Воспоминания дипломата - Новиков Николай Васильевич - Страница 61

Давние стремления греческих патриотов, как в самой Греции, так и за рубежом, объединить усилия всех организаций Сопротивления приобретали все большую популярность. Укрепились они и в греческих вооруженных силах, дислоцированных в Египте и других странах Ближнего Востока. В этих частях сторонники Национально-освободительного фронта (ЭАМ) создали так называемый Общевойсковой комитет, который в марте 1944 года выдвинул энергичное требование реорганизовать кабинет Цудероса, с тем чтобы включить в него представителей Политического комитета национального освобождения, образованного 10 марта ЭАМ и действовавшего на освобожденной территории Греции в качестве временного правительства.

Однако преобладавшие в эмигрантском правительстве крайние реакционные элементы категорически возражали против сотрудничества с ЭАМ, чья радикально-демократическая программа приводила их в содрогание. Тогда Общевойсковой комитет объявил, что военные части не будут больше подчиняться правительству, отвергающему идею национального единства перед лицом общего врага. В начале апреля мятежные настроения в войсках достигли зенита.

Греческие военные власти не замедлили принять драконовские меры против непокорных частей, состоявших по преимуществу из военных моряков и морской пехоты. Расправа над ними чинилась в Египте и в Ливане, но эпицентром кровавых апрельских событий явилось местечко Эль-Амирия вблизи Александрии. Расположенный там греческий военный городок был осажден частями, сохранившими верность правительству. Осажденным предложили сложить оружие, а когда они не приняли ультиматума, против них начались настоящие военные действия. Несколько дней шли бои, в ходе которых правительственные части применили – с благословения английского командования – артиллерию. В конце концов сторонники ЭАМ были разгромлены, более тысячи из них заключены в концлагерь, а многие преданы военно-полевому суду. В полном составе был арестован Общевойсковой комитет.

Эта кровавая расправа над греческими патриотами вызвала немалый переполох как в греческих реакционных кругах, так и у их английских покровителей. В результате возникшего на этой почве правительственного кризиса 3 апреля кабинет Цудероса подал в отставку.

С болью в сердце следили мы за трагическими событиями в Эль-Амирии, глубоко сочувствовали мужественным патриотам, бросившим вызов реакции, осуждали беспощадный произвол греческих властей. Но осуждали молча. В отличие от правительства Пурича греческое правительство не давало нам в тот момент повода официально выразить нашу позицию, скажем, в виде дипломатического представления греческому МИД.

Правда, у нас еще оставалась косвенная возможность проявить свое неодобрение, и мы ею воспользовались. Когда новым премьер-министром был назначен Софоклис Венизелос, особенно отличившийся в качестве министра военно-морского флота своими репрессиями против греческих патриотов, наше посольство фактически отказалось от контакта с его кабинетом, как и с последующим кабинетом.

Однако, демонстрируя таким способом неодобрение реакционной политики греческого правительства, мы не тешили себя иллюзиями насчет того, что наша позиция сможет серьезно повлиять на поворот греческих дел к лучшему. Греческая ситуация основательно отличалась от югославской и предвещала для Греции иной финал, чем в Югославии. Дальнейшие события, к сожалению, подтвердили это.

Здесь я на короткое время отвлекусь от дел дипломатического порядка, чтобы бегло очертить многозначительные военные события лета 1944 года.

6 июня армии западных союзников высадили первые десанты в Нормандии. В этот день под вечер я с энтузиазмом записал у себя в дневнике:

«Наконец-то долгожданный второй фронт открылся. Скепсис, пессимизм, уныние в стане союзников – все это уступает дорогу бодрому и трезвому оптимизму, без которого невозможна никакая победа. Теперь дело за тем, чтобы вчерашние скептики и пессимисты, столь затянувшие открытие второго фронта, не начали бы вставлять вновь палки в колеса и тормозить темп развития событий. Я глубоко убежден, что, если сконцентрированные союзниками силы и средства будут использованы умело и эффективно, все «атлантические валы» окажутся ничтожными препятствиями».

Коснулся я в этой записи и положения на советско-германском фронте:

«Надо полагать, что и на нашем фронте затишье долго не протянется. Еще не раз мир будет с изумлением читать сводки с нашего фронта. Мне, по должности представителя Советского Союза, приходится повсюду выслушивать столько неумеренных восторгов по поводу наших побед, что иногда невольно рассматриваешь эти восторги как банальные светские любезности.

Но это, конечно, не так или по меньшей мере далеко не во всех случаях».

Мое предположение о скором конце затишья на нашем фронте подтвердилось. 10 июля я сделал в дневнике такую запись:

«Месяц с лишним не писал, и если б пожелал перечислить военные события, которые за это время произошли, то, пожалуй, не хватило бы всей тетради.

Основные события, однако, происходят не на Западе, где союзники только вчера взяли Кан – первый мало-мальски значительный пункт после Шербура. Гораздо важнее то, что делается у нас.

За это время почти полностью очищен Карельский перешеек, что увенчано взятием Выборга; освобождена почти вся Карело-Финская Республика вместе с столицей – Петрозаводском; освобождена большая часть Белоруссии, включая столицу – Минск; началось освобождение Литвы, причем в течение двух дней бои идут уже на улицах ее столицы – Вильнюса; советские войска двигались в направлении Двинска, освобождая Латвию; Красная Армия вблизи польско-советской границы и – что еще важнее – вблизи германской территории, которой она угрожает с нескольких направлений одновременно. Германские армии в Прибалтике могут попасть в железное кольцо советских войск. На фронте между Ковелём и Черным морем пока царит затишье. Когда начнется движение и на этих участках фронта, дело примет еще более благоприятный оборот».

Не исключено, что в этих данных найдутся кое-какие фактические погрешности и неточности в оценках. Ведь это не официальная сводка Генштаба, а просто запись в дневнике человека, насквозь штатского, чей интерес к военным событиям диктовался только чувствами советского патриота. К тому же делал я ее в большой спешке, можно сказать, сидя на дорожном чемодане.

Через час мне предстояло ночным поездом отправиться в путь, который привел меня в Сирию.

7. Миссия в Сирию

В один из адски жарких дней, 15 июня, когда все помыслы обуглившихся от зноя каирцев обращаются если не к благодатным александрийским пляжам, то к прохладной ванне или душу, в посольство заявился респектабельного вида приезжий из Сирии. Принятый советником Д. С. Солодом, он представился ему как Наим Антаки, депутат сирийского парламента от Дамаска, бывший министр иностранных дел Сирии. Н. Антаки доверительно сообщил, что в Каир прибыл с секретным поручением от сирийского правительства и говорить о нем может только с послом.

Я принял Найма Антаки. Представившись мне так же, как и советнику, он передал рекомендательное письмо сирийского министра иностранных дел Джемиля Мардам-бея, в котором тот уведомлял меня, что Наим Антаки облечен полным доверием правительства и уполномочен сделать от имени последнего важное конфиденциальное предложение.

Это предложение, переданное мне устно, было в самом деле важным. Сирийское правительство намеревалось установить дипломатические отношения с Советским Союзом, с каковой целью хотело провести предварительные переговоры. Удобным местом для переговоров оно считало Дамаск, где ответственному советскому представителю будет оказано подобающее гостеприимство и обеспечен дипломатический иммунитет. Выражая надежду на согласие Советского правительства вести переговоры, сирийское правительство вместе с тем просило считать его инициативу конфиденциальной. Аналогичная просьба касалась и поездки советского представителя в Дамаск, разумеется только до завершения переговоров. Дождаться ответа из Москвы Наим Антаки хотел в Каире, где часто вел какие-то коммерческие операции и где, следовательно, его присутствие не давало повода для нежелательных догадок.