Посланец небес - Браун Вирджиния - Страница 38

— Извини, — сказала она, смущенно пожимая плечами.

— Извини? Ну, это, конечно, вечное лекарство от всего — даже от шишек на моей голове.

Ганна почти не слышала его, она упивалась им. Даже такой мокрый, с прилипшими густыми волосами и до нелепости длинными ресницами, которые до сих пор хранили капли дождя, он выглядел божественно. Мокрая одежда облегала его мощное мускулистое тело, о котором она пыталась не вспоминать. Ганна вздрогнула и посмотрела ему в лицо. Неужели прошло всего несколько дней с того момента, когда они были так близки? А почему же кажется, что это было так давно? И почему ее сердце так бьется, кровь пульсирует и ускоряется в жилах, и застывает лишь в одном том месте? Ее смущение от его неожиданного визита и предательское возбуждение тела твердо и уверенно вели ее к покорности, но Ганна состроила строгую мину:

— Зачем ты пришел? — спросила она.

Крид, снимавший в этот момент мокрый макинтош, надетый поверх его одежды из буйволовой кожи, остановился и недоуменно и вопросительно посмотрел ей в глаза:

— А раньше со мной так не обращались. Ты пренебрегаешь мной? — Его взгляд пробежал по комнате. — Я не подумал спросить — может, ты кого-то ждешь?

— Тебе не следовало бы быть таким насмешливым, — огрызнулась она с поднимавшимся в ней раздражением, которое всегда возникало при разговоре с ним. — Это совершенно нормальный вопрос. Я имею в виду, что я здесь уже четыре дня, а ты и не подумал прийти ко мне раньше. Что тебе здесь надо? Зачем ты пришел?

— Конечно, не для того, чтобы делать визиты добрейшему и милейшему пастору Аллену. — Мокрая одежда соскользнула на пол, и Крид отпихнул ее ногой. — Как ты думаешь, почему я это сделал? — спросил он снисходительно.

— Я не знаю…

Ее ответ повис в воздухе. Красивые глаза Крида смотрели на нее с насмешкой и иронией и, может быть, с любовью, которая, как ей показалось, затаилась в их бархатисто-черных глубинах? Нет, было бы слишком глупо ожидать этого от мужчины, эмоции которого ограничиваются раздражением, цинизмом и физическим влечением. О последнем она даже не думала как о страстном желании.

В страсти было больше нежности и чувства, чем в простой физической потребности, толкающей человека к греху и превращающей его в животное. Физическое влечение любит скрытность и темноту, а страсть — лунный свет и тайну. Может, в этом и состоит разница между ними? Как предмет и его тень на стене. Одно — любовь, другое — отражение.

Любовь. Неужели это слово в полном понимании применимо к Криду Браттону? Сомнительно. В нем отсутствуют даже признаки сентиментальности. Она выросла с возвышенными понятиями о любви. Крид же никогда не принимал слово «любовь» за слово, имеющее такие яге права в английском языке, как и другие. Любовь, в его понимании, это какая-то субстанция — как куличики на песке. И как она могла быть такой глупой и влюбиться в этого человека?

Он был лживым, это она помнила. Но не могла забыть волшебную страстность его рук, ласкающих ее, губ, ничего не обещавших ей, хотя бы просто ради спасения ее гордости. А теперь он снова здесь, и она чувствовала предательское волнение сердца от его близости.

На его чувственных губах промелькнула улыбка.

— Ты обычно более красноречива, Ганна. Неужели я так долго отсутствовал?

«Да, так много дней, часов, минут, секунд…»

— Нет, — соврала она. — Мне просто нечего тебе сказать.

— Как жаль. Тогда ты послушай меня, — сказал он, усаживая ее безвольное тело на свободный стул.

Она опустилась на него с благодарностью, так как дрожавшие колени больше не подчинялись ей. Крид остался стоять, и она тихо, молча ждала.

При свете свечи и огня камина ее настороженные глаза стали ярко-зелеными. Он был слишком далеким и чужим, и слишком близким и родным. «Нет, нет, только не будь лживым на этот раз, Крид Браттон!» — подумала она.

Прочитав вызов в ее глазах, Крид засмотрелся на нее. Она была красивее и желаннее, чем когда бы то ни было. Ее нежная эфемерная красота, казалось, расцвела в цивилизованном мире. Это была женщина, которой необходимы шелка и сатины, а не буйволовая кожа и ситцы. Казалось, последние несколько дней благоприятно подействовали на нее, несмотря на все ее личные страдания. Молодость Ганны брала свое.

Придя в себя, он медленно и нежно взял ее за подбородок.

— Ты соскучилась по мне, милая моя Ганна?

— Это то, что ты пришел сказать мне?

Крид засмеялся и отвел руку.

— Нет, не это. Я пришел попрощаться с тобой и сказать тебе: «До свидания».

— Я думала, что ты уже сделал это. И почему ты не гоняешься за теми людьми, о которых нудел во время нашего похода? — спросила она нервно, боясь встретиться с его прямым насмешливым взглядом. Сейчас, когда она вся трепетала от близости, это было бы слишком опасно.

— Я не попрощался с тобой. И я не мог уехать, пока Генерал не окрепнет…

— Он был ранен?

— Нет, просто сбилось копыто, и потребовалось несколько дней, чтобы вылечить его. Я уезжаю завтра до рассвета, и я слышал, как тебе одиноко здесь…

— Кто тебе об этом сказал? — перебила она, снова чувствуя, как его взгляд прожигает ее.

— Эрик, он неплохой мальчик, когда к нему привыкаешь, даже если временами он бывает немного хулиганистым. Ганна, посмотри на меня. Нет, я имею в виду, посмотри на меня, — упорствовал он мягким, нежным голосом, его руки подняли ее голову.

Подчинившись его настойчивости, она подняла глаза, а потом так ругала себя за эту глупость. В его взгляде было что-то гипнотическое. Ганна вздрогнула, и эта дрожь пробежала по всему ее телу, добравшись до пальцев на ногах. От одного его прикосновения она словно опьянела, и эти горячие флюиды колдовства распространились по всем клеточкам ее тела. Куда пропала ее отчужденность, ее сопротивляемость? К ней сразу же пришел ответ: не существуют, исчезли, разрушились.

И она промолвила с печалью в голосе:

— Я не могу на тебя так долго смотреть — я слепну, словно смотрю на солнце или в глаза попал пепел. Очень больно и жжет. Я не хочу смотреть на тебя. Я хочу, чтобы ты поскорее ушел и оставил меня одну.

— Нет, ты не хочешь этого, — нежно возразил он. Его руки пробрались под ее тяжелые волосы и ласкали ее шею. — Ты же хочешь, чтобы я делал это… и это…

Она медленно, словно прилагая массу усилий, покачала головой.

— Нет, действительно, не хочу. Может быть, это не так прозвучало, но я действительно хочу, чтобы ты ушел. Только мой голос мне противоречит, а все остальное во мне с нетерпением ждет, чтобы ты покинул меня.

— Разве так встречают гостя, когда он пришел, невзирая на ветер и дождь? И после такой встречи у двери с… — Он посмотрел на башмак на полу. — …таким грозным оружием?

— Только когда этим гостем являешься ты, — сказала она, медленно и мрачно произнося слова. Зеленый цвет ее глаз принял тяжелый свинцовый оттенок.

Крид с улыбкой посмотрел на красивое лицо Ганны и понял, почему он так рвался прийти. Это было нечто большее, чем простое желание, приведшее его сюда, а непреодолимый соблазн, с которым он боролся три, нет почти четыре дня. Если он не выпивал, она жила в каждом его сне по ночам, а если выпивал, становилось еще хуже: он вспоминал, как впервые увидел ее, вытаскивая из дымящихся руин школы, с лицом, испачканным сажей, и огромными испуганными глазами. Затем он вспоминал ее временами сердитые глаза, и как осуждающе они могли смотреть на него.

Но страшнее всего было воспоминание о той ночи в лесу, когда она вырывалась из его объятий, а он схватил ее и положил на постель из мха и листьев. Она смотрела на него с каким-то необъяснимым жаром, исходящим из светящихся глубин и захватившим его врасплох. Он должен был прийти — он должен покончить с изводящим его ощущением незавершенности.

И он рассмеялся ей на ухо, поднимая со стула в свои объятия.

— Я думала, ты что-то хотел мне сказать? — переведя дыхание, сказала она, отчаянно пытаясь отвлечь его.

— Я говорю… — Его руки, лаская, спустились ниже к ее плечам. — Иногда мои руки говорят лучше меня.