Губы Мика Джаггера - Новаковский Доман - Страница 8

ЯН. Минутку, минутку, погоди, я чего-то не понимаю… Мне казалось, что как-никак, но ты все-же делаешь в бизнесе карьеру, ведь так? В банковском деле…

МАРЕК. Говно я делаю, а не карьеру! Я всего лишь серый погоняла, а карьеру делают они.

ЯН. Тогда на что тебе все это? С какой целью ты занимаешься тем, чего даже…

МАРЕК. Чтобы жить. Чтобы жить как человек, понятно? Как человек! Чтобы стать лицом к лицу с действительностью, – и, может, даже погибнуть, да, я готов, – но не избегать схватки! Да, потому что я борюсь, зная, что проиграю, что у меня – никаких шансов, возможно! Конечно, это скучно и не слишком эффектно, но я хотя бы что-то делаю, не страшусь действительности!

ЯН. Значит, это я страшусь действительности, да?

МАРЕК. Да! Знаешь, что ты делаешь всю жизнь?! Ты всю жизнь только и делаешь, что отступаешь и отступаешь! И ничего другого, только отступаешь! Ты – трус, ты! Всю жизнь – поджав хвост! Внутренняя эмиграция, да? Всю жизнь – эмиграция! Вот только зачем, какого дьявола? Ты жалок, чтоб ты знал! Как тот партизан, который продолжает взрывать поезда, потому что не знает, что война закончилась сто лет назад! Ты, шут!

АННА. Знаешь, Янек, а в этом что – то есть?

ЯН. Может, оно и так. Может, нам только это и осталось – шутовство.

МАРЕК. Только не «нам», хорошо? Меня не впутывай, я другой! Слава Богу! Другой! И для мира, и, знаешь ли, – и для собственного ребенка! Для Бартека, да! Я для него отец. Отец! И он это ценит, понятно? Я не смотрю на него как на никому не нужного подкидыша! Он ценит меня! Твой внук! И я горжусь этим! (Тяжело дышит.) Герой – козий любовник! (Уходит.)

Центральная часть сцены затемняется. Освещается комнатка КАСИ. КАСЯ и БАРТЕК.

БАРТЕК. Когда мать уехала, я три года провел в детском доме. Что ты так смотришь? Отец был. Только он совсем забыл, что у него есть я. Предпочитал таскаться с дедом…

КАСЯ. Твоя мама тоже… немного странная…

БАРТЕК. Шальная…

КАСЯ. Тоже артистка? Как дедушка?

БАРТЕК. Да. Она была бухгалтером. Но таким бухгалтером, понимаешь, с комплексом неполноценности, с пустотой внутри, которую нечем заполнить… Сколько себя помню – после работы – сразу же – в улет, но как! Сумасбродничала, пила, на рассвете по крышам машин прыгала… Имела несколько подруг, не знаю, бухгалтеров или нет, но тоже сплошь ненормальных. Вышла за моего старика, рассчитывая, что сможет опуститься на землю, что он даст ей какой-то балласт.

КАСЯ. И что?

БАРТЕК. Но он тогда тоже постоянно был под кайфом. Она возвращалась из банка в пустой дом. Драма! Наконец она встретила другого типа, такого, знаешь ли, домоседа. Абсолютного зануду. Что было даже немного странно, он вообще-то работал в цирке. Серьезно! Да! Акробат. Но то был стационарный цирк. Трапеция там, вольтиж, в общем, эти дела. Работа – дом, работа – дом, сама понимаешь… Кресло, ноги в таз, пульт в руку, телек, обед… А она была с ним счастлива, но тут цирк закрыли. Они и свалили. Торчат где-то в Калифорнии, то ли родео открыли, то ли что-то подобное…

КАСЯ. И что? Ты им так все и простил? Всем?

БАРТЕК. Эх, знаешь… Они, в общем-то, в порядке… А что делать? Я их где-то понимаю. Двинутые, конечно, но в порядке. А кроме того, знаешь, они вообще-то мне импонируют. Дед боролся за Польшу, а отец… Ну, карьеру делает, неплох в своем бизнесе… Доказал, что мужик он крутой, хоть и мягкий на вид… А я… Знаешь, я до десяти лет мочился в кровати, заикался, был ужасно робкий… До сих пор обгрызаю ногти, вот! (Показывает.)

КАСЯ. Значит, хотел бы стать таким же, как они?

БАРТЕК. И да, и нет. Не хочу, потому что они проиграли. Понимаешь, проиграли? Оба.

КАСЯ. А кто выиграл?

БАРТЕК. Как – «кто»? Мы! Ты и я. Дед говорит, что все дерьмо осталось в прошлом, что они приняли это на себя, сечешь? А перед нами следующее тысячелетие!

КАСЯ (смотрит в небо). И звезды, и космос, и бесконечность… Звезда упала. Загадай желание. Загадал?

БАРТЕК. Загадал. Уже давно.

КАСЯ. Скажи мне!

БАРТЕК, собравшись с духом, начинает целовать КАСЮ.

ДЕЙСТВИЕ IV

Центральное место сцены теперь занимает большая кухня с диваном. На возвышении по-прежнему видна комнатка КАСИ. Часы на кухне показывают 11,30. Ночь. АННА и ЯН, он смотрит в окно.

ЯН. Вот так, леди Энн. Мы тоже проиграли. Правда? Что-то у нас не получилось.

АННА. Ты не вправе на меня обижаться. Вспомни, какую жизнь ты мне предлагал? Ну? Кем бы я стала сегодня? Что бы имела? Место в мотоцикле с коляской? Сам подумай! Разве можно так жить? Вся жизнь – как одно мгновение? Твой сын прав!

ЯН. Аня, я тебя понимаю. Неужели ты думаешь, что у меня не было подобных искушений? Что я не хотел тоже попробовать? Оторваться от этого мрака? Построить себе такой же точно бункер из гэдээровских мебельных стенок, собрать весь реквизит… (Поднимает тарелку.) Искушение велико, знаешь ли!

АННА, Так и нужно было ему поддаться! (Поднимает тарелку.) Ведь только это подлинно! Именно в этом подлинная жизнь, от которой ты – согласись – убегаешь!

ЯН. А ты не боишься, что тот мрак, там, есть нечто более подлинное? Что какое-нибудь астральное тело не грохнет в один прекрасный момент по твоему квадратному кораблику счастья, раскроит борт спаянный из иллюзий и мрак хлынет внутрь? И все начнет тонуть том мраке, сначала ковер, потом шкафчики, стол, полки, окна, полы и потолки, все… И не будет никого, кто бы тебя спас…

АННА (улыбаясь). Дорогой мой Ясь! (Пауза.) До чего же ты несчастен, Янек! Страшно несчастен… И мне пришлось бы с тобой вот так? Всю жизнь?

ЯН. Не знаю, что бы я предпочел… Мое несчастье, или твое счастье…

АННА. Перестань! Ты с чем, собственно, всю жизнь борешься, с чем? Ну, с чем? Сам даже не знаешь, правда? А что ты отвоевал, в таком случае? Ну? Хаос, Ничего другого, один только хаос! И даже не это, ведь хаос – это как-то звучит, а тут… Тут скорее… Сумбур какой-то, разве нет?

ЯН. Возможно. Но ведь когда-то мы боролись вместе, ведь так?

АННА. Не знаю. Знаю только, что не было мне хорошо с тобой, Ян. Прости. А со Здисеком, что бы ты о нем ни говорил, – бывало. И даже теперь порой бывает.

ЯН. Потому что не знаешь дня своей смерти. Потому и строишь иллюзии. А я – знаю!

АННА. Ну, скажи тогда, я охотно зайду посмотреть… Так когда же?

ЯН. Сегодня. Тринадцатого августа этого года. И потому я здесь. Во так-то!

Пауза. Изумление. На часах – без двадцати минут полночь.

АННА (иронически). Тринадцатого все может случиться… (Пауза.) Однако – времени у нас в таком случае осталось немного…

ЯН. Я ужасно глупо себя чувствую, тем более, что нет никаких признаков… Однако же… Тринадцатое августа, к сожалению… Целых тридцать лет я помню эту дату!

АННА. Извини… Откуда она тебе известна? Только не говори, что от цыганки!

ЯН утвердительно кивает.

Ха, ха, ха! Чудесно! И ты намерен уладить это дельце у меня, да?

ЯН. Знаешь, немного обидно, что завтра Мик будет дальше… и Кейт… а меня уже… Возможно… Но – что делать. Впрочем, может, так оно и лучше?

АННА. Осел! И ты действительно в это веришь? Хочешь, расскажу тебе про ту цыганку?

ЯН. Поверь, я тогда еще рассмеялся, как она это сказала… Понимаешь? Тогда эта дата… Начала двадцать первого века… Как если бы сказала, что буду жить вечно… А я даже себе не представлял, что можно жить после сорока… Как-то быстро все прошло… Анка! У меня действительно – вплоть до сегодняшнего дня, – все, ты представляешь? Все, что мне та баба наплела – все исполнилось!

АННА. Тогда – знаешь что? Тогда заключим пари, ладно? Бьюсь об заклад, что за эти четверть часа ничего не случится. Согласен? Что смерть не постучится в это окно! На что спорим?

ЯН. Ты на что хочешь? На мою душу?

АННА. Ну нет. Лучше на что-нибудь стоящее. На сотню?