Посланец небес - Браун Вирджиния - Страница 31

Понимала ли она, насколько очаровательна: невинна, притягательна и искренна, как ребенок? Этот посланный Небесами подарок многие женщины используют без угрызения совести, но она… Казалось, она не придает значения своей внешности и, может быть, именно это и вызывало такое влечение к ней? Или, может быть, это было оживление того страстного желания, пронзившего его, когда он впервые почувствовал ее в своих руках в тот день в Джубайле… Или, возможно, это выпитое им виски, — острый вкус алкоголя, пробудивший восхитительный зов его тела.

Что бы это ни было, он больше не видел необходимости отрекаться ни от себя, пи от нее, потому что был уверен, что она так же возбуждена, как и он. Руки Крида обвились вокруг ее талии и поднялись к ее груди. Ганна застонала.

Услышав это, он снова улыбнулся у ее влажных раскрытых губ и пробормотал:

— А вот сейчас, это уже называется насилованием, мисс Ганна Макгайр!

Медленно и неторопливо Крид отделывался от тонкой материи ее платья. Пуговицы, казалось, сами расстегивались, четко зная свою очередность. Ганна вздрогнула, пытаясь вырваться и удержать его на расстоянии вытянутой руки. Но он притянул ее, его пальцы ласкали ее кожу. Ганна снова застонала от отчаяния и беззащитности. Она почувствовала, как ее тело тает, ощущая на себе его руки. Ганна почувствовала странный огонь, обжигавший ее изнутри и угрожавший поглотить ее. Ее обнаженная грудь терлась о его рубашку. Рот Крида наконец овладел ее открытыми губами. Он жадно целовал ее, словно пытаясь вобрать в себя.

Это было похоже на маленький глоток расплавленного свинца, огненной жидкости, горячего воздуха. Шатаясь, как пьяная, Ганна отчаянно вцепилась в кожаную рубашку, чтобы не упасть в бесконечность.

Прошли минуты, прежде чем Крид смог думать о чем-то другом, кроме давящей на него потребности зарыться в эту маленькую женщину. Сначала смутно, а потом все с большей отчетливостью он стал сознавать ее слабую и бесполезную борьбу, толчки ее голых ног о его голени. Его широкая рука скользнула ниже, чтобы усмирить ее, а рот оторвался от ее посиневших губ.

— Это не поможет, — пробормотал он, его слова были слишком замедленными и ленивыми даже для его собственных ушей. — Ты только собьешь себе пальцы…

Внезапно просветлев от его неистовых ласк и его удушающих поцелуев, Ганна нашла в себе силы сказать:

— Мне все равно. — Этот ответ звучал по-детски, и она понимала это. — Пусти меня! — попыталась она снова, с еще большим упорством, но также безрезультатно.

— Нет, нет, дорогая Ганна. Не сейчас. Уже слишком поздно останавливаться… — Ловким, опытным движением он сбросил платье с ее плечей на талию. Ганна застонала. Он поднял ее на руки. — Я слишком медлителен? — пробормотал он ей на ухо, когда она изогнулась, снова пытаясь вырваться. — Извини, я постараюсь поторопиться, любовь моя.

Полурыдая, она услышала шелест листьев, когда он с нежностью положил ее на землю, почувствовала, как Крид наклонился над ней, закрывая собой лунный свет. На траве, листьях и камнях, играя, танцевали лучи лунного света. Они мерцали на волосах Крида, упавших ему на лоб и почти закрывших его глаза — те самые бездонные глаза, временами бывающие то теплыми и мягкими, то черными и свирепыми, как самая темная ночь.

«Войди в мою обитель», — было вероломное приглашение чувственной оболочки ее гладкого загорелого тела. «Не оглядывайся назад», — предупреждал шепчущий голос.

В голове, словно возвращая к действительности, звонили колокола, как на колокольне собора Сент-Луиса, и Ганна пыталась сосредоточиться на чем угодно, только не на Криде. Она думала о ночном ветре, заставлявшем шуметь огромные кроны деревьев над головой; оторвавшемся с толстой ветки листе, который, кружась, упал и присоединился к другим, как одеяло прикрывавшим дно оврага. Ветер завывал свою песню, похожую на хор невидимых сирен.

Неожиданно Крид, скатившись с нее, прервал ее размышления. Он опустился на колени и стал смотреть на нее. От предчувствия и ожидания у нее защемило в груди. Она не узнавала его — она просто не могла его узнать! Он был ужасным, почти свирепым! Отвернувшись, она попыталась притянуть к себе одежду. Она дрожала от холода, жара и унижения одновременно. Умышленно игнорируя его ровные изящные движения, когда он расстегивал и сбрасывал на землю портупею, Ганна пыталась отключиться от всего того, что происходит с ней.

Крид принялся срывать с себя одежду.

Он был поглощен своим занятием — стаскивал с себя рубашку из буйволовой кожи и расстегивал брюки. Его лицо было нахмуренным, пока он расшнуровывал свою рубашку. Ее поразила абсурдность всего происходящего: она лежит в ожидании, как цыпленок, подготовленный к жарке. Неожиданно на нее накатил приступ смеха. «Нет сомнения, у меня истерика», — подумала она. Ее разум защелкнулся.

Пока Крид занимался собой, у нее была возможность сбежать, но она вдруг почувствовала себя полностью парализованной: тело не отвечало на команды ее мозга. Ее единственной защитой осталась ментальная отрешенность, внутреннее неповиновение. Он может украсть ее тело, несмотря на сопротивление, уговорить его на лихорадочные ответные реакции, но он никогда не овладеет душой Ганны. Это было единственным, что у нее оставалось, — ее собственность, данная ей свыше, и она не хотела ни с кем ею делиться.

Крид смотрел на лежавшую на постели из листьев девушку, восторгаясь ее красотой. Даже обнаженная, она все еще казалась неприступной, ее большие глаза, как два озера, отражали его собственную неуверенность. Или в этих глубинах он увидел страх?

Ганна тяжело вздохнула. Она не могла пи смотреть на Крида, пи отвести от него глаз. Почему она никогда не замечала таких мускулов под его рубашкой, такого совершенного тела — прекрасного творения, подтверждающего присутствие Бога? Возможно, и замечала, но не хотела признавать его физического совершенства. Ганна снова тяжело вздохнула и отвернулась.

Чувствуя ее внутреннее отдаление, Крид собрал все свое мужество, чтобы воспрепятствовать этому. Это было тяжелым испытанием, борьбой двух сущностей. Медленными, нежными движениями он проводил кончиками пальцев по ее телу, отслеживая линию лица, касаясь ее щек, уха, вынуждая ее трепетать. Его рука ласкала грудь, его губы ласкали упругие соски.

Он обнял ее за талию, затем руки скользнули ниже к ее волнующим бедрам и остановились. Неторопливыми движениями он ласкал ее тело нежно, как касаются лепестков роз.

На нее нахлынул поток совершенно новых ощущений, когда Крид коснулся ее в расселине между бедер, бархатистых складок, трепетавших под его рукой. Из ее груди вырвался крик, повисший в ночном воздухе, но Крид проигнорировал его. Она стала извиваться под этой ласковой рукой.

— Нет, пожалуйста, не надо!

— Почему? Тебе не нравится? — его голос был теплым и успокаивающим, как летнее солнце. — Неужели тебе не приятно? — Подняв голову, Крид посмотрел на нее глазами, полными страсти.

Он обнял ее податливое гибкое тело и лег на него. В теплом пространстве, отделявшем их тела, он чувствовал ее упругие груди. Это было волнующе, мучительно, и он ощутил новый, более сильный порыв страсти.

«Господи, понимает ли она, что делает со мной?»

В следующее мгновение он понял, что нет, так как почувствовал, как ее руки стали отталкивать его, пытаясь сбросить с себя. Что-то твердое вдавилось ей в живот, и она почувствовала тревожный сигнал этого прикосновения.

— Есть такие вещи, которые неподконтрольны мужчине, — прошептал он, — даже если я…

Ганна не стала слушать его. Это не имело никакого значения. Она понимала, что он имел в виду. Под своими ладонями, тщетно пытавшимися оттолкнуть его, она чувствовала напряжение мышц на его груди. Почему его дыхание такое легкое, когда ее легкие болели и словно разрывались от каждого вдоха? А ее сердце предательски билось все быстрей и быстрей?

Если бы она была не такой наивной! Если бы только она что-нибудь знала об этом… о том, что случается между мужчиной и женщиной! Наверное, она тогда смогла бы противостоять тому порыву страсти и смущения, угрожающему поглотить ее целиком. Ганна чувствовала себя растерянной и безвольно плывущей по течению. Ее обуяло необъяснимое желание, трепетавшее внутри ее существа. Видимо, Крид был уверен, что излечит ее от этой острой истомы, но сейчас он был ее врагом.