Бешеный - Атеев Алексей Григорьевич Аркадий Бутырский - Страница 30

— Пошел в Монастырь, так меня даже на порог не пустили и разговаривать по телефону со мной не стали. Я в милицию… Ну а там с Монастырем связываться не желают. Посадили, говорят, значит, так надо. А я без историка пропаду. Ну где посреди учебного года найду нового?.. Мы и так отстали.

— Постойте, — перебил стенания директора Караваев, — почему же его все-таки забрали, вы уверены, что он нормален?

— Как за себя самого отвечаю! Зачем забрали, не знаю. Может, для опытов…

— Для каких опытов? — изумился Караваев.

— Да разное про этот Монастырь рассказывают… — замялся директор.

— Для опытов?! — переспросил Караваев. — Ах, мерзавцы!

Директор молча переминался с ноги на ногу.

— Хорошо. Идите, — строго сказал Караваев, — я разберусь, если он там, мы его вам вернем. Найди-ка мне Разумовского, — попросил он секретаршу.

Через полчаса появился Разумовский.

— Слышали, что у нас случилось? — с ходу начал Караваев. — Учителя истории из этой злополучной школы забрали в Монастырь.

— Я знаю, — спокойно ответил Разумовский.

— Знаете и молчите! — разозлился Караваев.

— А о чем докладывать? Насколько мне известно, этот парень — Тузов — пытался перелезть на территорию больницы, к тому же он психически нездоров. Так, во всяком случае, мне сообщил главврач.

— Психи сами в психбольницы не отправляются, тем более через стену, — резонно заметил Караваев.

— Возможно, вы и правы, — ответил Разумовский, — но у меня именно такая информация.

— Меня удивляет ваше спокойствие! — запальчиво заявил Караваев. — Пропадает молодой специалист, человек, нужный городу, и никого это не волнует. Как? Почему? Говорят, для опытов. Для каких опытов?! Это же произвол! Сейчас не тридцать седьмой год…

— Неужели так и говорят? — переспросил Разумовский.

— Именно! Я сейчас же отправляюсь в Монастырь и, пока лично не увижу этого парня, оттуда не уеду.

— Но ведь вы не психиатр, — заметил кагэбэшник.

— Уж я нормального от ненормального отличу, — веско сказал Караваев. — Побывал я в Монастыре, посмотрел на царящие там порядки и не удивлюсь, если эти горе-докторишки действительно похищают людей для опытов.

— Сегодня ездить не стоит, — сообщил Разумовский. — Ни главврача, ни заместителя на месте нет, а без них вас туда даже не пустят.

— Когда же они будут?

— Завтра с утра и поедем. Вместе.

— Именно вместе, — Караваеву понравилась эта идея, — вы сами посмотрите, что там творится.

«Вот и появился повод отомстить за „горячий прием“, — злорадно думал Караваев, — а то ведь каковы негодяи, шутки надо мной шутить вздумали».

Весь следующий день после удивительного рассказа Владимира Сергеевича Олег размышлял об услышанном, «Неужели все это правда? — думал он. — С другой стороны, зачем ему меня обманывать? А может быть, он обыкновенный больной, и все услышанное мной — параноидальные фантазии? Но тогда непонятна игра, затеянная главврачом. Зачем, скажем, впутывать меня?».

С Владимиром Сергеевичем Олег почти совсем не разговаривал, только под вечер знаками попросил показать, где находятся микрофоны подслушивающего устройства. Владимир Сергеевич только пожал плечами. Так и пребывал учитель истории в недоумении.

А ночью, когда Олег, истомленный ожиданием продолжения рассказа, долго ворочался, кашляя, и уже почти начал засыпать, его окликнул тихим голосом Владимир Сергеевич:

— Я сегодня почувствовал, что ты мне не поверил.

— Видите ли, — сказал Олег, — все это так странно…

— Я, будь на твоем месте, тоже не поверил бы, — перебил его прорицатель. — Но правда, как известно, иной раз бывает невероятнее вымысла. Впрочем, скоро убедишься, что я тебя не обманываю. О твоей персоне стало известно первому лицу в этом городишке. У него свои счеты с Монастырем, и завтра с утра он приедет тебя выручать, а этого как раз мне и надо. О том, как нужно себя с ним вести, мы еще поговорим, а пока я продолжаю свой рассказ, если ты, конечно, не возражаешь.

Олег, естественно, не возражал.

— Так вот, — продолжая прерванный рассказ, начал Владимир Сергеевич, — я уже говорил, что меня перевели в МУР.

Надо сказать, что после женитьбы и появления дочери у меня вроде бы пропал дар прорицания. Я перестал чувствовать мысли окружающих, отупел в этом смысле, что ли. А о каких-либо видениях или общении с тенями и говорить не приходилось.

Я поразмышлял над этим и решил, что проза жизни атрофировала мой дар. Как ни странно, я этому даже обрадовался. Жить стало не в пример спокойнее. Я делал карьеру.

Работа в МУРе была, конечно же, интереснее провинциальных будней. Нельзя сказать, что здесь не было рутины, но столица чувствовалась даже в характере преступлений.

И вот произошел один случай, который снова поставил меня на край неведомого.

К тому времени тесть мой уже работал в Москве, занимал ответственный пост в ЦК. Никита был в опале, но на Думине это не отразилось, несмотря на кажущееся преобладание эмоций, он всегда умел держать нос по ветру. Таких, как я, обладателей знатных родственников вокруг было довольно много. Мы составляли особую касту близких к небожителям и старались держаться вместе. В повседневной жизни мы были как все, может быть, даже более «правильными», но, общаясь друг с другом, позволяли себе некоторую вольность в разговорах, высказываниях по поводу того или иного события. Словом, старательно изображали аристократов, хотя на самом деле в большинстве были обычными плебеями.

Так вот, возвращаюсь к событиям. Случилось это, по-моему, году в шестьдесят шестом или чуть позже, точно не помню. В одной из московских квартир ограбили и убили старика нумизмата. Дело поручили мне, и я выехал на место преступления.

Квартира — огромная коммуналка — находилась в самом центре, в одном из арбатских переулков. Квартиросъемщиков там было человек десять, а то и больше.

Старик всю жизнь собирал редкие монеты, которых у него было великое множество. Убили его ударом по голове каким-то рубящим предметом, скорее всего небольшим топориком. Когда я осматривал труп, то испытывал ощущение легкого толчка, мне показалось, что в комнате присутствует нечто вроде тех теней, какие я видел в детстве, ощущение было очень странным. Все на мгновение потеряло привычную четкость. Казалось, я нахожусь внутри хрустальной сферы, зыбкой и нереальной, а рядом со мной колеблется что-то темное и мохнатое. И от него на меня проецируется волна липкого страха. Ощущение продолжалось несколько секунд, а потом все встало на свои места.

Старик лежал в луже крови, но возле головы, вернее, чуть поодаль, она запеклась в виде какого-то странного знака. Сначала я подумал, что труп сдвигали. Но, приглядевшись, понял, что странное пятно — скорее всего искусственного происхождения. Оно отдаленно напоминало крест, от правой перекладины к нижнему концу которого шла дуга.

Фотограф сделал снимки, труп увезли, и мы приступили к обыску.

Комната старика, некогда очень большая, была уже в наше время разделена капитальной перегородкой. Высокий украшенный лепниной потолок, купидоны в двух углах и даже камин делали ее роскошной, если бы она не была так захламлена. Ремонт, судя по всему, при советской власти здесь не проводили ни разу. Клочья паутины свисали с потолка. Видимо, когда-то в одном из углов стояла «буржуйка», потому что он был донельзя закопчен. Старинный продавленный диван и колченогий стол составляли почти всю обстановку. Остальную площадь занимали самодельные книжные полки и шкафы с монетами.

В монеты я решил не лезть, а занялся книгами.

Библиотека состояла из литературы все по той же нумизматике и целого ряда еще более странного вида книг. Книг по нумизматике было очень много. Причем литература этого рода была представлена книгами, изданными начиная с прошлого века и кончая шикарными современными западными каталогами, которые, как я знал, стоили немалых денег. Полистав эту интересную только для специалиста литературу, я переключился на другие книги. И был порядком удивлен. Почти всю остальную часть библиотеки составляли книги по оккультным наукам, некромании, астрологии, демонологии. Некоторые из них были отпечатаны лет шестьдесят-сто назад, другие же, по виду, прошли через века. Были тут издания на латинском и немецком языках, встречались и вовсе рукописные тома. Кроме них, в библиотеке имелись искусно вычерченные странного вида таблицы и схемы, изображавшие магические пентаграммы и зодиакальные круги, испещренные латинскими и древнееврейскими письменами.