Хроники Эмбера I-II - Желязны Роджер Джозеф - Страница 39

Он потрепал меня по плечу, налил рюмку виски, угостил сигарой и держал спичку, пока я прикуривал.

— Отдыхай спокойно и ни о чем не думай. Я свезу тебя на берег, когда захочешь, или посигналю какому-нибудь кораблю, если он окажется тебе знаком.

Я воспользовался его гостеприимством. Мне необходимо было остаться на острове хотя бы ненадолго. Жупен кормил меня, поил и даже подарил рубашку, принадлежавшую его другу, который утонул в море.

Я жил на маяке в течение трех месяцев и постепенно набирался сил. Я помогал Жупену, чем мог. Следил за маяком, убирал комнаты в доме (даже выкрасил две из них и заменил оконные переплеты). Очень часто мы вместе смотрели на море, в особенности если бушевал шторм.

Жупен абсолютно не интересовался политикой. Ему было безразлично, кто правит в Эмбере. По его мнению, все мы были разгильдяями. Он обслуживал маяк, вкусно ел, пил хорошее вино, составлял морские карты и плевать хотел на то, что происходило в городе. Он нравился мне все больше и больше, а так как я тоже неплохо разбирался в морских картах, мы проводили долгие вечера, внося в них исправления. Когда-то давно я совершил морское путешествие к северу от Эмбера и по памяти составил для Жупена новую карту, основанную на моих личных наблюдениях. Это доставило ему огромное удовольствие.

— Кори, — (так я ему представился), — мне бы хотелось когда-нибудь уйти в плавание вместе с тобой. Я сначала не понял, что ты был капитаном.

— Кто знает, что готовит нам будущее, — сказал я. — Ведь ты тоже когда-то был капитаном.

— Откуда ты знаешь?

Честно говоря, я об этом вспомнил, но не стал, естественно, болтать лишнего, а просто махнул рукой в сторону книг и навигационных приборов.

— Нетрудно догадаться, глядя на эту коллекцию. К тому же ты любишь составлять морские карты. И разговариваешь, как человек, привыкший командовать.

Он улыбнулся.

— Да. Ты прав. В течение ста лет я командовал кораблем. Но это было так давно… Давай выпьем.

Я сделал маленький глоток и отставил рюмку в сторону. За три месяца я прибавил в весе фунтов сорок и сейчас боялся, что Жупен меня узнает и, может быть, выдаст Эрику. Правда, мы сильно подружились, и я не думал, что он так поступит, но рисковать мне тоже не хотелось.

Очень часто, обслуживая маяк, я размышлял. Не пора ли мне покинуть остров? Пора, решил я, добавляя в лампу несколько капель жира. Пришло время отправиться в путь, на отражения.

Однажды, гуляя по берегу, я почувствовал давление на мозг, мягкое, вопросительное. В ту же секунду я замер, закрыл глаза и заставил себя ни о чем не думать. Минут через пять давление исчезло.

Я продолжил прогулку и неожиданно заметил, что хожу по ограниченному пространству, словно все еще нахожусь в камере. Я улыбнулся.

Кто-то достал из колоды мою карту и попытался со мной связаться. Эрик? Может, ему стало наконец известно, что я бежал, и он решил выяснить, где я нахожусь? Навряд ли. Я чувствовал, что он боится контактов со мной, после того как я подавил его волю. Тогда кто? Джулиан? Жерар? Каин? Кем бы он ни был, я знал, что мне удалось закрыться и моя судьба осталась ему не известна. Я не собирался поддерживать отношений со своими братьями и сестрами. Может быть, я не узнаю важных новостей и не получу дружеской помощи, но лучше остаться одному и в неведении, чем рисковать жизнью. Внезапно меня стал бить озноб. Я много думал в тот день и решил, что пришла пора трогаться в путь. Находясь так близко от Эмбера, я был слишком уязвим. Чувствовал я себя совсем неплохо, и отражения манили меня. Пребывание у Жупена внесло покой в мою душу. Тяжело будет расставаться с человеком, к которому я успел привязаться за эти три месяца. И все же однажды вечером, после традиционной партии в шахматы, я объявил ему о своем намерении покинуть остров.

Он налил виски, поднял рюмку и сказал:

— Счастливого пути, Корвин. Надеюсь, мы еще увидимся.

Я ни о чем не спросил, услышав свое настоящее имя, и он улыбнулся, понимая, что я оценил его тактичность.

— Ты хороший человек, Жупен, — сказал я. — И если мне удастся задуманное, я о тебе не забуду.

Он покачал головой.

— Мне ничего не нужно. Я люблю свою работу. Радуюсь, обслуживая этот дурацкий маяк. И если тебе удастся задуманное — нет, нет, ради бога, я не хочу знать, что именно, — заходи изредка на огонек, сыграть со мной партию в шахматы.

— Обязательно, — пообещал я.

— Можешь взять «Бабочку». (Так назывался его небольшой парусник).

— Спасибо.

— Прежде чем ты покинешь остров, — сказал он, — я советую тебе взять подзорную трубу, взобраться на башню и посмотреть на Гарнатскую долину.

— Зачем?

Он пожал плечами.

— Сам увидишь.

— Хорошо. Сделаю.

Потом мы пили виски и болтали о всяких пустяках и в конце концов стали устраиваться на ночлег. Мне будет недоставать старика Жупена. За исключением Рейна, он был единственным другом, которого я нашел по возвращении в Эмбер. Засыпая, я подумал о Гарнатской долине, пылавшей огнем четыре года назад. Что могло измениться за это время?

Мне снились оборотни и шабаш ведьм. Я спал, а над моей головой поднималась полная луна.

Я проснулся на рассвете. Жупен еще спал, и я обрадовался, потому что не люблю долгих прощаний. К тому же вчера у меня возникло предчувствие, что я вижу его последний раз в жизни.

Прихватив с собой подзорную трубу, я взобрался на башню, подошел к окну небольшой комнаты и стал смотреть на долину.

Над лесом висел туман. Это был холодный, серый туман, казалось, прилипший к верхушкам низкорослых черных деревьев. Корявые ветви переплелись вместе, словно пальцы паралитика. Среди них сновали черные тени, напоминающие очертаниями летучих мышей.

Чья-то злая воля чувствовалась в великом лесу, и внезапно я понял, чья именно. Это была моя злая воля.

Своим проклятьем я переродил Гарнатскую долину, сделал ее символом ненависти к Эрику и всем тем, кто не воспротивился исполнению его зверского приговора. Мне стало неприятно, хотя я знал, что вижу часть самого себя.

Я открыл новый путь в реальный мир. Гарнатский лес стал тропинкой сквозь мрачные и суровые отражения, по которым шествовало зло. Я вспомнил, что Рейн говорил мне о загадочных существах, беспокоивших Эрика. Хорошо, конечно, если борьба с ними займет все его свободное время. Но, складывая подзорную трубу, я никак не мог отделаться от ощущения, что поступил неправильно. Правда, произнося проклятье, я не знал еще, что когда-нибудь увижу солнечный свет. Но сейчас зрение ко мне вернулось, и я понял, что выпустил из бутылки джинна, которого нелегко будет загнать обратно. Даже невооруженным глазом были видны какие-то странные силуэты, двигавшиеся в этом лесу. Я сделал то, чего никогда не делал со времен правления Оберона: открыл путь в Эмбер. Путь для темных сил. Придет день, когда король Эмбера (кто бы им ни был) должен будет закрыть этот путь. Я вновь посмотрел на Гарнатскую долину: символ моей боли, моего гнева, моей ненависти. Если когда-нибудь я выиграю битву за Эмбер, мне придется исправить свою ошибку, а это всегда непросто. Я вздохнул.

Что ж, быть по сему. А тем временем пусть Эрик разбирается, что к чему. Я не стану переживать, если у него прибавится головных болей.

Я быстро перекусил, снарядил «Бабочку», натянул паруса, оттолкнулся от берега и сел к штурвалу. Жупен обычно вставал очень рано, но может быть, он тоже не любил долгих прощаний.

Я держал курс на землю, почти такую же прекрасную, как Эмбер. В давние-давние времена она исчезла, поглощенная Хаосом, но где-то должно было остаться ее отражение. Я найду его, как нашел когда-то, вновь сделаю своим, и за моей спиной будет стоять непобедимое войско. Затем я приготовлю еще один сюрприз. Пока я не знал, что у меня получится, но тем не менее обещал себе, что день моего возвращения в бессмертный город ознаменуется залпами ружейных выстрелов.

Я начал управлять отражениями, и белая птица моей судьбы прилетела, усевшись мне на правое плечо, а я написал записку, привязал к ноге птицы и послал ее в путь. В записке было сказано: