Цусима. Книга 2. Бой - Новиков-Прибой Алексей Силыч - Страница 17

Власть его над эскадрой в тридцать восемь вымпелов кончилась.

Полковник Филипповский, обливаясь кровью, начал при помощи машин управлять «Суворовым», но броненосец рыскал то вправо, то влево румбов на восемь.

Получился крен на левый борт — шесть-семь градусов.

Через несколько минут ударил снаряд в рубку с носа. В воздухе закружились стружки. Адмирал еще раз был ранен в ногу. Сидевший на корточках командир судна Игнациус опрокинулся, но сейчас же вскочил на колени и, дико оглядываясь, схватился за лысую голову. Кожа на ней вскрылась конвертом, из раны заструилась кровь. Его унесли на перевязку. Флаг-офицер, лейтенант Кржижановский, руки которого были исковыряны мелкими осколками, словно покрылись язвами, ушел в рулевое отделение — поставить руль прямо. Все приборы в боевой рубке были уничтожены, связь с остальными частями корабля расстроилась.

Почти одновременно разорвался снаряд на правом крыле мостика. Писарь Устинов, стоявший вблизи боевой рубки в качестве ординарца, свалился и не мог уже встать: обе ноги у него были оторваны. На всем судне это был самый серьезный и смирный парень. И теперь, когда его понесли на носилках, он не кричал и не стонал от боли, а покорно улыбался, словно ему щекотно от смертельных ран.

Около трех часов пожаром были охвачены ростры, верхняя штурманская рубка, передний мостик и каюты на ней. Внутри боевой рубки лежали неубранные трупы офицеров и матросов. В живых остались только четверо, но и те были ранены: сам адмирал Рожественский, флаг-капитан Клапье-де-Колонг, флагманский штурман Филипповский и один квартирмейстер. Им предстояла страшная участь или задохнуться в дыму, или сгореть, так как боевая рубка, охваченная со всех сторон пламенем, напоминала теперь кастрюлю, поставленную на костер.

Сообщение с мостиком было отрезано. Оставалось только одно — выйти через центральный пост. Раскидали трупы в стороны, открыли люк, и все четверо начали спускаться вниз по вертикальной трубе, уходящей в глубину судна, почти на самое его дно. Все боялись за раненого адмирала — если сорвется, то разобьется вдребезги. Но он благополучно очутился в центральном посту.

«Суворов» был обезображен до неузнаваемости. Лишившись грот-мачты, задней дымовой трубы, с уничтоженными кормовыми мостиками и рострами, охваченный огнем по всей верхней палубе, с бортами, зиявшими пробоинами, он уже более ничем не напоминал предводителя эскадры. Заволакиваемый пеленою черного дыма, с остатками фок-мачты и еле державшейся передней трубой, он издали походил теперь на силуэт японского крейсера типа «Мацусима». После попытки «Александра III» прорваться к северу под хвостом опередившего неприятеля «Суворов», бродивший вне строя по арене сражения, прорезал свою колонну и оказался между своими и японцами. Так как задние русские корабли не видели, при каких обстоятельства он вышел из строя, то после поворота они приняли броненосец за пострадавшее японское судно и со своей стороны подвергли его обстрелу.

Управление кораблем шло из центрального поста. Там из штабных остался только один полковник Филипповский. Остальные куда-то скрылись. Ушел также и адмирал. Всеми покинутый, он некоторое время бродил в нижних отделениях судна, хромая на одну ногу и часто останавливаясь, словно в раздумье. Ему хотелось пробраться наверх, в одну из уцелевших башен, но путь туда был прегражден пламенем. Он не отдавал больше никаких распоряжений. Матросы, занятые своим делом, не обращали на него внимания. Он стал лишним на корабле и никому не нужным, словно был посторонним человеком.

Какие мысли занимали его голову теперь? Мимо него, выбиваясь из сил в борьбе с пожарами и пробоинами корабля, растерянно метались люди, которых он как будто не замечал. Но вдруг на его омертвелом лице появились признаки оживления. Он увидел под мышкой бегущего матроса ящик с красным крестом. Это спешно переносили куда-то перевязочные материалы. Адмирал жадно впился глазами в удалявшийся красный знак, словно вспомнил о чем-то важном в своей жизни. Может быть, перед ним всплыл любимый образ сестры милосердия Наталии Михайловны. Неужели даже и в эти страшные минуты она могла вытеснить из его сознания заботы о судьбе избиваемой эскадры?

Первому случайно подвернувшемуся машинисту Колотушкину упавшим голосом, почти умоляюще он прохрипел:

— Проберись на верхнюю палубу и посмотри — не видно ли где плавучего госпиталя «Орел»?

— Есть, ваше превосходительство! — ответил Колотушкин, крайне удивленный таким приказом адмирала, и скрылся за переборкой.

Руль удалось поставить прямо, и корабль пытался следовать за эскадрой, управляясь одними машинами и держась под прикрытием своей колонны.

Наступило затишье. Оставшиеся в строю офицеры и матросы пыталось справиться с пожаром и восстановить на корабле некоторый порядок. Для тушения огня вызвали артиллерийскую прислугу из погребов и казематов, принесли запасные шланги из шкиперской. Началась уборка убитых, расчистка проходов по палубам, устройство времянок вместо сбитых трапов. Осмотр артиллерии показал, что в строю остались только носовая и средняя шестидюймовые башни правого борта, не принимавшие участия в бою, а также несколько трехдюймовых орудий в батарее и кормовом каземате. Дымовые трубы были разрушены, и пар садился из-за недостатка тяги. В таком истерзанном виде корабль уже не представлял никакой боевой ценности и только связывал маневрирование эскадры, которая не желала бросать своего адмирала. В это время флаг-капитан Клапье-де-Колонг, опомнившись от пережитого потрясения, метался по судну и ко всем обращался с одним и тем же вопросом:

— Где адмирал?

Это был исключительный случай в истории морских войн, чтобы флаг-капитан, или, выражаясь по-сухопутному, начальник штаба, мог потерять на судне своего командующего.

— Здесь он проходил, — говорили одни.

— Он полез куда-то наверх, — сообщали другие.

Наконец один из офицеров указал более точно:

— Адмирал находится в правой средней башне.

На исходе четвертого часа «Суворов» снова оказался между нашей и неприятельской колоннами и вторично подвергся сосредоточенному огню противника. Броненосец окончательно лишился всех труб, его пожары выбрасывали над грудой железного лома чудовищные языки пламени, напоминавшие извержение вулкана. Со стороны, с проходивших мимо него наших кораблей, нельзя было без содрогания смотреть на эту картину опустошения и смерти.