Солнце мертвых - Атеев Алексей Григорьевич Аркадий Бутырский - Страница 28

К ней прикоснулись осторожные руки, она открыла глаза и различила молодую Верку. Та стала натирать ее тело какой-то мазью. Делала она это ловко и очень осторожно.

Внезапно Валентина Сергеевна почувствовала необыкновенную легкость. Тело стало невесомым, казалось, она сейчас оторвется от скользкой лавки и поднимется в воздух. Голова наполнилась легким нежным звоном. Она попыталась приподняться.

– Лежи, лежи, – услышала повелительный голос.

Все три женщины стояли рядом с ней. Их потные тела поблескивали в свете свечей, распущенные волосы струились по плечам, лица казались черными масками.

Внезапно они тихо запели. Песня показалась Петуховой знакомой. Нечто подобное она слышала на кладбище. Слова были непонятные, вернее, выскакивало то одно, то другое знакомое слово, но связать их в единый текст она не могла. Песня была протяжная, но не жалобная, а скорее дикая. Напоминала она не то завывание волков в лесу, не то плач по покойнику.

В эту минуту в баню вошел старик. Он был одет во что-то черное и длинное, встал по другую сторону скамьи.

Пение усилилось. Женщины упали на колени и начали исступленно раскачиваться, голоса их стали совсем дикими.

Старик что-то крикнул. Песня оборвалась. Стояла тишина. Только где-то в банной духоте скрипел сверчок. Почему-то от его мелодичного скрипа на душе Петуховой стало полегче. Наконец старик заговорил. Ей стало ясно, что он произносит какое-то заклинание. Древние полупонятные слова, как гвозди, впивались в сознание. Загустевший воздух кружил голову, перед глазами плясали какие-то огненные точки.

В руках у старика что-то трепыхалось. Раздался неприятный скрежещущий звук, и на Валентину Сергеевну хлынула струя горячей жидкости. Она попыталась вскочить, но женщины крепко прижали ее к скамье. Старик бросил ей на грудь что-то мягкое и теплое. Как поняла Валентина Сергеевна, это была только что зарезанная курица, ее тушка продолжала биться, и Валентина Сергеевна испытала невыразимое отвращение. Теплая струя, хлынувшая на нее, была, конечно, куриной кровью. Женщины стали размазывать ее по телу, мазать себе лица и руки. Петухова вскочила со скамьи. С ней произошло странное превращение. Она почувствовала себя совершенно другой. Тело переполняла жизнь, как будто ей снова было восемнадцать лет.

Ей сунули в руки ковш. Она отхлебнула, почувствовала знакомый вкус и сделала еще большой глоток. Что-то случилось со зрением. Она прекрасно все видела, как будто на дворе была не ночь, а день. Перед ней кружились нагие тела, и она сама кружилась вместе с ними. Все выскочили на улицу.

Огромная желтая луна висела прямо над ними. Петухова подпрыгнула от восторга и почувствовала, как повисла в воздухе. Она восприняла это как должное.

– А что, девки, не слетать ли нам на кладбище? – предложил старик. С визгом и хохотом взмыли они в воздух и понеслись над темным лесом. Впрочем, для Петуховой лес не был темным, она видела каждую травинку, каждый гриб, более того, она видела и что находится под землей. Вон крот мирно спит в своей норе, а вон под вывороченным пнем свернулась гадюка. В одном месте ей почудилось красное свечение, приглядевшись, она увидела какой-то котел.

– Что это? – спросила она у летевшего рядом старика и указала на непонятное.

– Клад, наверное, – равнодушно ответил он. – Тут по лесам их много закопано. Леса эти старинные, разбойничьи.

Подлетели к старому кладбищу, медленно опустились на землю. Над их головами закружилась стайка разноцветных огоньков. Как бабочки, перепархивали они с места на место. Спутники ее уверенно шли между надгробий. Валентина Сергеевна едва успевала за ними. Все ей было интересно. Теперь она могла видеть не только памятники, но и тех, кто лежал под ними. К ее удивлению, это были не кости. Она различала черты лиц, одежду. Правда, все они казались зыбкими и расплывчатыми, но это были реальные люди. От некоторых шло слабое свечение, и она подумала, что, видимо, это те самые биороботы, о которых ей рассказывал профессор.

Наконец ее спутники остановились у какой-то могилы.

Валентина Сергеевна хорошо различила черты лица немолодого человека, в старинной военной форме лежавшего в гробу.

И тут повторилась церемония, свидетелем которой она оказалась в свое первое посещение кладбища.

Женщины встали в ряд и затянули какую-то унылую мелодию. Неожиданно для себя Петухова тоже присоединилась к ним и стала неуверенно подпевать. Старик между тем зажег костер и бросил туда горсть какого-то порошка. Зеленый столб света взметнулся над кладбищем.

Валентина Сергеевна увидела, что мертвый в гробу зашевелился. Руки его потянулись вверх, он сделал усилие, потом еще одно и стал выбираться из гроба. Ей было не только не жутко, а, напротив, очень интересно.

Наконец зашевелилась земля, и над могильным холмиком показалась сначала одна рука, а за ней другая. Появилась голова. И скоро человек уже стоял у собственного памятника.

– Здорово, майор! – грубовато приветствовал его старик.

Тот попытался встать по стойке «смирно», но у него ничего не получилось. Движения его напоминали движения марионетки, которую дергают за ниточки.

– Ты мне нужен, – продолжал старик. – Ступай в деревню, чтобы до рассвета был у меня.

Труп покорно заковылял, не разбирая дороги, натыкаясь на ограды и памятники.

– Координация движений нарушена, – задумчиво сказал старик, – давно не вставал. Но все равно, к утру доковыляет.

Выражение «координация движений нарушена» потрясло Петухову больше всего виденного. На этом экскурсия была закончена. Нечистая сила, свистя и гикая, полетела обратно.

Сознание нашей героини как бы раздвоилось. С одной стороны, все происходящее она воспринимала как должное. Превращения казались естественными и привычными. Но другая часть сознания отказывалась верить в эти чудеса. Должно быть, поэтому голова у нее страшно болела. Ее спутникам подобное состояние, видимо, было хорошо знакомо. Когда они вернулись во двор и зашли в ту же баню, ей молча сунули в руки ковш с давешним напитком.

Ковш пошел по кругу, и скоро все повеселели.

– Теперь и помыться не мешает, – весело сказал старик. – Поддай-ка пару, Глафира.

И снова наступило утро. Проснулась Петухова все на той же кушеточке, куда положила ее заботливая молодица. Проснулась и сразу вспомнила свои ночные приключения. Да было ли это? Она потянулась, оглянулась. Сквозь окно, закрытое ставнями, пробивались лучи света. В полумраке различила, что рядом, на каком-то диванчике, аккуратно сложена ее одежда. Вскочила, стала торопливо одеваться. Когда надевала юбку, нащупала в поясе что-то твердое.

«Крестик!» – вспомнила она. Он был спрятан в потайном карманчике. Осторожно вытянула цепочку, взяла крестик в руки и вдруг вскрикнула от боли. Крестик обжег руку, будто был раскаленный. Она засунула его снова в карманчик и вышла из комнаты.

Это был странный дом. Снаружи совсем небольшой, внутри он был полон каких-то закоулков, коридоров, комнатушек. Создавалось впечатление, что он на самом деле значительно больше, чем кажется.

Валентина Сергеевна некоторое время плутала по этому лабиринту, наконец вышла в знакомую комнату. Старик Асмодей был здесь один. Он играл сам с собой в шахматы. Увидев Петухову, он радостно заулыбался.

– Ну как спала? После этих кувырканий, надо думать, сладко. И то хорошо. Ну как тебе ведьмой? Есть в этом нечто, щекочущее воображение. Не правда ли? Тем более в наше сверхрациональное время.

Валентина Сергеевна в какой уж раз обратила внимание на речь старика: то он выражался по-простонародному, то говорил нарочито книжным языком. Нет, непрост был старичок, непрост!

– Да, – продолжал Асмодей, – как говорили древние: «О времена, о нравы». Никакого нынче почтения к нашему древнему племени. Вроде и нет нас. Газеты почитаешь: сплошной материализм. Покоряют природу, не ждут от нас милости, заметь. На земле тесно стало, спутник запускают… Но мы-то есть! В былые времена тоже, конечно, не больно нас жаловали. Не любили, чего уж скрывать. И топили, и жгли… Но боялись! Да и считались с нами. Вон царь-батюшка Александр II. На что уж просвещенный государь был. А перед освобождением крестьян самолично собрал нас у себя в Петербурге. Со всей России собрал! Все тринадцать перед его очи явились… Совет спрашивал. Дали мы ему совет. Вот как было! Уважал.