Швейцер - Носик Борис Михайлович - Страница 100

В больнице доктор снова много строил и приходящих на стройку праздных гостей немедленно приобщал к строительству. В своем экземпляре «Одиссеи» Швейцер подчеркнул слова о том, что гостя надо пригласить работать, тогда он становится домочадцем. Когда студенты-философы пришли к нему на строительную площадку, он дал им для начала дробить камни для фундамента. «Путь философии кремнист, — сказал он, — вам понадобится крепкая спина, и я вам даю лучший способ укрепить ее. Это для начала». А вечером он долго беседовал с ними о философии. Солидному Геттингу пришлось участвовать в закладке фундамента нового здания.

Во второй приезд Геттинга, в 1961 году, в больнице строили железобетонный мост через ручей, потому что иначе машина не могла добраться от шоссе до больницы, а теперь машины привозили из деревень в больницу до пяти тонн бананов каждую неделю. Мост нужно было закончить до периода дождей, и строители еле справились с этой работой к 30 сентября. Швейцер писал: «Я весь охвачен этой горячкой. До сих пор нервничаю, что не успею вовремя закончить строительство...»

Он очень устает в это последнее пятилетие своей жизни и все-таки, словно зная наверняка, что срок его измерен и уже недолог, продолжает оборудовать и строить больницу. У него богатый строительный опыт; он знает, как трудно строить в джунглях, и он думает о тех днях, когда его не будет, а пироги по-прежнему будут скользить по Огове, привозя в Ламбарене мучеников великого Братства Боли.

«Я строю для того, чтобы потом десять лет не было необходимости строить», — сказал Швейцер одному из посетителей.

Перед рождеством 1961 года Ламбарене посетила не совсем обычная делегация. Это была группа советских туристов, путешествующих по Африке и благодаря счастливой случайности получивших у чиновников в Париже габонскую визу. В группе этой были женщина-экономист, специалист по Африке Ирина Ястребова, узбекский писатель Абдукохаров, женщина-снайпер, героиня минувшей войны Людмила Павличенко, режиссер детских фильмов Александр Роу, два журналиста — Константин Португалов и Владимир Николаев, сотрудница Союза обществ дружбы с зарубежными странами Раиса Кольцова, ленинградский писатель Константин Коничев.

Автору этой книги удалось поговорить почти со всеми счастливцами, побывавшими у Швейцера, и записать их впечатления от Габона, больницы Швейцера и самого доктора:

Р. Кольцова: «Это было в конце декабря, но жара была невыносимая. Было, наверно, не больше сорока градусов, но страдали мы, как от восьмидесяти, потому что очень душно».

И. Ястребова: «Природа здесь отличается от других районов Африки — растительность буйная и даже мрачноватая. Что касается бедности, то это скорее примитивный образ жизни, чем настоящая бедность, такая, какую мне довелось видеть в Индии. Но вообще, это колониальная Африка в чистом виде...»

В. Николаев: «Очень глухие места. Наверное, одна из самых отсталых стран Африки. Молодой моторист на лодке, который нас перевозил, даже не слышал о существовании Советского Союза. Говорят, что в этих джунглях еще есть людоеды, а некоторые тут едят мертвецов, чтобы позаимствовать их личные качества. Летчик, который нас вез, довольно пренебрежительно говорил об африканцах».

К. Коничев: «Экзотика там, конечно. Вода жирная, густая. И в воде какие-то рыбины усатые, какие-то чудища, но, может, и не опасные, раз они там в этих своих шатких пирогах плавают. Народ, конечно, отсталый. Я видел в больнице пигмея: сам голый, тесак у него на поясе. А жена его... Посмотришь и подумаешь: „Боже, как еще люди на свете живут“.

Швейцер встретил делегацию у пристани. Еще утром он получил радиограмму с просьбой принять советских путешественников и ответил им теплой телеграммой. Теперь он помог дамам выйти на берег и приветствовал гостей по-немецки, сказав, что русские у него впервые в Ламбарене.

Николай Портуталов уже приготовился произнести небольшую приветственную речь по-немецки, но Швейцер, угадав его намерение, похлопал его по плечу и дружелюбно сказал:

— Оставим это, молодой человек, я не выношу превосходных степеней имен прилагательных.

Он представил гостям верную Матильду Котман, которая повела их по больнице. Больше всего, кажется, поразило гостей обилие животных в городке.

Александр Роу, кинематографист-сказочник, огромный человек с детским пушком на голове, восхищенно рассказывает:

«Это настоящий доктор Айболит. Он лечит этих животных, и они у него остаются жить навсегда. Я уж и Корнею Ивановичу Чуковскому про это рассказывал. А в столовой что творилось — все квакало, тявкало, верещало, пищало, гоготало... Наседки какие-то, однорукие обезьяны...»

И. Ястребова: «Этой однорукой обезьяне Швейцер делал ампутацию руки. Возле операционной мы видели кошку с котятами. Сестра сказала, что никаких случаев привнесения инфекции от этого у них не было. Помню, я как-то лежала в Москве в больнице, так мы тремя палатами кошку прятали от сестер.

Мне все-таки кажется, что это все вчерашний день. Хотя должна признать, что в Аккре, когда я ночевала в студенческом общежитии, я поражена была, какая там жесткая койка. Африканцы же удивлялись, как могут спать белые, когда столько подушек и всяких постельных принадлежностей. Вообще, надо сказать, у Швейцера очень много разумного в подходе к реальным проблемам Африки».

Р. Кольцова: «Когда он вел нас по территории, там была у дерева обезьяна. Швейцер подошел к ней, и видно было, что обезьяна эта его любит. Он тоже с ней очень трогательно обращался».

К. Коничев: «Просто чудеса с этим зверьем, да и только! Обезьяна-вахтер у входа. Какие-то мартышки верхом на собаках. Швейцер сказал, что это единственная кавалерия в мире, которую он может признать».

Русские гости собирались пробыть только до обеда, но доктор Швейцер пригласил их на обед, а пока повел в свою комнатку, где предложил оставить лишние вещи, чтобы не таскать с собой.

И. Ястребова: «Мы спросили, куда сумки положить. Он сказал: „Прямо на кровать кладите“. Комнатка исключительно проста, никакого намека на комфорт. Стены из оструганных досок. Стол простой, заваленный бумагами. Кровать под белым пологом, табурет, тазик для умывания».

Р. Кольцова: «Совершенно необыкновенная комната. Старый деревянный дом, все так просто, скромно».

К. Коничев: «Я помню кровать под кисейным покрывалом, портрет Дарвина и медное литое распятие».

Р. Кольцова: «Обед — тоже незабываемое зрелище: два длинных стола, накрытых белой бумагой, тарелки с хлебом. Швейцер вошел. Все встали. Он громко прочел молитву, потом — „амен“, все сели. За столом человек тридцать, в основном молодые».

И. Ястребова: «Там был один врач с черными большими усами. Сестры почти все одеты, как сестра Матильда Котман, — длинные платья, башмаки».

К. Коничев: «Сестры все красивые, белые. Рядом со мной сидела сестра, говорят, дочь миллиардера, высокая, красивая».

Николай Португалов рассказывает, что он несколько раз пытался втянуть Швейцера в разговор о проблемах Африки, но Швейцер сказал, что он не знает таких проблем, знает только Габон и «сидит здесь, как мышь в норе».

— Но к вашему голосу прислушиваются во всем мире! — воскликнул молодой журналист-международник.

— Поэтому я и опасаюсь наговорить лишнего, — улыбнулся Швейцер.

В то же время доктор не возражал, чтобы русские записали его мнение о ядерном оружии. Он сказал, что атомное оружие является в принципе наиболее страшным современным выражением антигуманизма. Он сказал, что одним дипломатам вряд ли удастся договориться и преодолеть взаимное недоверие народов. Он повторил свою мысль о том, что атомное оружие несовместимо с нравственностью народов, с их совестью.

Принимая первую и последнюю русскую группу у себя в Ламбарене, Швейцер не мог не сказать русским о первом знакомстве с их великим земляком, который был ему так близок в юные годы. Вот как передает эту реплику Н. Португалов:

«Русские у меня в Ламбарене впервые, — сказал доктор с задумчивой улыбкой. — А ведь вы, молодые люди, наверно, и не представляете, что значили для нас в прошлом веке книги Льва Толстого. Мы тогда вдруг увидели и поняли, что человек может и должен быть Человеком».