Товарищ Богдан (сборник) - Раевский Борис Маркович - Страница 30

Но постепенно работа наладилась.

Матюха самодельным валиком накатывал краску на шрифт. Старый друг Бабушкина еще по Питеру, рабочий Петр Морозов, пожилой, приземистый, накладывал бумагу. Морозов недавно приехал из Сольвычегодска, куда его выслала столичная полиция, и теперь поселился в Екатеринославе.

Бабушкин, навалясь грудью на легкий валик, обтянутый холщовым полотенцем, прокатывал его по раме. Морозов снимал готовые листки и развешивал их для просушки на нитки, натянутые из угла в угол по всему подполу. Потом он убирал высохшие листки, считал их и складывал в стопки.

— Вот теперь мы — настоящие подпольщики, — шутил Бабушкин, смахивая пот со лба. — Под пол зарылись, как кроты.

По тихой деревенской улице возле типографии всю ночь ходила Прасковья Никитична в пальто и шерстяном платке. Она то присаживалась на завалинке дома, то стояла, прислонясь к забору, то доходила до ближайшего угла, внимательно оглядывала все вокруг и снова поворачивала к маленькому домику.

Ей казалось: она видит, как за бревенчатыми стенами домика одна за другой печатаются листовки. Завтра они разлетятся по городу, их уже ждут тысячи рабочих.

Прасковье Никитичне хотелось запеть: радость переполняла ее. Но она не пела. Жена Бабушкина несла караул, и если бы она запела, в типографии немедленно прекратилась бы работа: тревога!

Бабушкин и его друзья, скинув пиджаки, закатав рукава рубах, трудились всю ночь в тесном, сыром подполе, где с потолка то и дело срывались крупные капли воды. Они очень устали, но все же к рассвету три тысячи свеженьких, еще пахнущих краской первомайских листков лежали стопками на табуретках и во всех углах подпола.

Прокламации звали рабочих к сплочению, усилению борьбы с капиталистами. Листки получились красивые. По краям в виде рамки был крупно набран лозунг:

«8 часов работы! 8 часов отдыха! 8 часов сна!»

Внизу чернела внушительная подпись:

«Екатеринославский комитет РСДРП».

…Между тем ротмистр Кременецкий тоже не терял времени даром. Частые стачки и волнения на заводах лишили его покоя. Ротмистр поставил на ноги всю жандармерию, полицию, но и этого ему показалось мало. В Петербург полетела тревожная телеграмма.

Вскоре на екатеринославском вокзале высадилась большая группа людей: кто в шляпе, кто в фуражке, некоторые в пальто, другие в плащах, в чиновничьих шинелях, а один верзила в косоворотке и брюках «навыпуск» напоминал мастерового. Но было что-то общее в этих разных людях: все они приехали без багажа, с маленькими баульчиками и чемоданчиками и все старались держаться незаметно, не привлекая внимания пассажиров.

«Наверно, завербованные на прокладку трамвая!» — подумала торговка пирогами на вокзальной площади.

Но она ошиблась. Это прибыл в Екатеринослав со специальным заданием — «искоренить крамолу» — особый «летучий отряд филеров». Петербургская охранка не поскупилась: она послала на помощь своему собрату отборных столичных шпиков.

Ранней весной, холодными ночами, по улицам обычно тихого, сонного Екатеринослава теперь «прогуливалось» столько жандармов, полицейских и шпиков, что трактирщики даже не закрывали своих заведений. Надо же чем-нибудь согреться господам полицейским!

…На рассвете, закончив печатание листовок, подпольщики поодиночке покинули типографию.

Утро было тихое, но холодное. На деревьях — ни листочек не шелохнется. После лихорадочной ночной работы в душном, пропахшем керосином и краской подполе такое свежее утро бодрило и радовало. Каждый из подпольщиков под рубашкой, под пальто был обложен пачками прокламаций: теперь, если жандармы и обнаружат типографию, изъять листки им все равно не удастся!

Бабушкин договорился с товарищами: вечером все явятся в трактир «Днепр», чтобы ночью одновременно во всем городе расклеить боевые листки.

И вот наступил вечер. Все собрались в «Днепре» — маленьком трактире, втиснутом в сводчатый полуподвал на окраине города. Заняли два столика, заказали пиво. Матюха нарочно горланил пьяным голосом частушки, заглушая граммофон. Потом, без всякого перерыва, затянул «Среди долины ровныя…»

Только Петр Морозов запаздывал. Это было не похоже на старого, испытанного революционера, привыкшего к точности. Подпольщики тревожились. Прошло полчаса, час…

Морозов не приходил.

«Арестован, — решил Бабушкин и с горечью подумал: — Вот не везет Петру: только-только из ссылки и опять — в тюрьму!»

Но он был уверен: Морозов, конечно, не выдаст жандармам ни типографии, ни товарищей. И Бабушкин распорядился — начать расклейку прокламаций. Время не ждало. Однако Иван Васильевич предупредил друзей: теперь, когда Морозов, вероятно, схвачен полицией, нужна особая осмотрительность. Филеры, очевидно, настороже. Малейшая ошибка поведет к провалу.

— Понятно, — сказали товарищи и группами по трое, с пачками листовок и баночками клея, тихо разошлись по ночному городу.

Начался дождь. Крупные, похожие на град, капли прыгали по камням.

Матюха повел свою «тройку» в центр города. Сегодня они двигались особенно осторожно. Идущий впереди украдкой быстро мазал стену клеем и шел дальше. На углу он останавливался и внимательно оглядывал улицу. Идущий вторым пришлепывал к стене листовку и разглаживал ее. Матюха, идущий последним, в это время стоял на другом конце улицы, чтобы в случае опасности свистом или пением предупредить друзей. «Разукрасив» одну улицу и убедившись, что все в порядке, подпольщики такой же цепочкой переходили на соседнюю.

Как ни странно, именно сегодня улицы, притом в центре, где всегда шныряло много шпиков и полицейских, были удивительно пустынны. Казалось, жандармы и полицейские словно исчезли. А весь отряд петербургских филеров будто бы срочно отозвали обратно в столицу.

Подпольщики быстро закончили свое дело и, удивленные и даже слегка обеспокоенные такой странной тишиной, разошлись по домам.

И только через несколько недель все разъяснилось.

Оказывается, Петра Морозова, который жил в окрестностях Екатеринослава, на вокзале схватили жандармы. При нем обнаружили пачку листовок. Филеры обрадовались. «Преступник» был немедленно доставлен к Кременецкому.

Молодой ротмистр, возбужденно потирая руки, радостно бегал по кабинету. Наконец-то! Наконец-то ему повезло!

— Где достал листовки? — стараясь ошеломить пожилого, сутулого, похожего на деревенского мужика Морозова, свирепо заорал Кременецкий.

Морозов сделал вид, что он и в самом деле страшно испугался.

— Помилуйте, ваше благородие, — дрожащим голосом забормотал он. — Чтоб мне провалиться! Вот как перед богом, всю правду доложу.

— Ну, говори же, говори! — нетерпеливо закричал Кременецкий.

— Как на духу, — бормотал Морозов. — Подсел, значится, ко мне на вокзале какой-то смутьян. И речи крамольные завел. Потом сунул мне эти самые листовки, велел, значится, раздать друзьям, а самому сегодня ночью прийти на собрание.

— Какое собрание? Где?

— Тайное собрание, — испуганно продолжал Морозов. — Возле железнодорожного моста… Там, в лесочке, знаете? Как на духу, истинную правду говорю, господин начальник, а уж вы меня выпустите, Христа ради.

Кременецкий решил: настал удобный момент провести «ликвидацию» подпольщиков.

«Этот Морозов, конечно, врет, что получил листовки неизвестно от кого, — подумал Кременецкий. — Сам он бунтовщик и подпольщик. Просто жила слаба: стар уже. Струсил и выдает всех, лишь бы свою шкуру спасти. Наконец-то мне повезло!»

По приказу Кременецкого переодетые городовые с вечера расположились в леске. Некоторые из них держали в руках удочки, будто направлялись на рыбалку; другие — по двое, по трое — сидели на пеньках вокруг разложенных на газете закусок и бутылок водки. Филеры залегли в кустах и под видом подгулявших парней катались на лодках по реке.

Ротмистр Кременецкий лично руководил этой важной операцией. Он надел простые домотканые штаны, напялил армяк, подпоясался широким красным кушаком и в таком виде с вечера бродил у моста. Как назло, зарядил дождь. Уже через час ротмистр вымок до нитки.