Джан — глаза героя - Перовская Ольга Васильевна - Страница 9

К весне Джану исполнилось уже четыре месяца.

Рос он быстро и как-то по частям: то росла голова, — и он, бегая, все кувыркался; то передние лапы на щенячьем тщедушном тельце принялись вырастать, как чужие, — тяжелые, неуклюжие, длинные, — то вдруг взялись расти уши.

По такому бурному росту кормили его очень плохо, небрежно и скудно. Скупая хозяйка провожала проклятиями каждый глоток его болтушки и часто за целый день не удосуживалась бросить ему ни кусочка.

Джан и сам мог бы взять себе пищу. Он знал, где лежит хлеб и мясо: хозяйка нарочно оставляла еду на столе, чтобы голодный щенок проворовался.

Щенок голодал, мучился, голодные слюнки текли у него изо рта, и он не мог отвести глаз от продуктов, лежавших так близко.

Но кровь многих поколений восставала в нем против воровства. Он рожден был охранять, а не красть у своих хозяев. И он, даже не сознавая этого, геройски соблюдал традиции своего гнезда.

Он был тощ, долговяз и нескладен. Но опытный взгляд знатока никогда не скользил равнодушно мимо его нелепой фигуры.

Всякий раз на прогулке хозяина Джана останавливали и расспрашивали, кто хозяин этой молодой великолепной собаки? Отчего она такая измученная, тощая, — не больна ли? Ведь это очень ценная, очень породистая собака, и если она больна, ее обязательно надо лечить… За этими словами предлагался ряд хороших рецептов, лекарства для улучшения аппетита… И вдруг собеседника озаряло, и он с возмущением восклицал: «Да, может быть, это просто от голода?! Ну, знаете ли, собака достойна лучшего обращения! Не продаст ли ее хозяин в более заботливые и умелые руки?? Сколько он хочет за нее?!.»

Эти весьма справедливые и очень нелестные расспросы и разговоры приводили мягкотелого и добродушного Джанова хозяина в исступление.

Мрачный, как туча, возвращался он с прогулки, устраивал жене допрос и в течение дня сам кормил ликовавшего щенка.

А на следующий день хозяйка возмещала свою обиду тем, что не давала Джану ни крошки…

Так он и рос: задерганный, забитый, голодный, без доброго слова, которого так жаждет преданное собачье сердце, и без привязанности, потому что ему некому было ее отдать.

Джан остается один

Однажды щенку выпало редкое счастье: он шагал по весенней земле, через лес и полянки, направляясь с хозяином в гости на дачу.

Сколько впечатлений свалилось на него сразу!.. Какие запахи, шорохи! Сколько зверушек в траве! Сколько птиц на ветках! А трава! А цветы! И следы, таинственно пахнущие, куда-то манящие, зовущие следы!

Все эти переживания разом отражались на оторопелой Джановой морде. Щенок весь трясся, его большие, нескладные лапы заплетались, подгибались, глаза сами собой разбегались по сторонам, уши и губы ходили ходуном, а с хвостом творилось что-то уж вовсе невообразимое…

Отправляясь к приятелю на дачу, хозяин второпях успел только сунуть Джану краюшку черствого хлеба.

На даче, куда Джан пришел со своим хозяином, было много веселых людей; в открытые окна видны были столы с едой и раздражающе пахло из кухни.

На хозяина напали, тискали его, обнимали и Джану, который за него заступился, пребольно отдавили лапу. Щенка привязали в отдалении, к перилам кухонного крыльца. И забыли о его существовании.

Гости ели, пили, еще громче смеялись и пели. Запахи кухни наполняли весь воздух.

Джан рвался на привязи и с тоской заглядывал в глаза проходившим мимо кухонного крыльца мужчинам.

Никто не обращал на собаку никакого внимания. Точно это был камень или бревно.

Джан попробовал свернуться клубком у стены и заснуть… Но возбуждение, жажда и голод не давали ему улежать.

Во второй половине дня, ближе к вечеру, среди гостей произошло какое-то волнение. Джан видел, как с террасы сбежали люди, захлопала калитка…

Потом просигналила белая с красным крестом машина. Потом люди в белых халатах понесли кого-то на носилках. И Джан, весь дрожа от непонятного ужаса, издалека внимательно смотрел на всю эту суету.

Машина заревела и исчезла на дороге.

Веселье на даче притихло, гости стали расходиться.

Джану захотелось увидеть хозяина, он уткнул морду в лапы и приглушенно завыл Он не мог больше ждать. Смутная тревога охватила его.

С яростью он начал крутиться на привязи, поднимался на задние лапы, с силой бросался вперед, но проклятый ремень с той же силой отбрасывал его навзничь.

Хрипящий, полузадушенный, он упорно тянул голову из ошейника и вдруг почувствовал, что ошейник слез с одного уха. Джан уперся в землю передними лапами, дернул головой… и оказался на свободе.

В комнатах еще раздавались голоса, но над двором и садом стояла темнота и тишь. Джан крадучись пробрался к тазу с водой и напился.

Потом, так же приседая и озираясь по сторонам, подполз к низкому кухонному окошку. На подоконнике и на полу в открытом тамбуре стояли грязные и жирные тарелки и кастрюли с объедками жаркого, куриными косточками и кусками хлеба.

Джан взял первую попавшуюся кость, унес ее на «свое» место, туда, где болтался на привязи его пустой ошейник, и с наслаждением ее разгрыз.

Потом опять отправился на «охоту».

Теперь он отважился уже на месте вылизать жирную тарелку, съел несколько хлебных корок и снова вернулся «к себе», захватив куриный остов с остатками мяса.

Он повторил несколько раз свои набеги и, сытый, довольный, прислонился спиной к крыльцу и стал облизывать сонную морду.

В это время из комнат начали выходить. Джан ощетинился, приготовился к побоям и зарычал. Но тут он увидел большую дыру под крыльцом и мигом нырнул в нее.

Там была куча сухих листьев. Было мягко, темно. Новое логово казалось надежным укрытием.

Отсюда Джан проследил, как разошлись и разъехались гости.

Дача опустела, затихла. Огни в комнатах потушили. И над садом появилась луна.

Джан впервые видел луну. На всякий случай он оскалился и заворчал.

Все вокруг было странное, незнакомое.

Джану хотелось поскорее увидеть хозяина.

Он чутко прислушивался, принюхивался.

Но ни голоса, ни знакомого запаха нигде не обнаруживалось.

Это была первая в Джановой жизни ночевка на воздухе. И отличная, надо сказать, ночевка! Дважды, в течение ночи и на рассвете, разбудил его донесшийся из курятника голос петуха, а утром Джан восхитился певцом в рыже-черно-зеленом оперении, великолепно выступающим в окружении кур.

Вначале Джан струсил и нырнул от него под крыльцо, но любопытство пересилило страх: он снова вылез и скромно уселся в углу. Петух покормил своих кур, прошелся, косясь, мимо Джана, и вдруг заорал и замахал крыльями…

Щенок в ужасе забился подальше и только оттуда, рыча и повизгивая, осмелился робко любоваться красавцем.

Из-за этого зверя он так и не решился навестить тарелки и миски.

Грязная посуда долго еще стояла неубранной, и щенок отчетливо различал все ее соблазнительные запахи.

Постепенно на даче проснулись люди и начали ходить мимо крыльца в глубь двора. Молодая мамаша привезла ребенка в коляске и поставила ее в затишек, как раз за выступом угла, где сидел раньше Джан.

Она говорила над коляской таким приветливым и добрым голосом, что щенок под крыльцом невольно стал повизгивать и ерзать на своей подстилке из листьев.

— А, ты тут еще?! — удивилась мамаша. — Ты нас не обидишь?! Помню, помню, с кем ты к нам явился… Вот так штука! Хозяин в больнице, а про собаку забыли… Ну, ничего, хозяин твой поправится скоро. Надо будет дать знать о тебе к ним домой…

Она заглянула под крыльцо, почмокала губами и принесла тарелку с объедками.

Джан долго боролся с соблазном, не верил, что это ему, крепился, растерянно взвизгивал.

— Ешь, глупенький. Можно.

Женщина настойчиво его уговаривала. Добрый голос, сильнее чем запах еды, обезоруживал Джана. Женщина отошла в сторону. Джан вылез из-под крыльца и, дрожа, принялся за объедки.