствовала Татьяна.

– Да мало ли злодеев, – ответствовала нянька, и Татьяна выслушала рассказ о том, сколь благой пастырь отец Авенир, как его любят прихожане.

– Есть, конечно, и завистники, – вздохнула нянечка, – они, видать, и постарались.

Рассказ о святом мученике заинтересовал Татьяну настолько, что она побежала смотреть на него.

У отдельной палаты толпился медперсонал. Татьяна заглянула в палату. Ничего невероятного она не узрела. Избитый человек, каких она видела сотни. Правда, длинные волосы, но и этим сегодня никого не удивишь. Лежит в отдельной палате. Обычно в такие кладут либо блатных, либо подследственных.

Словом, Татьяна была несколько разочарована.

Скоро ее вызвал зав. отделением и приказал находиться при пострадавшем священнике постоянно.

– У вас высоко развито чувство ответственности, – веско сказал он, – а человек, за которым вы должны ухаживать, необычный. Интересовались им и городские власти, и милиция, да и из области звонили… Так что, Татьяна Михайловна, вы уж постарайтесь.

Татьяна обещала постараться и отправилась в палату, где лежал столь важный больной. Присев на стул, она вгляделась в лицо священника. Несмотря на значительные повреждения, чувствовалось, что в обычном состоянии оно очень недурно. Татьяне всегда нравились такие лица: крупные с прямым (хотя и сломанным) носом и мужественным подбородком, лица настоящих мужчин. Спутанные русые кудри только добавляли колорита к романтическому облику страдальца.

Больной был без сознания. Его разбитые воспаленные губы что-то шептали. Татьяна прислушалась.

– …Антихрист, – различила она, – дитя Сатаны… (потом последовали обрывки молитвы).

– Бредит. – Татьяна в первый раз по-настоящему пожалела священника.

Антихриста вспоминает, сразу видно – церковник, другие-то в бреду угрозы бормочут, матерятся, зубами скрипят. А этот вон какой благостный. Она попыталась вспомнить имя священника, которое называла ей нянечка.

Никодим?.. Филарет?.. Вроде другое. Пошла, узнала. Оказывается, зовут его Авениром. Никогда не слыхала Татьяна о таком имени.

– Авенир, – повторила она про себя. – Красиво звучит. Вроде из песни какой-то.

Вечером, придя домой, она рассказала Стасу о необычном больном.

К ее удивлению, сын не выразил особого интереса к личности священника.

– «Поп – толоконный лоб…», – произнес Стас насмешливо, – «не гонялся бы ты, поп, за дешевизной».

– За какой дешевизной? – недовольно спросила Татьяна.

– Это Пушкин, мама!

– Понимаю, что Пушкин, но зачем же человека за глаза ругать, ведь ты же его совсем не знаешь.

Стас усмехнулся, но промолчал.

– А может, этот поп тебе понравился? – через минуту спросил он. – Ведь красивый мужчина.

Татьяну этот разговор стал раздражать.

– Красивый, некрасивый, – в сердцах произнесла она, – избитый он. А ты что, его видел?

– Да встретил в тот день во дворе, – неопределенно произнес Стас, – я сразу понял, что он поп. Волосы длинные, и ряса…

– Все равно, сынок, нехорошо говорить гадости о людях, тем более о таких святых, как он.

Стас захохотал.

– Это он-то святой? Да он стяжатель, только о своей мошне и думает…

– Ну откуда ты знаешь? – Татьяна внимательно посмотрела на сына. Она обратила внимание на слова Стаса: «стяжатель», «мошна»… Что это за странная, архаичная лексика?

«Слишком много читает, – подумала она про себя, – отсюда и скептицизм».

Стас, однако, потерял интерес к разговору. Он сел за свой стол и начал готовить уроки.

На следующее утро, едва придя в больницу, Татьяна почти бегом бросилась в палату, где лежал отец Авенир.

– Не лучше ему? – спросила она у дежурной медсестры. Та отрицательно покачала головой.

– Вроде поспокойнее стал, не бредит, – добавила она, – а в сознание до сих пор не приходил. Бедняга!

Татьяна стала наблюдать за больным. Тому и в самом деле, видно, стало получше. Дыхание, хотя и учащенное, стало более ровным. Голова его спокойно лежала на подушке.

Часов в одиннадцать дня священник впервые открыл глаза. Зрачки его расширились, лицо перекосилось от нервного тика. Потом он перевел взгляд на лицо Татьяны и постепенно успокоился. Сухие, разбитые губы что-то произнесли. Татьяна наклонилась к самому лицу и разобрала чуть слышное: «Пить!»

Напоив больного, она вставила в капельницу новую порцию физраствора и грустно посмотрела ему в глаза.

Отец Авенир несколько раз моргнул, и из глаз его выкатились две слезы.

Татьяна порывисто, хотя и осторожно схватила горячую ладонь больного, легонько сжала, ободряя. Тот благодарно кивнул. Губы его вновь зашевелились.

– Спасибо, сестрица, – скорее прочитала по ним, чем услышала Татьяна.

Приходил человек из милиции, но к больному его не пустили. Слишком слаб. Почти весь день неотлучно находилась Татьяна у постели больного.

А ему на глазах становилось все лучше. Он пытался говорить, спросил, как ее зовут, проглотил несколько ложек бульона. Татьяна давно привыкла к чужим страданиям, но сейчас остро чувствовала, что нужна этому несчастному человеку.

Уже под вечер из областного центра к отцу Авениру приехала целая делегация. Два каких-то важных священника и моложавая холеная дама, видимо, попадья. Дама презрительно оглядела скромную палату, бросила беглый, но выразительный взгляд на Татьяну.

– Неужели поприличнее палаты не нашлось? – резко сказала она, обращаясь к сопровождавшему их врачу. Тот пожал плечами, но промолчал.

Потом взгляд дамы обратился на мужа.

– Мерзавцы! Какие мерзавцы! – закричала она.

Вообще горевала попадья громко и эффектно. Даже слезы, лившиеся из ее глаз, были настолько обильны, что казались искусственными. Татьяна с неприязнью наблюдала за всем происходящим. Жена отца Авенира ей явно не нравилась. Посетители скоро уехали, и Татьяна снова осталась наедине с больным. Она решила, что именно красивая попадья – виновница трагедии.