Пыльца - Нун Джефф - Страница 23

Возвращаюсь из воспоминаний на Виктория-парк и еще крепче прижимаю моего умирающего сына к себе. Сапфир Джонс, Сапфир Джонс, Сапфир Джонс.

Двое моих детей. Один потерян и обретен вновь. Второй все еще потерян.

Белинда, теперь я тебя найду.

Много лет назад, после серии реконструкций было решено, что зоопарк на Бельвью нежизнеспособен. Когда же люди переключились на электронные удовольствия, а потом на перьевые путешествия по Вирту, зоопарку осталось только закрыться. Последнее касание смерти. Главное слово сказали деньги. Владельцы распродали или отпустили всех грустных животных. Закрыли ярмарку, потом гоночный трек, потом концертный зал, танцплощадку, собачьи бега, ресторан, борцовскую арену. Осталось только одиночество: ветер, овевающий высохшую траву, дующий сквозь решетки пустых клеток. На долгие годы Бельвью стал пустырем, украшающим районы-призраки восточного Манчестера, Единственное, что здесь менялось, – окислялся металл и рассыпался ржавчиной, и нищета разъедала остатки надежды. Только проститутки нашли применение этому запущенному пейзажу. Бельвью стал их привычными угодьями.

Но потом появилось отличное сочетание пса и пластика. Появилось интересное предложение, которое прошло утверждение у властей, – и собачьи бега открылись вновь. Каждую среду, пятницу и субботу ночной воздух был напоен звуками и запахами робопсов, вонзающих в землю навазженные когти, загоняющих насмерть какого-нибудь зомби-кролика. После появления Плодородия 10 появлялись на свет еще более странные, причудливые формы. Иногда слишком причудливые, обладатели слишком интересного набора генов, чтобы их игнорировать. Так что снова открылся зоопарк – и его населили детьми «Казановы», неполноценными. Вуайеристы мечтали о нем, предприниматели вкладывали туда деньги. О это возбуждение от вида омерзительного зомби, запертого за решеткой! Новый зоопарк в Бельвью пользовался огромным успехом.

Среда, 3 мая. Ночь. Мы определили время как 10:12 вечера. Псы свободно бегают по освещенному прожекторами стадиону, а зоопарк закрыт на ночь. Клетки наполнены громким сопением. Полуживые твари спят. Кошмарные помеси мертвых женщин и псов, котов, робо и виртов. И чистых. Их зовут монстрами, этих созданий, хотя я знаю, что это неудачное слово. Во мне та же плоть, меня спасает только мой пол. Может, этой ночью проснулся кто-то из этих бедняг. Может, его заинтересовали звуки из близлежащего цветника. Вот его глаза привыкли к мраку, в пространстве прорезались формы цветов. Фигуры двух людей, слившихся в одну фигуру, и падающие на них лепестки. Прожекторы собачьего трека дают тускло-желтые отблески. Ополоумевшие робопсы с шумом мечутся по треку. Пробивается другой звук: тихий шепот, смешанный с жесткими приказами. Может, в твари достаточно человека, чтобы опознать этот звук. Может, за годы, проведенные в клетке, она видела такую картину много раз: проститутка с клиентом. Может, она знает достаточно, чтобы понять, что эти однообразные крики – звуки любви, одного из видов любви, оплаченной любви. А может, это тупая тварь, рожденная с мертвым мозгом, живущая только ради теней и мяса, не понимающая ничего из того, что видит. Может, она тогда просто чихнула, и вокруг юной пары заколыхались цветы, и лепестки падали, как лезвия в ночи…

Она, наверное, видела и другую фигуру, протекшую сквозь воздух. И наверное, слышала крики.

Свидетельница добралась до нас в 10:46, упала на гортонское отделение сама, как листок, и ее Тень трепетала от Страха. Это тамошний сержант позвонил мне: он знал, что я участвую в «деле цветов». Я еще была на ногах, никак не могла заснуть. Вместо этого я пила, курила и размышляла; перебирала записи по делу, билеты на виртбол, отметки в дневнике, смотрела на фотографии, вспоминая детство Белинды. Смотрела на Сапфира в его спаленке. Он чихал, по его лицу текли слезы, меня пугало его состояние. Я не хотела оставлять его одного, но моя работа, увы, не в том, чтобы быть образцовой матерью. В 11:05 я оказалась в гортонском отделении, протискивая свою «Пылающую комету» сквозь толпу слюнявых человекопсов. Зеро уже ждал меня на месте. Я отвернулась от него.

– Это одна из ваших, Дымка, – сказал он. А потом поправил свой, новый респиратор на ленточках, пока шел за мной в комнату для допросов. – Ты-то не хочешь надеть респиратор, Сивилла? – Он говорил и смотрел на собственное запястье. – Пес-Христос! У нас тут соплей полон дом. – Он купил себе новый счетчик пыльцы, модель в форме наручных часов. – Боже! 785! Сивилла, 785 гранул! 789… 791… эта сука растет.

После разговора с Крекером у меня появилась к Зеро масса вопросов, но надо было слишком многое сделать. Поговорить с девушкой в комнате. Она оказалась юной теневой шлюхой: дрожала и плакала в паузах между взрывами ураганного чихания. По комнате плавали облака запаха.

– Мы перепробовали всё, – сказал Зеро. – Всей ценной информации – что ее зовут Миазма и что кого-то убили. Твердит что-то про цветы. Девочка в шоке.

У нее была хилая Тень: хватает, чтобы знать желания мужчин, но вряд ли достаточно, чтобы пустить ее в ход. Толпа копов пялилась из-за двери, все в респираторах по самые жабры, так что я просто захлопнула дверь перед их чиханием и послала свою Тень к потерпевшей, касаясь ее сознания. Наши Тени перемешались; она была так благодарна за мое прикосновение, что я чуть не расплакалась вместе с ней. Мне не пришлось требовать – ее Тень раскрылась, как бутон, и она рассказала мне всю историю словами дыма… потоков…

«…Я потерялась в поиске денег… поиск любви и денег… деньги… любовь… в чем разница?.. он был печальным и милым робомальчиком… умолял о любви… накорми меня, сказал он… накорми меня, Тень… и дал денег в обмен на любовь… сад… кормлю его… нас покрывают цветы… запах такой сладкий… хороший мальчик, только печальный… цветы помогают нам кончить вместе… дала бы и просто так… бедный Ди-Фраг… но для цветов…»

– Его так звали? Ди-Фраг? Его уличное имя?

«…да… робомальчик… он так пытался быть жестким, настоящий дилер Вирта… но Ди-Фраг слишком мягкий для этого… он мне понравился… и запах цветов… не мог перестать чихать… я тоже… и мы смеялись потом, вместе… любил работу носом… он так это называл, работа носом… я смеялась, пока его глаза не распахнулись, и я думала, это я, мое удовольствие заставило его глаза расцвести… но почувствовала лепестки на спине… как рука хорошего любовника… повернулась за его взглядом, увидела мерцающий воздух, и зомби выли в клетках… маленькая девочка… прекрасная девочка… плывущая в летящих лепестках… цветочная девочка… у нее были лепестки…»

– Расскажи мне о девочке, Миазма. Как она выглядела?

«Плывущая… ребенок… девять, десять… совсем ребенок… поцеловала нас обоих лепестками… у нее глаза из зеленых лепестков… запах внутри меня… моя Тень увяла, а потом зацвела… девочка целует робомальчика… он улыбается, а потом… потом начинает кричать… я бежала всю дорогу… бежала…»

– Расскажи мне о девочке. Опиши ее.

«…Сказала, что она Персефона… ее имя текло… как лепестки, да? Совсем как лепестки… девочка поцеловала его до смерти!»

Тут Миазма закричала одновременно со своей Тенью и одновременно чихнула, попав в мою Тень своей слизью. Взрывы золота, там, где ударяются частицы. Я вижу, как они гибнут в огне, хотя я пытаюсь отстраниться.

Еду на коповозке в зоопарк.

Собачий трек уже закрыт на ночь. Только темнота и дыхание. Теневая шлюшка ведет нас к постели из цветов.

– Я бы сделала это и просто так, – продолжает повторять она, слова с трудом выходят из ее губ, из глаз течет слизь, несмотря на респиратор, который мы дали ей. – Просто так, просто так…

– Наверняка, девочка, – хрипит Зеро. – Давай, отведи нас к любовному гнездышку.

Он немного привык к шлюхам, больше, чем к теням. В этой комбинации есть изюминка. Миазма разглядывает заросшие тропинки садов Бельвью.

– Теневая блядь, лучше бы тебе сейчас признаться, – требует Зеро.

Я считаю, что в таком настроении он невыносим.

– Зеро! Она напугана.