Зеркало Лиды Саль - Астуриас Мигель Анхель - Страница 4

– То, что я приворожила тебя, чтобы ты женился на мне, твоя выдумка и больше ничего… Если бы ты вырядился «Праведником», кто знает, и жена могла бы у тебя быть другая…

– Другая?.. На двадцать лиг вокруг другой такой не найдется…. – и хохотал, хохотал с превеликим удовольствием, приглашая посмеяться и Фелипито:. – Смейся, сынок, смейся, пока ты еще холост. Хорошо смеются одни неженатые. Как только ты женишься, когда какая-нибудь переспит в костюме «Праведника», в котором ты будешь щеголять на празднике, прощай, смех, навеки. Мы, женатые, не смеемся -делаем вид, а это совсем другое… Смех дан только неженатым… Молодым неженатым, конечно. Потому как старые холостяки тоже не смеются. – зубы скалят…

– Твой отец плетет невесть что. сын мой.... – заметила Петран-хела. – Смех дан всем молодым, женат ты пли холост, а старым верно, не дан, но в отца еще смолоду вошел старик, и мы не виноваты, что в нем всю жизнь старик сидит…

Сон не шел к Петранхеле в эту ночь. Вспоминались те ночи, когда она действительно спала в костюме «Праведника», который надел на праздник сеньор Фелипе тридцать лет назад. Ей нельзя было признаться сыну, ибо есть тайны, в которые не посвящают даже сыновей. Не тайны, а маленькие секреты, интимные недомолвки. В эту ночь долго не приходил рассвет. Ей сделалось холодно. Она поджала ноги и укуталась в одеяло. Крепко сомкнула веки. Нет, сон не шел. Страх отгонял сны, страх, что в этот самый час. в канун праздника святой девы Кармен, какая-то женщина спит в костюме «Праведника», предназначенном для Фелипито, чтобы пропитать одежды своим колдовским потом и приворожить любимого сына.

– Ой, царица небесная, святая дева!.. – стонала она. – Прости мне мои страхи, мое суеверие, я знаю, что это глупости… что это только поверья, пустые поверья… Но ведь это сын мой… Мой сын!

Самое верное было бы помешать ему облачиться в костюм «Праведника». Но как помешаешь, если он уже согласился и должен выступить в роли Князя всех «Праведников»! Это значило бы испортить празднество; к тому же она сама, в присутствии мужа, настояла, чтобы Фелипито не отказался от предложения.

Рассвет не приходил. Петухи не пели. Во рту пересохло. Налицо упали волосы, спутавшиеся от тщетных поисков сна.

– Кто же, какая женщина, господи, спит сейчас в одежде «Праведника», которую наденет мой Фелипито?

Лида Саль. – большие скулы и неприметные глаза днем, зато большие глаза и неприметные скулы ночью. – оглядела свою каморку, где спала, и, убедившись, что там никого нет, что там одна лишь тьма, ее наперсница, и лишь дверь, запертая на засов, и окошко, выходящее в глухой чулан, разделась донага, провела своими шершавыми от грубой работы руками по гладкому телу и. – с деревянным от волнения горлом, с повлажневшими глазами, с трясущимися коленями -облачилась в костюм «Праведника» и призвала сон. Но не сон. а разбитость сковала ее тело, разбитость и тоска, которая, однако, не мешала ей в полусне, тихим шепотом говорить с костюмом, поверять каждой цветной нитке, блесткам, бисеру, золоту спою сердечную печаль. Но однажды ночью она не надела костюм. Оставила его в узле под подушкой, с треногой вдруг вспомнив, что нет у нее большого зеркала, чтобы в этой одежде оглядеть себя всю, с головы до ног,. – нет, не потому, что ей надо знать, как выглядит костюм, короток ли, длинен, широк или узок, а потому, что так велит колдовской обряд: надеть его на себя и увидеть свое отражение в большом зеркале. Мало-помалу вытаскивала она костюм из-под подушки, руки, ноги, спину, грудь, нежно их прижимала к щекам, задумчиво на них глядела, порывисто целовала…

Рано утром пришел Хохон за своим завтраком. С тех пор как у них завелся общий секрет, он ел вволю, когда не было хозяйки, которая в эти дни редко бывала в харчевне, заготовляя провизию, дабы получше угостить завсегдатаев и гостей в дни празднества.

– Плохо быть бедным,. – жаловалась мулатка, нет у меня большого зеркала посмотреться…

– Ты все-таки поспеши,. – отвечал ей слепой. – А то твоя ворожба не подействует…

– Что же мне делать? Остается, как воровке, пробраться ночью в богатый дом в платье «Праведника». Я с ума схожу. Со вчерашнего вечера совсем голову потеряла. Присоветуйте что-нибудь…

– Тут совет не поможет… У колдовства свои распорядки…

– Не пойму я, что говорите…

– Колдовство, говорю, само распоряжается так или этак, но всегда распоряжается строго, а в этот раз порядок таков: одеться «Праведником» и увидеть себя в зеркале с головы до пят.

– Вы ведь слепой, откуда знаете про зеркала-то?..

– Я слепой не с рожденья, дочка. Глаза потерял уже в возрасте, злая болячка сначала съела мне веки, а потом пошла вглубь.

– В больших домах есть большие зеркала… Вот у Альвисуресов…

– Да, говорят, есть зеркало, хорошее зеркало у Альвисуресов, и даже толкуют… Нет, не годится болтать… Ну да ладно, может. этим тебя обнадежу. Только затем и расскажу, не из-за пустой болтовни. Искуплю грех, когда ты заделаешься ихней невесткой. Толкуют, что у матери Фелипито, доньи Петранхелы, тоже не было зеркала, чтобы поглядеться, когда она привораживала своего мужа. И вот в день своей свадьбы она надела костюм «Праведника» под платье невесты, а когда дон Фелипе попросил ее раздеться, сняла подвенечный наряд да оказалась не голой девицей, а одетым «Праведником», и все только для того, чтобы выполнить обряд, выполнить колдовской наказ…

– Так, на глазах, и раздеваются новобрачные?

– Так, дочка…

– Значит, и вы были женатым?

– Был, и потому как болячка еще не успела выесть мне глаза, я увидел свою жену…

– В костюме «Праведника»?..

– Нет, в чем мать родила…

Лида Саль убирала за слепым чашку из-под кофе с молоком и смахивала со стола хлебные крошки. Как бы не заявилась хозяйка.

– Не знаю где. но тебе надо отыскать зеркало и увидеть всю себя в костюме «Праведника».... – были его последние слова. На этот раз он даже забыл предупредить ее, что праздник уже скоро, что ей надо вернуть костюм, а ему надо отнести одежду в дом Альвисуресов.

Звезды, тонущие в свете луны деревья черно-зеленого цвета, коррали, где разлито молоко и спокойствие; стога сена в полях, желтоватых под полной луной. Вечер долго не исчезал. Он уходил, заостряясь тенями, пока не стал собственным острым отблеском под наплывающим звездчатым небом. И в это источенное острие вечера. – голубое, красноватое, розовое, фиолетовое. – уставилась Лида Саль, думая о том, что настает час возврата одежды.

– Завтра в последний раз будешь с костюмом,. – предупреждал ее Хохон. – Если я вовремя не отдам его им, все пропало…

– Да. да, не беспокойтесь, завтра я его отдам, а сегодня посмотрюсь в зеркало…

– В зеркало твоих придумок, дочка… Где ты его найдешь?

К сверкающему острию вечера были обращены зрачки Лиды Саль, как к грани невозможного, к грани, по которой можно взобраться на небо.

– Бездельница проклятая!. – схватила ее за волосы хозяйка харчевни,. – Имей совесть, тут горы посуды немытой! Какой день на ходу засыпаешь, все из рук валится!

Мулатка дала ей вволю потрепать себя за косы и потрясти за плечи, смолчала. А через минуту, словно по мановению волшебной палочки, ругань утихла. Да лучше не стало. Потому что обидные слова сменились поучениями и наставлениями:

– Праздник уже подошел, а эта сеньорита даже не соизволит попросить у меня новое платье. На те деньги, которые я тебе должна. можешь купить себе кофту, юбку, туфли, чулки. Нельзя являться в церковь и участвовать в шествии в таком виде, как бедная побирушка. Постыдилась бы! Что будут говорить обо мне, о твоей хозяйке! Могут подумать, я тебя голодом извожу или деньги не отдаю.

– Хорошо, если хотите, отдайте мне их завтра, я куплю что-нибудь.

– Конечно, конечно, девочка, за добро платят добром. Ты мне делаешь добро своей услужливостью, я тебе тоже отплачу добром и сама куплю все необходимое. Ты молода и недурна. Кто знает, может, из тех, кто приведет на праздник скот для продажи, и подберешь себе хорошего мужа.