Том 7. Моникины - Купер Джеймс Фенимор - Страница 41

Целые сутки судно оставалось в том же положении, неподвижное, как церковь, и некоторые из нас уже начали опасаться, что оно навсегда так и останется вмерзшим в лед. По утверждению капитана Пока, это произошло на широте 78°13'26", хотя я никак не мог понять, каким образом он сумел столь точно определить место этого важного события. Решив, что после такого долгого и трудного плавания следовало бы внести большую ясность в этот вопрос, я раздобыл через Боба-Обезьяну секстан, сошел с ним на лед и начал упрашивать капитана, в виде особой любезности, воспользоваться благоприятной погодой и подходящим часом, чтобы проверить свое чутье по солнцу. Ной возразил, что старые моряки, а особенно охотники на котиков и станингтонцы, не прибегают к этим, как он их называл, геометрическим операциям; может, они и нужны тем капитанам в шелковых перчатках, которые снуют между Нью-Йорком и Ливерпулем, а сами только и умеют, что протирать свои зрительные трубки да полировать сектаны — они только таким способом и узнают, где находятся, а ему в его годы поздно делаться звездочетом; кроме того, он уже говорил мне, что становится близорук и сомневается, различит ли он предмет вроде солнца, отстоящего, как известно, на тысячи миллионов миль от земли.

Желая рассеять его сомнения, я протер стекла трубки, поставил бочонок, чтобы Ной оказался на обычной высоте над горизонтом, и вложил инструмент ему в руки. Его помощники встали по сторонам, готовясь произвести необходимые выкладки, как только станет известна высота солнца.

— Мы дрейфуем к югу, — сказал мистер Пок, прежде чем приступить к измерению. — Я чувствую это в костях. Сейчас наша широта семьдесят девять градусов тридцать шесть минут и четырнадцать секунд, так что со вчерашнего полудня нас отнесло на юг больше чем на восемьдесят миль. Запомните мои слова, а теперь посмотрим, что скажет солнце.

Когда были проделаны вычисления, наша широта оказалась 79°35'47". Ной был немного озадачен разницей, объяснить которую ему было затруднительно, так как наблюдение было проведено на редкость точно и удачно. Но человек самоуверенный и находчивый редко теряется, когда ему нужно доказать, что он прав, а другие ошибаются.

— А, понимаю! — заметил он после некоторого размышления. — Очевидно, солнце врет. Нет ничего удивительного в том, что оно малость сошло с колеи в этих холодных широтах. Да, конечно, солнце немного врет. Обрадованный тем, что мы идем по верному курсу, я не стал спорить, и великое светило было оставлено под подозрением. Доктор Резоно воспользовался этим случаем, чтобы сообщить мне по секрету о секте философов в Высокопрыгии, которые уже давно не доверяют точности планетной системы и даже намекают на то, что Земля при своем годичном обращении движется в направлении как раз обратном тому, которое имела в виду природа, когда дала ей первоначальный полярный толчок; но сам он придает мало значения таким взглядам, так как часто замечал, что многие моникины возносятся в своих мыслях слишком высоко.

Еще два дня и две ночи мы продолжали дрейфовать вместе с льдинами к югу, почти прямо по направлению к желанной гавани. На четвертое утро мы с удовольствием заметили, что погода переменилась. Термометр и барометр оба поднялись. Воздух стал мягче, и многие из наших котов и псов, несмотря на то, что нас по-прежнему окружали льды, начали сбрасывать с себя шкуры. Доктор Резоно заметил эти благоприятные признаки, и, сойдя на льдину, вернулся на борт с порядочным куском замерзшей стихии. Этот кусок льда отнесли в камбуз и подвергли действию огня, который через несколько минут (это показалось мне совершенно естественным) растопил его. Однако все моникины с величайшим напряжением следили за этим процессом, и, когда был объявлен результат, очаровательная Балабола захлопала от радости своими прелестными лапками и всячески изъявляла свой восторг по обычаю слабого пола, коего она была столь прекрасным украшением. Доктор Резоно поспешил объяснить причину такого необычного ликования, ибо до сих пор ее манеры отличались благовоспитанной сдержанностью. Эксперимент на основе неопровержимых и строго научных правил моникинской химии доказал, что мы теперь находимся в пределах влияния парового климата и больше не может быть сомнений в том, что мы достигнем теплого полярного моря.

Действительность подтвердила, что философ прав. Около полудня льдины, которые уже с утра начали подтаивать, неожиданно развалились, и «Морж» спокойно и степенно опустился в привычную стихию. Капитан Пок, не теряя времени, убрал полозья. С запада задул довольно свежий бриз, сильно насыщенный паром, и мы поставили паруса. Мы взяли курс прямо на юг, невзирая на лед, который раздвигался под носом судна, как густая похлебка, и к закату с торжеством вышли в открытое море, овеявшее нас теплым дыханием здешнего благодатного климата.

Всю ночь «Морж» шел под парусами, а когда занялся рассвет, мы миновали первый путевой столб — явное доказательство того, что мы действительно находились в моникинской области. Доктор Резоно любезно объяснил нам происхождение этих водных знаков. Оказывается, после великого взрыва вся кора Земли в этой части света настолько поднялась, что море приобрело равномерную глубину, нигде не превышавшую четырех сажен. Вследствие этого никакие северные ветры не могут загнать айсберги дальше 78° южной широты, так как они неизбежно задерживаются на краю полярной мели. Льдины же попросту тают. Благодаря этому счастливому обстоятельству моникинский мир совершенно огражден от той, опасности, которая, по мнению опрометчивых умов, должна угрожать ему больше всего.

Около пяти веков назад был созван конгресс наций, который был назван Альянсом во имя обеспечения безопасности судоходства. На конгрессе высокие договаривающиеся стороны согласились учредить комиссию для разработки соответствующих мер. По решению этой комиссии, состоявшей, как говорят, из самых знаменитых моникинов, на отмеренных расстояниях по всему морю были уложены толстые каменные плиты и на них утверждены каменные столбы. Столбы были снабжены надписями, а когда мы приблизились к первому из них, я разглядел на нем также высеченное из камня изображение моникина с вытянутым в прямую линию хвостом, указывавшим, по уверению мистера Пока, на западо-юго-запад. Я уже настолько преуспел в изучении моникинского языка, что прочел, когда мы скользили мимо этого водного знака: «До Высокопрыгии пятнадцать миль». Однако, как нам тут же объяснили, одна моникинская миля равняется девяти английским, и, следовательно, до порта было еще не так близко. как мы сначала предположили. Все же я выразил свое полное удовлетворение тем, что мы находимся на верном пути, и сделал доктору Резоно несколько заслуженных комплиментов по поводу высокого уровня цивилизации, очевидно достигнутого моникинами. Вполне возможно, добавил я, что недалек тот день, когда на наших морях появятся плавучие рестораны и кафе, а также кабаки для матросов, хотя я не совсем представляю, чем мы могли бы заменить замечательную моникинскую систему путевых столбов.

Доктор принял мои комплименты с достойной скромностью. Он выразил уверенность, что человечество не упустит случая устроить везде, где можно, подобные заведения с отличной кухней и погребом. Но в отношении морских путевых столбов он был согласен со мной, что на их установку надежды мало, пока земная кора не поднимется настолько, чтобы над ней осталось лишь четыре сажени воды. Однако капитан Пок считал, что эта мера мало чего стоит. Он совсем не усматривал в ней признака цивилизации. Чем человек цивилизованнее, тем меньше ему нужны всякие указки — любой хороший моряк и без них видит, что до Высокопрыгии ему нужно идти на западо-юго-запад сто тридцать пять английских миль. Я не стал ему возражать, так как не раз замечал, что люди весьма часто с пренебрежением отзываются о благах, выпавших на их долю по воле провидения.

Как раз в ту минуту, когда солнце было на меридиане, с марса послышался крик:

— Земля!

Моникины радостно заулыбались. Команда тоже была взволнована и довольна. Что касается меня, то я буквально готов был выскочить из своей шкуры, и не только от восторга, но и от чрезмерной теплоты воздуха. Наши кошки и собаки начали сбрасывать свои оболочки. Бобу пришлось ослабить свой наиболее уязвимый фронт, убрав британский флаг, а Ной появился на палубе в одной рубашке и ночном колпаке. Любезные иностранцы были слишком заняты, чтобы обращать внимание на мелочи, и я, ускользнув в свою каюту, переоделся в тонкий шелковый костюм, выкрашенный так, чтобы напоминать шкуру белого медведя. Такое противоречие между внешним видом и сутью дела слишком присуще людям, чтобы когда-либо выйти из моды.