Серебряная пуля - Атеев Алексей Григорьевич Аркадий Бутырский - Страница 15

– Вот и зима пришла, – сказал отец. И Сережа не понял, рад он этому событию или, напротив, огорчен. Мальчик сделал несколько шагов по снегу и обернулся, глядя на тянущуюся за ним цепочку следов, потом он поднял голову и посмотрел на родных. Те взирали на него, широко раскрыв глаза, словно видели в первый раз. Следы на снежном саване напоминали неведомые древние знаки.

Дни становились короче, и семейство Пантелеевых все больше времени стало проводить в доме. Непрерывно топилась печка, благо дров хватало. Пришло время садиться за учебники. Мать всерьез взялась за образование детей. Учили математику, физику, иностранные языки – мать знала английский и французский. Нельзя сказать, чтобы дети уж очень соскучились по учебе, однако мать не обращала внимания на их кислые физиономии, и очень скоро ребята втянулись и большинство проблем исчезло.

Как только замерзло озеро и болота, отец стал ежедневно уходить на охоту. Белковать, как он выражался.

Кроме двустволки, он привез с собой малокалиберный карабин и достаточно патронов. Кроме того, у него была Зана. Лайка здорово помогала в охоте. Пушной промысел, видимо, очень развлекал отца. В непогоду, когда он был вынужден оставаться дома, отец явно скучал, не находя себе дела. Он научил жену и детей выделывать шкурки, и мехов у них прибавлялось с каждым днем. В основном он добывал белок, но часто приносил рыжих лисиц, а иной раз и куниц. «Сошьем матери шубу», – часто говорил он. Скоро шкурок накопилось столько, что их стали использовать вместо одеял.

В ноябре Сереже исполнилось одиннадцать лет, и отец изредка стал брать его с собой на охоту и понемножку учить стрелять. «В случае чего ты – главный кормилец, – шутливо говорил он, – на тебя вся надежда». И хотя Сережа понимал, что до той поры, когда он действительно сможет добыть зверя, еще далеко, сердце его наполнялось уверенностью в себе.

Чем меньше оставалось времени до Нового года, тем чаще отец заговаривал, что было бы неплохо посетить город.

– Вы пообносились, – размышлял он, – керосину нужно раздобыть, патронов, пороху, да мало ли чего…

– Опасно, – возражала мать, – а если поймают?..

– Не поймают. Я осторожно. Да и надежные люди помогут укрыться. Деньги у нас есть, может быть, удастся продать часть пушнины. Что ж, неужели нам всю жизнь проводить здесь бирюками? Отправлюсь на разведку, а вы меня здесь подождите. Только ждите как следует…

– И все-таки рискованно, – сомневалась мать, – если тебя схватят, нам всем конец.

– Так уж и конец, – успокаивал ее отец, – запасов до лета хватит без всякого сомнения. Если со мной действительно что-то случится, по весне отправляйтесь в город… Вряд ли вас посмеют тронуть, но все равно постарайтесь тут же уехать. Езжайте в Питер. Не пропадете.

– Ты, Вася, зря нас пугаешь, никуда мы без тебя не поедем! – сердилась мать. – Оставайся здесь, сам же говоришь, что припасов достаточно. Да и одежда пока более-менее в порядке. Не стоит рисковать.

– Меня с бородой вряд ли кто узнает, – отшучивался отец, – а ехать так и так надо.

Мать и сама понимала, что поездка неизбежна, поэтому она перестала отговаривать отца и махнула рукой. «Только помни, что мы без тебя пропадем», – сказала она в заключение.

В один из серых тусклых дней, когда с неба падал редкий снежок, отец вывел из стойла застоявшегося Костю, взял мешок с провизией и, перекинув через плечо ружье, отправился в город. На привязи скакала Зана, недоумевая, почему это хозяин не берет ее на охоту.

Дети и мать стояли на крыльце и смотрели вслед отцу. Неожиданно мать подняла руку и перекрестила его удаляющуюся фигуру. Потом она молча вздохнула и пошла в дом. «Дай Бог, чтобы все прошло гладко», – только и сказала она.

Глава пятая

1

1971 год, июнь. Москва

Будильник последний раз звякнул и замолк, словно в его механическую глотку кто-то затолкал кусок ваты. Стало совсем тихо, только на кухне из неплотно завинченного крана монотонно капала вода. Осипов проснулся, как только проклятая машинка начала бренчать, распугивая сон. «И какая сволочь изобрела эти идиотские часы со звонком, – в полусне подумал он, – скорее всего американец. Видимо, получил заказ от капиталиста сделать все, чтобы рабочий не опаздывал на завод. И тем самым еще больше усилил эксплуатацию трудящихся».

Вставать не хотелось. Тем более что сегодня была суббота. Он перевел мутный взгляд на окно. На улице пасмурно и скучно. И это называется лето. Чтоб его!.. Осипов перевернулся на бок и постарался вспомнить, зачем он завел будильник на такую рань. Ах, да! Это гнусное дело, с которым он связался. Убийство… Черт дернул!.. И деньги… Он вспомнил о сумме, которую вручила генеральша, и смутная улыбка пробежала по лицу. Деньги нужно отрабатывать. Вопрос чести. Но подниматься не хотелось. А может, плюнуть и продолжать спать… Осипов задумался. Все равно выходило, что вставать так или иначе придется.

Он отбросил одеяло, поднялся с постели и вышел на балкон. На улице моросил мелкий теплый дождик. Настроение еще больше ухудшилось. Он прошлепал на кухню, поставил на газовую плиту чайник и некоторое время отстраненно смотрел на язычки нежного голубого пламени, выбивавшиеся из-под днища чайника.

Вчера Осипов почти весь вечер изучал дело об убийстве Валентина Сокольского. Одновременно он попивал купленное в соседнем гастрономе пиво и к одиннадцати часам осилил почти целую трехлитровку. Поэтому голова слегка побаливала, а во рту словно переночевал кавалерийский полк. В придачу беднягу донимала мощная изжога. На кухонном столе среди засохших корок сыра возвышалась давешняя трехлитровка с мутными остатками пива на дне. При виде этой декадентщины Осипов скривился и сглотнул слюну. Впрочем, мужественный журналист не поддался похмельному синдрому и выплеснул прокисшие опивки в раковину. Потом он смел крошки со стола, заварил крепчайший чай и, прихлебывая жидкость дегтярного оттенка, постарался восстановить ход вчерашних рассуждений. То ли пиво было тому причиной, то ли некий внутренний подъем, но вчера все казалось простым и ясным. Осипов даже похихикивал, злорадно представляя, как вытянутся лица у прославленных сотрудников МУРа, когда он преподнесет им убийцу на блюдечке. Перед глазами даже стояло это самое блюдечко, слегка надтреснутое, с розовыми цветочками. Точно такое же, в котором он за неимением пепельницы тушил окурок. Но вот сегодня… Сегодня все по-прежнему пребывало за туманной завесой неведения. С чего, собственно, начинать? Он снова раскрыл лежавшую на столе папку. Бледноватый машинописный текст сливался в серую однообразную массу, видом своим да и содержанием напоминавшую прокисшую манную кашу. Вчитываться в казенные строки ужас как не хотелось. Но деньги нужно отрабатывать.

«А почему бы не пойти по наиболее простому пути, – мелькнула вялая мыслишка, – пообщаться с приятелями убитого? С теми самыми, которые составили ему компанию на даче. Помнится, два парня и девушка, его однокурсники».

Осипов зашуршал страницами, отыскивая их адреса. «Ага. Вот! Кандалов Ростислав Петрович – студент третьего курса МГИМО, проживает в районе Таганской площади. Кутузов Владимир Ильич, студент того же института, живет в общежитии. И девица, некая Наталья Круль, временно не работает. Обитает в Выхине. Так-то они собрались готовиться к экзаменам. Девчонку с собой прихватили. А может, решили изучать анатомию? Интересно, входит ли в программу МГИМО курс анатомии? Может быть, дипломатам эта наука тоже необходима? – Он хмыкнул. – Разберемся. Отправляться, конечно, надо на Таганку. Кутузов из общаги вряд ли бывает в ней в период каникул, а выхинская Наташа скорее всего на лоне природы». Впрочем, возможно, он и ошибается.

Дом, в котором проживал Ростислав Кандалов, добротное солидное здание постройки конца сороковых годов с имперскими башенками, бордюрами и лепными украшениями на фасаде, являл собой незыблемый форт эпохи культа личности. В подобных домах, как правило, «ютятся» отставные генералы, чиновники высоких, но не высших рангов, удачливые бойцы культурного фронта. А вход в святилище охраняют грудастые тетки неопределенных лет – не то лифтерши, не то вахтерши. Однако в громадном парадном на этот раз оказалось пусто, и Осипов, присмотревшись к табличке с именами жильцов, определил, что путь лежит на шестой этаж. Лифт, в котором преобладал запах сапожной ваксы и одеколона «Шипр», неторопливо понес его на руководящие высоты. На звонок долго не открывали. Наконец из-за высоченной двери послышался недовольный голос: