С крестом или с ножом - Галан Ярослав Александрович "Товарищ Яга" - Страница 13

Растерянный автор письма заканчивает его такими словами: «Я не вижу выхода из этого тупика. Все это прежде всего является результатом двусмысленных и лицемерных методов английских властей, которые карают тюрьмой крестьянина за то, что он самовольно продал свинью… в феврале 1945 года, когда нами еще правил Гитлер, а между тем кормят целые дивизии матерых гитлеровцев. Вот почему в английской зоне немцы ругают томми. Этот факт не опровергается тем, что те или иные проститутки ходят сейчас с томми под ручку».

Я поднял голову. Мимо меня прошелестело прорезиненное платье фрейлейн Эдды.

— Грюс готт, — бросила она, закрывая за собою дверь.

— Интересный материал? — любезно спросил меня редактор и, не ожидая ответа, добавил: — У меня есть еще один документ, который в не меньшей мере вас заинтересует…

Он достал из кармана листок бумаги, но, прежде чем показать его мне, подошел к двери и заглянул в коридор.

— Прочитайте.

Это было одно из анонимных писем такого содержания: «Осужденных на бельзенском процессе лучших немецких людей повесили. Но немецкая молодежь отомстит за это. Жаль только, что перед приходом англичан не задушили газом всех этих заключенных. Мы проиграли войиу из-за предателей. Теперь эти преступники хотят по белу свету и пишут в газетах. Но дрожите — вервольф не спит!»

Я был немного удивлен таинственным поведением редактора, потому что это письмо ничем не отличалось от предыдущих.

— Обратите внимание на букву «К». Она слегка наклонена вправо. Еще одна деталь: под восклицательным знаком только пол-точки. А теперь попрошу вас пройти за мной в ту комнату.

Редактор заложил в машинку лист чистой бумаги и выбил на нем букву «К», потом восклицательный знак. Точка под восклицательным знаком была сломана под таким же углом, что и в анонимном письме.

— Теперь вы понимаете, почему мои нервы не всегда в порядке?

Я смотрел на клавиши машинки, по которым несколько минут назад бегали пальчики фрейлейн Эдды.

— Я думаю, что вы сами усложняете дело…

Редактор вытащил из машинки лист и разорвал его на мелкие клочки.

— А кто даст мне гарантию, что вместо нее не придет :худшая? Эта хоть старательно выполняет свои обязанности…

…Мы попрощались.

В нескольких километрах от города в моторе что-то подозрительно заурчало. Шофер остановил машину. Возле нас плакучая ива роняла обильные слезы. Я посмотрел вверх: на ее ветвях, покрытых едва заметным в этой проклятой мгле кружевом зелени, я впервые в этом году увидел весну.

И меня с невиданной силой потянуло домой, на родину.

Люди без родины

Летом 1933 года в дверь виллы, в которой помещалось советское консульство во Львове, позвонил молодой человек. Войдя, он выразил желание поговорить с консулом. Когда посетителю ответили, что консул его принять не может, он быстро выхватил из кармана пистолет немецкой марки «парабеллум» и несколькими выстрелами убил первого попавшего ему на глаза человека. Жертвой убийства был работник консульства Майлов.

Едва прозвучал последний выстрел, как молодой человек стремглав бросился к двери. Однако, на его несчастье, дверь в доме открывалась и закрывалась автоматически. Напрасно убийца искал на стене спасительную кнопку, напрасно, бледный и перепуганный, метался он от окна к окну: решетка, которой он раньше не заметил, преграждала ему путь к бегству. Преступник, минуту тому назад со спокойным сердцем убивший ни в чем не повинного человека, теперь обезумел от страха… Холодный пот выступил у него на лбу: обессиленный, он забился в самый темный угол; там это дрожащее человеческое отребье ждало прихода полиции.

Это был Лемик, один из членов так называемой «Организации украинских националистов», руководимой формально полковником Коновальцем, а фактически — разведывательным отделом немецкого генерального штаба. Лемик был только орудием. Вдохновители подлого убийства преспокойно сидели в Берлине и совещались с адъютантами Тренера и Гиммлера, а в свободное время фабриковали «идеологию» для своих темных дел, для грязных махинаций, перед которыми бледнеют подвиги «генерала Бо» — сверхпровокатора из царской охранки Азефа. Но Азефу не нужна была идеологическая надстройка, — его вполне удовлетворял звон золотых монет в кармане. Амбиция сверхпровокаторов из клики Коновальца шла значительно дальше. Выброшенные со сцены истории, они пытались попасть хотя бы на ее эстраду. Одетые в желто-блакитные мантии, они упрямо карабкались на нее, грозно потрясая щербатым трезубцем. Слова «Украина» и «украинский» не сходили при этом с языка этих самозваных жрецов «сверхпатриотизма».

«Сладко умирать за родину…» — шептали они на ухо своим лемикам, посылая их на «мокрое дело». Но когда перед глазами лемиков вставала смерть, то в большинстве случаев «националистическая надстройка» вмиг выветривалась из их сознания, нисколько не затрагивая сердец.

И тогда кандидаты в желто-блакитные мученики сбрасывали с себя терновые венки и, наплакавшись вдоволь на груди полицейского, одевали шапку-невидимку агента-провокатора на службе львовской или варшавской дефензивы.

«Родина» лемиков оказывалась мифом, и при столкновении с суровой действительностью этот миф рассеивался, словно отравляющий газ от сильного порыва ветра.

Родословная лемиков начинается с того времени, когда Коновалец, которого ныне нет в живых, носил еще на воротнике звезду австрийского лейтенанта. В начале первой империалистической войны Берлин стал Меккой, куда съезжались, словно ведьмы на Лысую гору, политические коммивояжеры желто-блакитной породы.

Конъюнктура для них была тогда благоприятна. Как в наши дни, так и прежде, Украина с ее богатствами играла большую роль в империалистических планах Германии. Наспех организованный немецким генштабом так называемый «Союз освобождения Украины» должен был подготовить «кадры» для будущего марионеточного «правительства». А пока что одни кандидаты в министры с благословения кайзера организовывали шпионаж и диверсии в тылу царской армии, другие переводили на украинский язык немецкие пропагандистские листовки, а потом совали их в руки пленным украинцам.

Наиболее энергичные среди них образовали так называемые «стрелецкие сечевые части», задачей которых было вплетать новые лавры в сомнительный венок «славы» австро-венгерской армии. Они и помогли Вене осуществить ее давнюю мечту: посадить на украинский престол одного из габсбургских эрцгерцогов.

Понятно, что вся эта политика не могла найти отклика среди широких украинских масс, несмотря на то что желто-блакитные агенты центральных держав охотно пользовались в своей работе антицарскими лозунгами. Полтавского крестьянина также трудно было оставить в дураках, как и харьковского рабочего, — и тот и другой прекрасно знали, что кандалы немецкого производства нисколько не легче царских наручников. Наоборот, знакомство с немецкими помещиками и фабрикантами на Украине убедило их в том, что в деле эксплуатации и угнетения пруссаки были и останутся непревзойденными мастерами.

В 1917 году желто-блакитным немецким агентам Зализняку, Донцову и Назаруку посчастливилось наконец выплыть на широкую арену. Им казалось, что настало их время. В Берлине внимательно читали их отчеты о выступлении Михновского на армейском съезде в Киеве. Читали и строили свои планы.

Эти планы встали перед миром во всей своей наготе на Брестской мирной конференции. С легкой руки генерала Гофмана за столом этой конференции оказались и украинские севрюки.[2] Выпущенные из берлинской клетки желто-блакитные попугаи послушно повторяли то, чему их учили долгие годы немецкие хозяева, и услужливо кивали, слыша требования немецкой делегации, предъявленные советскому правительству. Когда же немецкий генеральский кулак стукнул по столу, и советским делегатам был предъявлен ультиматум в отношении Украины, и перед украинским народом во весь рост встала опасность австро-германской оккупации, националистические статисты на радостях запели «Осанна в вышних…» Вильгельму. Наконец, как им казалось, настало их время, а с ним возможность сменить лакейскую ливрею на министерский фрак.