Киндер, кюхе, кирхе (СИ) - "Андрромаха" - Страница 48

- Нет, пройдусь. Я сегодня в шесть утра у Кремля вашего гулял. Красиво. Необычно. Вымершие улицы. Яркие витрины. Подсвеченные купола. Снег сыпет. Постапокалипсис какой-то….

Уже в коридоре, одевшись и тщательно замотавшись итальянским шарфом, Аркадьич спросил:

- Ребят, вы не в обиде на студию-то, а?

- Я – нет, - помотал головой Олег. – А Миша….

- …тем более! – договорил за него Мишка и сделал полшажка назад, найдя опору в широком плече мужа.

- Спасибо! – сказал Аркадьич. – Правда, спасибо! – пожал по очереди протянутые ему руки и вышел.

Уже во дворе он вскинул голову на их окна. На кухне горел свет. В неплотно сдвинутые шторы было видно, как Мишка убирает посуду на верхнюю полку, одновременно что-то говоря. Потом он обернулся к невидимому отсюда Олегу, кивнул и засмеялся. Через полсотни шагов Аркадьич оглянулся еще раз. Теней в окне уже не было. Но он все равно знал, что они там – эти двое. Такая непростая, необычная, неожиданная пара даже для нашей сложной и многообразной жизни: технарь Михаил Самсонов и гуманитарий Олег Серебряков.

----Конец----

Прим. автора

* «Афганец» - ветеран войны, которую вел Советский Союз в Афганистане в 1979-1989 гг.

* Ильмень – большое озера около Новгорода Великого.

* «Казанка» - моторная лодка.

* Ялик - небольшая двухвёсельная или четырёхвёсельная шлюпка.

* Водка «Арцах Тутовый Серебряный» - армянская водка крепостью 45%.

* В русском языке имя Альфонс часто используется в нарицательном смысле, для обозначения мужчины, живущего на деньги любовницы или любовника. В комедии Александра Дюма (сына) «Мосье Альфонс», так звали героя-любовника, находящегося на содержании женщины.

* Хеннеси (Hennessy) – французский коньяк.

* Повторюсь: Kinder, K;che, Kirche (нем.) -  по-русски: «дети, кухня, церковь» — немецкое устойчивое выражение, авторство которого приписывается германскому кайзеру Вильгельму II, описывающее основные представления о социальной роли женщины в германской консервативной системе ценностей.

* «Босая, беременная и у плиты» - еще одна русская интерпретация фразы Kinder, K;che, Kirche.

* «Южный полюс», Диана Арбенина, гр. Ночные снайперы. Одна строка переделана под мужское исполнение (в оригинале: «Я путь свой сама устелила пожарами»).

Послеслвие..............

Ему никуда не деться от этого сна. Снова Пулково. Снова осень. После высокого, яркого, светлого австралийского неба выходишь из самолета как в погреб: пасмурно, холодно, сыро. С промозглого неба сеет мелкая крупа. И ощущение близкой беды накрывает неотвратимо, как и ощущение Родины. Преданной. Суровой. Безнадежно больной.

Майк кутается в кашемировый шарф. На его новой родине шарфы не нужны. Там всегда лето. Теплая одежда валяется в кладовке от одной его поездки в Россию до другой. Каждый раз после его возвращения Аманда долго и старательно просушивает на деке его пиджаки, шарфы и теплые ботинки, ворча что-то под нос про «загадочную русскую душу» и про авиакомпании, наживающиеся на транжирах. Прилетает он сюда всё реже. И, хотя до его престарелых родителей ближе ехать из Москвы, он упорно заказывает билет от Аделаиды до Санкт-Петербурга. И каждый раз с болезненно бьющим в подреберье сердцем высматривает знакомое лицо в огромном, шумном, ярко освещенном зале.

Вот они, пронзительно знакомые, обвиняющие, строгие глаза.

- Здравствуй! – Майк протягивает ладонь высокому худощавому молодому человеку.

- Привет!

На его пожатие не отвечают. За его чемоданом не протягивают руку. Юра коротко кивает, резко разворачивается и идет к выходу. За крутящейся стеклянной дверью их ждет такси. Юра садится в переднее кресло, не дожидаясь, пока шофер поможет прилетевшему уложить чемоданы в багажник. И только когда второй пассажир занимает место на заднем сидении, и машина трогается с места, он оборачивается:

- Снова не заедешь?

- Нет, я не успею. У меня поезд до Москвы через шесть часов, - неловко пожимает плечами Майк. – …А надо?

- Не надо! – отрубает Юра и, повернувшись к нему спиной, до самого города пристально и неотрывно молча смотрит на дорогу.

Машина привозит их к Московскому вокзалу. И они вдвоем с Юркой несут вещи в камеру хранения. Там в узком проходе Майк распаковывает один из чемоданов и достает оттуда яркие пакеты:

- Это – тебе, это - твоей девушке… как ее теперь зовут?

- Арина, - хмуро отвечает молодой человек. – Ей не нужно!

- В чем не разбираешься, против того не выступай. Она блондинка у тебя или брюнетка?

- Она – мужик! – огрызается Юра.

Майк распрямляет спину и смотрит ему в глаза:

- Правда?

- Нет! Неправда. Девица. Четвертый размер сисек. У твоей Аманды не такие?

Майк недовольно поводит плечом и снова нависает над чемоданом, вынимая новые пакеты:

- Это – маме. Это – отцу.

- Ему – не надо.

- Почему? Хороший свитер, очень комфортный, натуральная шерсть. Незаменим для холодной погоды.

- Заучил наизусть по рекламному буклету? – фыркает Юрка.

- Не захочет носить – отдаст бедным.

- Не захочу ему передавать – отдам бедным сам, - бормочет несносный сопляк.

Юрке двадцать два года. Он пишет диплом в университете, который когда-то заканчивал и сам Майк. Там дают хорошее образование, если захотеть его получить. И местный диплом при желании и некотором количестве времени, потраченном на изучение языков, можно сертифицировать на Западе.

Через полчаса они сидят в уютном зале ресторана. Окно за их столиком выходит на Невский проспект. В Австралии нет таких старинных домов и таких узких улиц, нет таких мрачных людей и пасмурного неба. И нет Юрки. И нет недоступного, так ни разу и не приехавшего с ним повидаться, Олега. В Австралии - другая жизнь. Совсем другая. Она словно началась сначала.

- Зачем ты приехал, если не хочешь со мной разговаривать? – не в состоянии скрыть свою досаду, спрашивает Майк.

- Из чувства благодарности. Мне тетя Наташа все уши прожужжала, что если бы не ты, я бы не родился. А если бы и родился, то не жил бы в счастливой и полной семье. Будто бы сборище ненавидящих друг друга несчастных людей, среди которых я живу, может называться семьей. Ты, правда, играл когда-то положительную роль в моей жизни?

У Майка сводит скулы от болезненной гримасы.

- А твоя дочь знает, что ты – гей?

- Я не гей! – говорит Майк и сам чувствует свой акцент. – Я не гей, я бисекси. В этом есть разница.

- Извини, я попутал! – дерзит Юрка. – Большая разница. Ты живешь в свободном мире. И привык градировать полутона, к которым мы здесь, за печкой, нечувствительны.

- Ты так повзрослел, - грустно говорит Майк.

- Ты просто слишком редко приезжаешь. Тебе здесь уже ничего не надо, правда? Зачем же ты всё еще берешь сюда билет?

- Посмотреть на тебя, - честно говорит Майк. Майк Юждин. Михаил Евгеньевич Самсонов. – Расспросить тебя об отце. Навестить престарелых родителей.

- У нас так не говорят! – срывается Юрка. – «Прэ-ста-рье-лых», - передразнивает он его слово и его акцент. «Старых» - говорят, «пожилых» - говорят, «стариков» - говорят. А «прэстарьелых» здесь не бывает. Они бывают только в воображении эмигрантов. И они не нуждаются в ваших подарках, свитерах, фигурках кенгуру и дурацких сувенирных блокнотах. Зачем ты здесь? О ком из нас ты хочешь услышать? Об отце? Он пьет.

- Как!? – ахает Майк.

- А ты думал, что ты лично запатентовал такой способ выпадения из реальности?! Он пьет и не позволяет вмешиваться в этот процесс. Мама нашла молодого любовника, поселила его в тети-Лилиной квартире и ночует там пару раз в неделю. Отцу – всё равно. Он не будет устраивать ей скандал. И не будет выгонять. Ему вообще всё всё равно. Он, кстати, сейчас без работы. И живет на ее деньги. Тетя Наташа болеет. У нее болят суставы, и она почти не может ходить. Райку бьет муж. У нее был выкидыш из-за этого, но она не собирается бросать своего мужа. Вы это от меня скрываете? Что дед бил бабушку, и что тетю Наташу бил муж? И что отец боялся поэтому жениться и заводить детей?