Товарищ Богдан (сборник) - Раевский Борис Маркович - Страница 9

Так и не дождавшись их, он сказал Бабушкину:

— А водочки не изволите?..

— Не изволю!

Половой сердито хлопнул полотенцем по столу, словно смахивая крошки с клеенки, и ушел.

— Чудной ты человек, Ваня, — сказал Бабушкину Петр Граев. — Кажись, хороший парень. Но водки не потребляешь. И в кулачных бойцах не числишься… Ровно антиллегент какой, из благородных…

— Какой там интеллигент! — усмехнулся Бабушкин. — Четыре класса на двоих с братом — вот и все мое образование. Но водку хлестать — сказал «не буду», значит не буду. И «стенкой на стенку» зубы крошить да скулы сворачивать — тоже не вижу резона!

Они пообедали, поиграли на бильярде и под вечер направились по Шлиссельбургскому проспекту к трехэтажному дому Корниловых, где помещалась воскресная школа.

Перед самой школой Петр замялся и чуть не повернул обратно.

— Смешно, ей-богу, — смущенно сказал он. — Экий каланча — я и за парту не влезу. Поздненько мне арифметику да буквари учить…

— Ничего тут стыдного нет, — урезонивал друга Бабушкин. — А к тому же эта школа — вовсе особая. В нее даже с другого конца города, с Путиловского завода, ездят. Тут, брат, учителя необычные… Я, правда, и сам всего две недели как хожу на занятия… Но уже кое-что раскумекал…

Бабушкин провел Петра в канцелярию, там его записали, и оба слесаря направились в класс.

В коридоре мимо них прошел высокий, здоровенный мужчина; под синей сатиновой косовороткой, обтягивающей его грудь и плечи, легко угадывались литые мускулы. Он был очень красив: смелое, открытое лицо, ясный взгляд и широкая, веером, борода.

— Тоже слесарь, вроде нас, — шепнул Петру Бабушкин. — Зовут Шелгуновым. Ну и жадный до чтения мужик!.. Увидит новую книгу — как клещ вопьется… Одну вечернюю школу он уже осилил. Да ему, вишь ты, мало. Теперь к нам заладил… Не как некоторые..

Вскоре Бабушкин и Петр уже сидели за одной партой.

Петр удивленно озирался. В классе, аккуратно разложив перед собой тетрадки и книжки, сидели усатые, бородатые мужчины. Некоторым из них было лет по тридцать, а двоим — даже под сорок.

«У них уже у самих дети в школу бегают. Поди, за этими же партами сидят, — улыбаясь, подумал Петр. — Ну и дела…»

— Сейчас будет география, — шепнул товарищу Бабушкин. — Учительшу зовут Надежда Константиновна. Я ее еще в прошлое воскресенье заприметил… Ух, и смелая… Даром что женщина!

В класс вошла девушка, худощавая, с узлом волос на затылке, немного бледная, в черной юбке и простой белой блузке с длинными рукавами.

Самыми заметными на ее лице были глаза — большие, серые, чуть выпуклые, они спокойно и внимательно оглядывали класс и, казалось, сразу все подмечали и вбирали в себя.

Она велела ученикам открыть учебники Баранова на той странице, где нарисована карта России, вся густо испещренная маленькими значками — треугольниками, квадратиками, звездочками, кружочками.

— Прошлый раз мы беседовали о полезных ископаемых, о металлах, — сказала учительница. — Среди металлов особенно ценятся благородные — такие, как золото, платина. Они не ржавеют и обладают еще многими ценными свойствами, поэтому и зовутся благородными. Кстати, заметьте, — понизив голос, продолжала учительница, — богатых важных господ тоже называют «благородными». И даже обращаются к ним: «ваше благородие» или «ваше высокоблагородие». А в чем их «благородство»? В том, что весь свой век бездельничают? Или в том, что заставляют работать на себя других людей?..

«Ловко!» — изумился Петр.

Он оглянулся на других учеников. Все затаив дыхание, подавшись вперед, напряженно слушали молодую учительницу.

Бабушкин сидел, восторженно приоткрыв рот.

— Не егози, — легонько ткнув Петра кулаком в бок, прошептал он. — А еще не хотел в школу… Простофиля!

Петр снова повернулся к доске.

«Ишь ты! Видать, не робкого десятка, — с уважением подумал он об учительнице. — И толковая какая! Совсем еще молодая, а так и режет правду-матку. Под самый корень подсекает. Да за такую „географию“ — момент — и в тюрьме очутишься!»

Надежда Константиновна подошла к двери в коридор и плотно прикрыла ее.

— В недрах земли таятся и драгоценные камни, — негромко продолжала она. — Рабочие добывают их, гранят, шлифуют.

Недавно жена заводчика Савушкина явилась на бал с крупным, замечательно красивым бриллиантом на шее. Он стоит четырнадцать тысяч рублей. Столько, сколько большой каменный дом!

Почему же она может тратить такие бешеные деньги на украшение?

Потому что Савушкин — владелец двух заводов. Рабочие трудятся на этих заводах день-деньской и еле зарабатывают на хлеб, а вся прибыль идет в кошелек капиталисту. Слезами и потом рабочих сверкает бриллиант на шее жены заводчика…

— Верно! — возбужденным шепотом подтвердил длинный, сухой, как вобла, парень, сидящий впереди.

Парты в классе были маленькие, и он возвышался над своими книжками и тетрадками, как каланча, а ноги его вылезали далеко в проход. Было даже непонятно, как этот парень втискивает свое тело за парту и как потом встает.

Надежда Константиновна улыбнулась. Она вдруг вспомнила, как однажды на уроке этот токарь долго сидел, глубоко задумавшись, а потом положил перо и, словно размышляя вслух, проговорил:

«Вот ведь какая штуковина! Неужто я весь — из клеточек?»

Вспомнила также Крупская, как после одного урока, который ему особенно понравился, токарь громко, на весь класс, пожелал ей «хорошего жениха».

Вдруг дверь в класс открылась. На пороге стоял школьный инспектор — пожилой, сутулый, с отвислыми щеками. Тот самый, которого Крупская видела утром на империале конки.

— Прошу извинить! По долгу службы я обязан произвести ревизию, — сухо обратился он к Надежде Константиновне.

— Извольте!

Инспектор неторопливо насадил пенсне на переносицу, придирчиво оглядел класс. Старинные, потемневшие от времени иконы в углу, недавно подновленный — в полный рост — портрет царя в тяжелой золоченой раме — все выглядело чинно, благообразно.

На самом видном месте висела большая икона Георгия Победоносца. На белом, как рафинад, жеребце, у которого из раздутых ноздрей, словно из паровозной трубы, — валил черный дым, сидел воинственный святой. Длинным копьем он поразил извивающегося змея-дракона. Ловко ударил святой: проткнул дракона насквозь, и видно, как острие копья вышло наружу.

Инспектор подошел к ближайшей парте. Взглянул на учебник. Казенное, официальное пособие, на титуле напечатано: «Допущен Комитетом народных школ». Заглянул в тетрадь к ученику — высоченному, тощему токарю.

— Тэк-с, тэк-с, — вдруг сердито произнес инспектор.

Дряблые щеки его затряслись, пенсне соскочило с переносицы и повисло, раскачиваясь, на тоненькой золотой цепочке.

— Нехорошо-с, очень нехорошо!

Ученики замерли, учительница слегка побледнела.

«Эх, дурья башка! — зло подумал Бабушкин о токаре. — Неужто „догадался“ записать в тетрадь рассказ учительши?»

— Вынужден сделать вам, госпожа Крупская, серьезное замечание, — строго промолвил инспектор. — Вы изучаете отнюдь не то, что положено…

Теперь уже все ученики со злостью смотрели на тощего токаря.

«Вот беда! Пропала учительша!» — тревожно думали они.

— Объяснитесь, — сухо сказала чиновнику Надежда Константиновна с таким видом, будто не понимала, чем он недоволен.

Левой рукой она то и дело поправляла тяжелый узел волос на голове, хотя прическа и так была в полном порядке.

— Нехорошо-с, очень нехорошо, — сердито повторил инспектор. — Вы, госпожа Крупская, изучаете полезные ископаемые, а по программе надлежит уже перейти к губерниям черноземной полосы. Благоволите впредь не своевольничать…

Радостный гул пронесся по классу.

— Слушаюсь, — покусывая губы, чтобы скрыть улыбку, почтительно ответила учительница.

Ее большие серые глаза, казалось, раскрылись еще шире и мягко светились.

Бабушкину вдруг стало очень весело.

— Дозвольте доложить, господин инспектор? — сказал он, вставая из-за парты, вытягивая руки по швам и озорно поблескивая своими голубыми глазами. — Не извольте беспокоиться! Мы программу выполним. А главное — слова учительши нам прямо в душу западают. Мы эту науку — географию то есть — накрепко затвердим. Потому чуем: мастеровому человеку она ой как пригодится!..