Говорящий ключ - Кирюшкин Виктор Владимирович - Страница 53

— В честь Виктора и Сани, — подсказала Нина.

Ребята повеселели. Шутка ли, если целый ключ назовут в честь их! Саня, подтолкнув Виктора локтем в бок, сказал:

— Во... а ты хотел ямку бросить. Видишь... Камчадал!

— Не камчадал, а колчедан, — поправил Воробьев. — Теперь, раз вы сумели найти, то сумейте и название сами для ключа придумать. Так и на карте пометим.

— Санин ключ, — предложил Виктор. — Это он первый придумал.

— А кепку кто бросал? Ты кидал. Это она нам место показала, — загорячился Саня, —прямо козырьком в землю легла. Здесь мы и ударили ямку. Витькина кепка-то была.

— Выходит, ребята здесь ни при чем... все дело в кепке, — стараясь сохранить серьезный тон, произнес Юферов. — Бери, Нина, карту, пиши название ключа «Витькина кепка».

— Разве так называют — кепка! — не на шутку испугался Виктор. — Давайте лучше назовем...

— Ключом пионеров-разведчиков, — выручил его из затруднения Вавилов.

В тот же день Нина пометила на карте новый ключ и к полному удовольствию ребят вывела вдоль его красивую подпись:

«Ключ пионеров-разведчиков».

Глава седьмая

По следам Марченко и Кандыбы

Поспевали голубица и морошка. Красные кислые ягоды морошки прятались у самой земли, их трудно было искать, зато от голубицы заголубели мари и открытые солнцу поляны. Рядом с лагерем, выше по реке, оказалась обширная заросль кустов этой ягоды. Саня и Виктор ходили измазанные ее темным соком, а на столе около большой палатки постоянно стояла полная миска ягод. Нина затеяла даже варить варенье, но запас сахару оказался небольшим и ради экономии пришлось это прекратить. Буровой мастер Юферов, уничтожив за один присест свою порцию варенья, крякнув от удовольствия, вымазал остаток на хлеб и стукнул пустой кружкой о стол.

— Эх, хороша кашка, да мала чашка!.. А вот в Приморье мы без сахару обходились, да еще лучше получалось... За уши вас всех не оттянул бы.

— Без сахару? Что для этого надо, Антип Титыч? — заинтересовалась Нина.

— Бочонок голубицы да спичечную коробку муки.

— Загадка! — подвинулся к мастеру Павел Вавилов. Прислушались и остальные разведчики, сидевшие за столом.

— Какая там загадка... правду говорю.

— Зачем же тогда дело встало? Бочонок у нас есть, мука тоже!

— Пчел нет, — вздохнул мастер. — Надо в коробочку с мукой пчел посадить. Не живут они в этих местах, а в Приморье их много. И какие пчелы — дикие уссурийские!

— Я говорю — загадка...

— Не перебивай! Наловишь диких пчел в коробочку, они там вывозятся в муке, белыми станут, заметными. Тогда выпустишь одну пчелку и следишь, куда она курс взяла. В том направлении идти надо. Потом еще одну выпустишь, она снова дорогу показывает. Так и пускаем одну за другой, пока они приведут к дуплу. Тут тебе и мед вместо сахара. Заливай бочонок голубицы медом, дай ему постоять, а потом... Эх! — Юферов вкусно причмокнул и обтер рукой усы.

Павел разочарованно отодвинулся. Как ищут мед диких пчел в Приморье, его совсем не интересовало. Вот если бы здесь... тогда другое дело. Но здесь водились медведи, сохатые, горные бараны, козы да другое зверье, а диких пчел и в самом деле не было. Многого не было в этом суровом краю. Павел лишь в книгах читал о душистых персиках, абрикосах, сочных грушах и яблоках. Даже простой дикий виноград, которого много на юге Дальнего Востока, не забирался так далеко на север. Все же, если бы Павлу предстоял выбор, ни Крым, ни Кавказ не заменили бы ему тайги и сопок Охотского побережья. Павел родился и вырос в том же селе, где жили Виктор и Саня. Его родители умерли рано, оставив мальчика на попечении родного дяди. Дядя был членом рыболовецкого колхоза, но море недолюбливал и боялся его. Он постарался спровадить мальчика подальше от моря, устроив его учеником к старому приятелю буровому мастеру Юферову. С той поры прошло уже пять лет. Павел вырос, стал помощником бурового мастера и мечтал о геологоразведочном техникуме. Антип Титыч Юферов всей душой привязался к способному ученику. Он передал ему все, что мог, из накопленных годами знаний, пожалуй, и сам подучился вместе с Павлом, постоянно добывавшим книги по горному делу. Теперь Юферов чувствовал, что ученик начинает его перерастать, во всяком случае теоретически. Мастера это не обижало. Наоборот, он советовался с ним, когда затевал какое-нибудь новое дело, и только после этого шел к Воробьеву для окончательного разговора.

— Золото тоже своих пчелок имеет, которые могут к самому улью привести, — сказал Юферов, дождавшись, когда другие встали из-за стола и он остался наедине с Павлом. Тот снова придвинулся ближе, поняв, что рассказ об уссурийских пчелах лишь прелюдия к серьезному разговору. Юферов, помолчав, стал развивать свою мысль.

— Косовое золото мы нашли выше стана. Выше! Значит, его сверху нанесло. В реку-то оно как попало?.. Из ключей. А сколько мы таких ключей проплыли, когда спускались, по плоту? Много. Вот и думаю — надо идти вверх по реке, построить плот и снова спуститься до лагеря. Только не спеша. Надо проверить устья всех ключей, оба берега осмотреть надо. Золотишко, оно тянется понемногу, с косового начинается, к коренному месторождению приводит, вроде как те пчелки меченые. Там и Говорящий ключ... вверху. Проплыли мы его.

— О чем совет? — подошел Воробьев. Юферов с Вавиловым переглянулись. Павел еле заметно кивнул, показывая этим, что поддержит мастера. Юферов повторил все сказанное Воробьеву. Николай Владимирович задумался. Его уверенность, что Говорящий ключ надо искать вниз по реке, за последние дни поколебалась. Виктор, встретивший в тайге Кандыбу, неверно передал его слова начальнику экспедиции: вместо — «ищите ниже», сказал «ищите выше», а о порогах совсем забыл упомянуть. Выходило, что Говорящий ключ остался где-то позади. Правда, Большаков уверял, будто видел плот, проплывший ночью мимо, и Хакаты в это время лаял. Но старик мог принять за плот какую-нибудь корягу, ночью легко спутать, а Хакаты лает чуть ли не каждую ночь. Попробуй разбери, на кого он гавкает, на людей или на зверей, подходящих близко к стану. Уверениям Большакова, будто он прекрасно разбирается в интонациях голоса собаки и что Хакаты лаял на чужих людей, Воробьев не особенно верил. Николаю Владимировичу это казалось просто невероятным.

— Да... — протянул он, механически вычеркивая прутиком у ног изгиб реки. — Одно неясно, почему Марченко с Кандыбой плот строили и вниз сплывали? Большаков сам видел их следы, где они приставали к берегу, километрах в десяти отсюда, на другом берегу.

— А не видел ли он там устья какого-нибудь ключа? — спросил Павел.

— Сейчас узнаем, — Николай Владимирович окликнул Большакова, вышедшего из палатки. Проводник на секунду закрыл глаза, и местность, где он видел следы, возникла перед его мысленным взором. Он утвердительно кивнул головой.

— Однако, был ключ... маленький только.

— А кто сказал, что Говорящий обязательно должен быть целой речкой? Теперь ясно, — Юферов хлопнул ладонью о стол, — Марченко с Кандыбой там остались, а плот пустили вниз по течению. Вот его и видел Большаков. Хакаты тоже недаром гавкал. Учуял запах чужих людей, плот сохранил этот запах.

— Пожалуй, верно, — согласился Большаков, — так могло быть. Ночь, темно, разве хорошо увидишь! Плот, может, пустой проплыл. Они хитрые: столкнули плот — пускай мимо стана несет, чтобы подумали, будто они ниже уплыли. Так, однако.

— Будем искать! — твердо сказал Воробьев поднимаясь. — Завтра, Кирилл Мефодиевич, поведете нас к тому месту.

Юферов и Вавилов удовлетворенно переглянулись. Они были вполне уверены в правильности своего предположения.

Николай Владимирович никогда еще не видал такой густой заросли кедрового стланика и такого нагромождения обломков скал, как на том ключе, в устье которого Марченко и Кандыба оставили свои следы. В некоторых местах приходилось буквально переползать через стланик, рискуя в клочья изодрать одежду. Хваленые индийские джунгли были ничто в сравнении с этой чащей. Там люди могли расчистить себе путь топорами, а здесь самый острый топор оказывался бесполезным. Прочные, как железо, упругие стволы стелющегося по земле кедрового стланика так перепутались между собой, что ни пройти, ни пролезть между ними было невозможно, а прорубить путь топорами — и тем более. Оставалось только одно — брать этот барьер шириной неведомо в сколько километров по верху, перешагивая со ствола на ствол, цепляясь за ветки, падая и переползая через эту невероятно плотную заросль. Воробьев, храбро возглавивший разведчиков, скоро выдохся, в кровь исцарапал руки, порвал одежду и уступил путь рвущемуся вперед Афанасию Муравьеву. Одолев за полчаса не более сотни метров, Афанасий оказался в настолько растерзанном виде, что беспомощно свалился на тугое переплетение ветвей. Большаков, молчаливо пробиравшийся за Афанасием и Воробьевым, нашел удобное местечко и закурил. Тучи комаров поднялись из самых затаенных дневных пристанищ, бросились в атаку на разведчиков. Николай Владимирович взмолился, обращаясь к Большакову: