Приключения двух друзей в жаркой степи (Плюс тридцать пять градусов) - Квин Лев Израилевич - Страница 22

— А там что такое, дядя Володя?

— Наконечники свистящих стрел. — Он поднял с плащ-палатки один. — Видите, ребята, как сделано? Расширяясь, наконечник образует внизу полый шарик. В стенках у него отверстия. Когда стрела летит, воздух проникает в отверстия и, раздается, свист.

— Зачем им были такие?

— Чтобы в бою указывать воинам важную цель. Или напугать врагов, их лошадей, вызвать замешательство, панику. Свистящие стрелы гунны изобрели, а они были хорошими воинами, знали, что делают.

— Можно, я гляну?

Только теперь, держа наконечник стрелы в руке, я вспомнил, что уже видел что-то похожее. Но где? В музее? Или в школе на уроке истории? Зоя Александровна иногда приносила к нам в класс разные старинные предметы.

Нет, совсем недавно…

— А! — воскликнул я. — У Савелия Кузьмича есть такой. Он им багажник мотоцикла отпирает.

Дядя Володя сказал:

— Ты, наверное, с напильником спутал.

— Да нет же! Точно такой. Трехгранный, зеленый, с таким же шариком внизу. Только чуть покороче. Без острия.

— Интересно! Надо будет взглянуть…

Студенты подносили к плащ-палатке все новые и новые вещи, «сущности», как они называли. Могила оказалась богатой. Даже перстни нашли с разными камнями: красными, зелеными, синими. Красные камни были вделаны и в рукоять кинжала.

— Оружие — и какие-то стекляшки! — Я склонился над новыми находками. — Даже смешно! И перстни. Как стиляги.

— О, они были большие модники, — сказал дядя Володя. — Но камни носили не только для украшения.

— Я знаю! Камни шли вместо денег.

— Не в этом дело. Просто они приписывали камням разных цветов чудодейственные свойства. Красный цвет считался цветом доблести, силы, мужества, помогал в бою. Вот почему в древности красный камень часто прикрепляли к оружию.

— А зеленый?

— Зеленый был символом мира, юности, весны, надежды. А синий цвет считался отражением божественных сил — он ведь напоминает небо…

Стали собираться на обед. Дядя Володя сложил находки покрупнее в чемодан, а перстни и серьги опять в свою полевую сумку. Мы с Сашкой переглянулись и сразу поняли друг друга.

Нет, и думать нечего!

— А вы что? С пустыми руками хотите? Ну, лодыри, ну, лодыри! Так дело не пойдет. Несите!

Дядя Володя протянул нам сумку. И мы опять менялись через каждые сто сорок шагов.

На полпути, передавая сумку, Сашка сделал знак, чтобы я подождал. Вытащил блокнот, написал: «Он у тебя мировой дядька».

— Ага, — подтвердил я с гордостью.

«Я бы нам не дал», — написал Сашка.

— Я тоже. Вдруг мы опять потеряем?

Сашка сразу изменился в лице и настрочил торопливо в блокноте: «Мы не теряли». Поставил в конце три восклицательных знака и посмотрел на меня сердито.

— Знаю. Но другие ведь могут подумать.

И уже до самого лагеря золотая гривна больше не выходила у меня из головы. Нет, интересно все-таки, куда она исчезла?

Сашка шел рядом и хмурился. Я точно знал, что он тоже думает о гривне.

— Пойдешь купаться — мыться-полоскаться? — спросил дядя Володя.

Он сегодня веселый: бухгалтерия наконец-то перевела деньги, и завхоз получил от него приказ закупить продукты и улучшить питание.

Обед уже кончился, и студенты разбрелись кто куда, больше, конечно, на речку. Лишь несколько человек лежали под деревьями с книгами в руках.

— Не пойду, — я отвернулся.

— Такая жарища! — не отступался дядя Володя. — Как в Африке! Знаешь, сколько градусов?

— Все равно. Не хочется.

— Ну, потом захочется.

— Не захочется.

— А водичка прозрачная, водичка прохладная.

Я посмотрел на дядю Володю. Улыбается. Уверен, что сумеет меня соблазнить.

— Все равно ничего не получится, дядя Володя!

— Может, поспорим?

— Спорим! — оживился я. — Давайте «американку».

— Как это?

— Если я выиграю, то потребую у вас что только захочу. И вы обязательно должны выполнить.

— Например, чтобы я на брюхе прополз, через весь лагерь?

— И так можно.

— Или чтобы прокукарекал раз пять или десять при всем честном народе?

— Тоже! — Я сразу представил, как он будет кукарекать, и хлопнул себя по коленкам от восторга. — Что, слабо, дядя Володя?

— Нет, не слабо!

Он протянул мне руку, и я сразу схватил ее, пока он не передумал.

— Нет, погоди!.. Слава! Вера! — позвал дядя Володя. — Идите сюда! Будете свидетелями. Заключается грандиознейшее пари всех веков и народов. Если наш молодой человек сегодня не влезет в речку…

— Силой не считается! — торопливо перебил я, разгадав его коварный замысел.

— Идет!.. Так вот, если он не влезет добровольно в речку, я должен ползать и кукарекать.

— Не обязательно. Может что-нибудь и другое. Воля победителя. Что захочу, то и сделаете.

— А если он влезет? — спросил Слава.

Дядя Володя скорчил свирепую гримасу.

— Тогда парадом командую я. И пусть смилостивятся над ним боги!

Но меня не, пугали его угрозы. Я ведь точно знал, что купаться не буду. Ни за что! Что бы там дядя Володя ни придумывал.

Слава разнял наши руки, и я сразу же стал соображать, что потребовать вечером у дяди Володи. Выиграть «американку» — редкое счастье, и воспользоваться им надо по-умному. Но что у него попросить? Вот если бы, скажем, дядя Володя был капитаном корабля, я бы потребовал назвать моим именем какой-нибудь необитаемый остров. Пришли бы мы осенью в класс, пораскрывали новые учебники географии, а там остров Анатолия Кубарева в Тихом океане. Или, на худой конец, где-нибудь возле Антарктики.

А что! Остров Кубарева — звучит!

Но дядя Володя не капитан, а археолог. Что он может назвать моим именем? Разве какой-нибудь курган… Но их по именам не называют. Только Чертов, Ведьмин… Хотя нет! Вот Мамаев курган! Так почему же нельзя Кубаревов курган? Конечно, не остров, но все какая-то собственная точка на карте!

— Кубарев Анатолий! Кто здесь у вас Кубарев? Я вскочил.

— А что?

Почтальонша на велосипеде. Снимает сумку, достает тетрадь.

— Телеграмма. Документ есть? Паспорт или что?

— Нет.

— Как же ты без документа живешь? Вот докажи теперь, что ты — это ты.

— Как доказать? — Я растерянно оглядываюсь по сторонам.

— Он Кубарев, он! — подтверждают студенты.

— Ладно, поверю еще раз людям! Распишись здесь. — Почтальонша наманикюренным ногтем отчеркивает, где мне нужно расписаться, подает карандаш. — Так. Получай!

И вот телеграмма у меня в руках. Торопливо срываю бумажку, которой она заклеена, разворачиваю.

— Ура! — закричал я. — Ура!

И сдергивая с себя сорочку, помчался к речке. Скорее в воду! В воду!

Вот уж я покупался! Вот уж отвел душу! Все они только головами качали, когда я прыгнул прямо с берега, когда поплыл вниз по течению, то ныряя, то снова выныривая. Никто не смог меня догнать, хотя пытались многие. Один лишь Слава еще держался позади какое-то время, а потом и он отстал.

Обратно я прибежал берегом — против течения плыть трудно, никаких сил не хватает.

— Ну как? Лучше топора?

— Здорово! — восхищенно сказал Слава. — Не отличишь от рыбы. Особенно, когда под водой.

Жаль только, здесь не было Сашки — он пошел домой обедать.

Я плавал, барахтался, возился в воде, пока не посинел весь и зубы у меня не стали выбивать барабанную дробь. Вылез из воды и бросился рядом с дядей Володей на горячий песочек.

— От-т-тдохну — и еще п-п-поплаваю, — сказал я.

Дядя Володя сдвинул на затылок свою драную шляпу, прищурил весело глаз:

— Плавай сколько влезет! Теперь можно. Пари все равно проиграл.

И тут только я вспомнил о нашей «американке».

— Ой, дядя Володя, вы знали о телеграмме! — догадался я. — Ну да, вы же говорили с ними по телефону. Даже, наверное, сами попросили, чтобы они дали телеграмму. А потом стали со мной спорить. Так нечестно, так не считается!