Тайна Зыбуна - Осокин Евгений Васильевич - Страница 19

Бездымными холодными кострами догорало северное лето. Что ни день — все ярче пылали осины, бесконечным хороводом окружившие тайгу. А Зыбун и редкие еще не сожранные им луга напоминали бескрайнюю палитру, на которой вслед за зелеными мешали только блеклые коричневые краски. Ржавели на притаежных озерах стальные пики камышей, осыпались нежные бутоны кувшинок. Только корзинки ядовитого веха да розовые початки водяной гречихи еще скрашивали озерный пейзаж. Не сдавался осени лишь курчавый вереск: кажется, он зеленел пуще прежнего и наперекор осени озорно смеялся лилово-розовыми султанчиками.

…Заплакал от радости Нюролька. Жизнь его напоминала чем-то непокорный осенним сиверам вереск. С семи лет начал он промышлять вместе с отцом. Без промаха бил зверя. А ни юрты доброй, ни достатка в пище не было. Случалось, до нитки обирали стойбище царские чиновники, купцы. Вот почему почти никто из рода карамо, с которым кочевал Нюролька, не доживал до сорока лет. Человеку тайги — обильной и щедрой — всегда грозила голодная смерть. Болеть нельзя — Шаман не накормит, не вылечит. Шаман сам ест за чужой счет. А больной человек не выследит зверя, не принесет мяса. Больной человек может и промахнуться. А промахнуться человеку тайги нельзя.

— Худо будет. Беда, — говорит Жуванжа. — Нельзя ранить медведя, нельзя ранить лося, звереет зверь. И надо беречь припасы — порох, свинец. Нужда учила бить хозяина тайги одной пулей или ножом, учила бить белку в глаз. Нужда учила и уменью добывать зверя и птицу без ружья — силками, плашками, кулёмами. Дешевле! А труд человека тайги — не в счет.

И только одному не учила нужда — радоваться жизни, улыбаться. Вот почему и сейчас, когда глаза Нюрольки смеялись, блестели молодо и весело, лицо оставалось хмурым: морщины щедро изрезавшие его, не перечертишь… Следы былого на лице не сотрешь, а вот сердце, даже самое зачерствелое, изрубцованное, отходит. Добр был Нюролька.

И эта доброта помогла ему понять ребят, с уважением отнестись к их затее.

Не выпорол, вопреки ожиданию, и Жуванжа Саньку. Однако сами ребята были недовольны результатами своего похода. Кто же из Купериных погиб на Зыбуне — полковник или его степенство купец первой гильдии? Ведь от этого зависели окончательная разгадка тайны берестяного письма и выполнение посмертной просьбы Максима Око-старшего.

…Ответ пришел оттуда, откуда его никто не ждал.

Во время капитального ремонта детского сада рабочие нашли в стене тайник. В нем, в пачке чистых паспортов и выцветших долговых расписок, лежала и та, с отпечатками мажоровских пальцев. Тут же валялись горсть патронов от нагана, бутылка с английским ромом.

Прибывший на место происшествия начальник ремстройконторы вспомнил, что особняк до революции принадлежал купцу Куперину. В найденном сейчас тайном сейфе Куперин хранил как-то компрометировавшие его документы. Ром также оказался особым… Одну чайную ложечку его влили в рот кролику и тот сразу издох. На пути к богатству его степенство Порфирий Евграфыч не очень разбирался в средствах…

Событие это само по себе прошло не особенно замеченным, но оно помогло восстановить недостающие у ребят звенья. Выяснилось, что Порфирий Куперин эмигрировал в США. И не без капиталов. Стало ясно, что золота на гряде и не было. Брат его уже не застал Порфирия дома, едва унес из Рыльска ноги и погиб с Епишкой на Зыбуне.

А осенью гипотезцам, как теперь звала тройку путешественников чуть не вся школа пришло письмо из Сибирского отделения Академии наук СССР.

Так маленький камень, упавший с вершины скалы, увлекает за собой другие, все большие.

Так в горах рождаются грозные обвалы.

Так, с малого, в жизни начинается все… А у Саньки, Хасана и Володьки все только начиналось…