Брошенные машины - Нун Джефф - Страница 51

— А покажите.

Я достала пистолет из сумки. Джексон посмотрел на него, потом — на меня.

— Он заряжен? С предохранителя снят?

— Я не знаю.

— Конечно, не знаете.

— А вы знаете?

Джексон вздохнул.

— Я не сделаю вам ничего плохого. Скорее наоборот!

— Что значит «наоборот»?

— Вы же видели мои руки. Посмотрите еще раз. Какие чистые, молодые. А музыка? Вы же слышите. Она тоже чистая.

— И что?

— Они чистые. Слушайте. У меня есть дорожные карты. Хотите взглянуть? Очень подробные карты, а главное — точные. Я знаю, где я. И знаю, куда я еду. И еще вот. Видите? Часы.

Он взмахнул рукой. Да, у него были часы. Только я не успела их разглядеть.

— Они все чистые. Они излечились.

— Вы о чем говорите?

— Вот здесь, в багажнике. Вожу с собой. Есть еще и другие, я думаю. Какая-то женщина в Глазго. Разные ходят слухи. Какой-то странный прибор у нее в подвале. Участки пространства, где шум не действует.

Да, теперь я вспомнила. Павлин что-то такое рассказывал про Электронный Просвет, устройство, которое очищает испорченные сигналы. Неужели оно существует на самом деле?

— Дайте мне посмотреть.

— А что? У вас что-нибудь есть? Что-нибудь, что вы хотите очистить? Есть?

Я подумала про тетрадку, про фотографию. А про что же еще? Очистить их, излечить… пусть даже что-то одно, если нельзя сразу и то, и другое. Да, это было бы так хорошо.

— Генри, дайте мне посмотреть.

— Да, но можно ли вам доверять? Потому что меня уже пару раз чуть не убили. За эту штуку. Все хотят ее заполучить. Очень-очень хотят. Я не знаю, что делать. Почему люди такие злые? Почему им так трудно проявить ко мне капельку доброты?

— Я не знаю.

— Не знаете…

Его глаза затуманились. И я вдруг поняла, что этот Джексон не припадочный психопат, а просто еще одна одинокая, неприкаянная душа. И он тоже бежит от своих теней.

Я убрала пистолет в сумку.

Джексон это увидел и молча кивнул. Потом повернул ключ в замке, и багажник открылся.

— Что-то такое в вас есть, — сказал он. — Я подумал, вы тоже такая же. Подумал, у вас тоже есть что-то. Ну, что-то. Там, в кафе. Когда я вас увидел. Ваши глаза. Чемоданчик. Я сразу понял: вы — добрая. А я очень ценю доброту в человеке.

Он склонился над багажником и что-то там отодвинул.

— Вот смотрите.

Он сказал это шепотом, словно боялся того, что лежало внутри. Я подошла, заглянула в багажник.

— Ну как? — спросил он.

— А где оно?

— Что?

— Я не вижу…

— Да что с вами? Вот же оно.

Он забрался в багажник чуть ли не с головой, сдвинул канистру с бензином и принялся раскидывать в стороны всякий хлам: старые тряпки, газеты, пластиковые пакеты. Кое-что из вещей выпало на дорогу. Но Джексону было уже все равно. Он расчищал угол багажника, и теперь в его движениях сквозила какая-то лихорадочная ярость.

— Свет. Вы разве не видите? Зеленый свет. Вот он! Смотрите. Шарик света. Мигает. Осторожнее. Он очень хрупкий. Теперь видите? Видите? А слышите звук? Вы прислушайтесь. Он очень тихий. Как будто кошка урчит. Тихо-тихо. Надо прислушаться, чтобы услышать. Хотите потрогать? Давайте. Вот, приложите руку. Чувствуете тепло? Чувствуете?

— Я… я не знаю.

— Вы смотрите внимательно. Вы неправильно смотрите. Вот.

Он отошел, чтобы не загораживать мне обзор. А я честно пыталась увидеть. Я очень старалась.

Но там не было ничего. Ничего.

— Неужели не видите? Как же так? Вы должны его видеть.

— Я вижу.

— Видите? Правда? Я так и думал, что вы увидите. Я сразу понял, что вы из тех, кто способен увидеть. Его видит не каждый, да. Далеко не каждый. Только те, которые особенные, — они видят. Вы…

— Он очень красивый.

А что еще я могла сказать? Джексон улыбнулся.

— Ну вот. Вы. Я. У нас у обоих есть дар. И мы будем вместе.

— Вместе?

— Да, теперь, когда мы с вами встретились. Чтобы раскрыться навстречу свету и излечиться. Очиститься.

— Нет…

— Пожалуйста. Останьтесь со мной. Больше я ни о чем не прошу. Я уже не могу остановиться. Не могу им не пользоваться, не могу. Каждый раз я говорю себе: хватит. Но возвращаюсь опять и опять. Один. Возвращаюсь. Не могу остановиться. А это так больно.

Он тяжело вздохнул.

— Вы останетесь со мной?

Я покачала головой.

— Вы не хотите?

— Я не могу. Я ничем не могу вам помочь.

— Пожалуйста…

— Мне очень жаль, правда.

Я развернулась и пошла к своей машине. Она была близко, но мне показалось, что далеко. Так далеко. И голос Джексона. Он меня звал. Я оглянулась. Но только когда села за руль и завела двигатель. Только тогда.

Мужчина лежал на земле. Он поднял руки, свои красивые руки, как будто по-прежнему предлагая мне дар, которому нет ни цены, ни меры.

Не знаю, сколько я ехала. Солнце взошло. Поля у дороги постепенно сменились деревьями. Иногда мне попадались другие машины, или люди, бредущие вдоль дороги, или фермеры на полях, вдалеке. А потом начался настоящий лес, и я больше не видела ничего, кроме высоких деревьев, на которых еще были листья.

А я ехала, ехала, ехала. Как будто плыла по течению.

Машина вдруг завиляла сама по себе. Руль едва не выскользнул из рук. Мне надо было остановиться уже тогда; и я собиралась остановиться, но машина вроде бы выправилась, и я снова почувствовала, что могу ею управлять. Мое путешествие еще не закончилось.

В динамиках радио — только шелест дыхания и вздохи.

Ветви деревьев сплелись над дорогой, загораживая свет. Солнце было еще недостаточно ярким, чтобы пробиться сквозь эту завесу. Листья поблескивали, отливая густой чернотой, как это бывает только в сновидениях. Среди деревьев клубился пар. Прямо передо мной через дорогу перелетала птица. Так лениво и вяло, что я смогла разглядеть каждый взмах ее крыльев. Машина сбавила скорость, сама по себе. Может быть, ей стало сонно в объятиях тусклого света и воздуха. Приборная доска, спидометр, счетчик пробега, часы, топливный датчик, шкала на приемнике — все сверкало крошечными огоньками, искрами шума. В машине было жарко.

Душно. Струйки пота текли по лицу, попадали в глаза. Я проехала последний дорожный знак. Издали мне показалось, что это просто пустой белый прямоугольник. Но когда я подъехала ближе, то увидела там золотистый цветок. Его лепестки раскрывались, растекались, как дым, и превращались в дым, и терялись в сплетении ветвей над дорогой.

Я снова подумала, что надо бы остановиться. Надавила на тормоз, но педаль даже не сдвинулась. Цепь между приемником и передатчиком разомкнулась.

Я убрала руки с руля.

Машина проехала вперед. Несколько метров, не больше. Но они показались безмерными, бесконечными. Время сгустилось и превратилось в вязкую жидкость, сквозь которую нас медленно уносило вбок. Туда, где деревья. Там была земляная насыпь, и она еще больше замедлила наше движение. Машина медленно перевалила через низенькое препятствие и остановилась, въехав капотом в черный ствол дерева. Ремень натянулся над сердцем. Он как будто обнял меня — бережно, нежно. У меня было странное чувство, что мы не ударились в дерево, а прикоснулись к нему осторожно И ласково. Стайка птиц сорвалась с ветвей, а потом стало тихо.

Вроде все было в порядке — пока я не открыла дверцу и не попыталась выйти из машины. Меня вдруг повело, голова закружилась, в ушах зазвенело. Я упала на землю, на траву. Не знаю, сколько я так пролежала. Наверное, долго. Паутина сплетенных ветвей, кусочки неба в просветах, пятна тепла на лице, что повторяли узоры света и тени, деревьев и неба, — все это вместе было как колдовство, что держало меня в плену, не давая подняться.

Машина рядом со мной застонала. Последний вздох. Самый-самый последний. А потом у меня зачесалась рука, я поднесла ее к глазам и увидела, что фиолетовая змея снова зашевелилась. Этого было достаточно, чтобы я тут же вскочила на ноги. Дорога была абсолютно пустой, в обе стороны. Над машиной вилась тонкая струйка дыма. Птицы вернулись на дерево, в вихре искрящихся трелей.