Не одни на всей планете (СИ) - "Андрромаха" - Страница 8

- Я петуха зарублю, возьмешь, Алина суп приготовит. Свиной тушенки дам четыре банки, капусты зимней два кочнА. И тебе, Олег, посылку наберу. Будешь в городе есть и вспоминать бабу Зою!

Олег благодарно кивнул, а когда она отошла, повернулся к приятелю:

- Самсон, ты на себя одного еды бери. Я все равно уеду.

Мишка болезненно дернул плечом:

- Олег, прости меня! Не уходи! Мне без тебя не жить!

- Вчера надо было думать.

- А зачем ты бросил меня там, зачем сказал «ебись»? Я ж пьяный был, надумал всякой дряни! …Лёля?...

Олег вспылил:

- А мне надо было подождать, пока ты ее прямо на столе разложишь?! И не называй меня так больше! Человека, которого так звали, уже нет. Он умер!

Мишка резко вскинул голову:

- Зато она меня - ХОТЕЛА! Понял? А ты – ни разу! Ты у нас супер-пупер-натурал. Всегда только сверху! Давал – раз в год, по обещанию. А не хотел – никогда! А я ведь тоже мужик!...

На последних словах Мишкин голос сорвался, и вышло совсем жалобно. Но Олег ледяным тоном процедил:

- Ну, и срослось у вас с ней? Поздравляю! Совет да любовь!

- Всё? Выкинул меня из жизни!? – в Мишкином голосе звучали злые слезы. – Ладно, хер с тобой! Я больше в город не поеду. Что там делать одному? Сидеть вечерами в холодной квартире? Спасибо, весной насиделся! Дала мне судьба шанс - я просрал. Значит, буду здесь спиваться. Травиться нитрокраской в малярке, четыре тысячи в месяц получать….

- Ты мне на жалость не дави! – взъярился Олег. – Я тоже не Рокфеллер. Но почему-то в грязи не валяюсь. …Как меня вообще угораздило тебе верить?! …Алкаш!

Мишку наотмашь ударили эти слова.

- …Нет, знаешь, я - поеду: у меня ж там машина, я ее продам! Здесь она ни к чему, здесь даже на бензин не заработаешь, не то что на ремонт…. А если продать – это ж сколько пить можно?! А ты не думал, что так обернется, когда мне дарил ее, правда? Сколько тебе хуев пришлось отсосать, чтоб на нее заработать? – Мишку колотило, он знал, что говорит страшное, но остановиться не мог. - А я ее пропью! С блядями! Потому что я – такая же блядь!

Он наступал на Олега всё ближе - ждал удара. Но тот воткнул лопату в землю, развернулся и ушел к меже. Пару минут стоял там, неестественно выпрямив спину и откинув назад голову, как делает человек, который хочет, чтобы навернувшиеся слезы не пролились из глаз. Потом - видно, не справился с собой - пошел прочь от деревни. Мишка проводил его горячечным взглядом, решительно крутанулся на месте и зашагал к мотоциклу. Вытряхнул на землю сумку с инструментами, выбрал большой гаечный ключ и начал откручивать гайку. Минут за десять открутились все, кроме одной. Одна – приржавела, заела и, последняя, не давала отсоединить коляску от мотоцикла.

- Куда собрался? – раздался над его ухом голос Олега.

- Не важно.

Олег зашел спереди и поставил ногу на обод переднего колеса.

- Не поедешь, пока не скажешь!

- Еще чего! – огрызнулся Мишка. – Ты мне никто! Обломишься командовать.

Олег крепко взял за руль двумя руками:

- Сказал: не поедешь.

Мишка с вызовом поднял глаза:

- Не бойся, я – недалеко! До элеватора. У него стена кирпичная, крепкая. И - дорога рядом. Разгонюсь и въебенюсь с размаху. И станет в этом мире одной проблемой меньше.

- Что за дурь? – Олег нахмурился.

- Здесь так принято, знаешь!? На моей памяти трое так закончили. Только коляску надо отцепить. Один комбайнер, дядя Жора, поехал с коляской. И не хватило скорости, чтоб насмерть. Лежал потом шесть лет парализованный, пока не сдох. А я так не хочу, хочу - сразу!

Упорная гайка, наконец, поддалась. Мишка, размахнувшись, отбросил ее в канаву, ударил ногой по педали, заводя мотор.

- Уйди с дороги!

- Не поедешь!

Мишка дернул рулем. Но Олег, стиснувший кулаки до побелевших костяшек, не отпустил, качнулся за мотоциклом всем весом. Мишка матюгнулся.

- Знаешь, я, конечно, не Арни,… - он захлебывался словами и задыхался, - но у меня в цеху каждая болванка весит двадцать шесть кило…. А ты на таможне ничего тяжелее кружки чая не держал…. Так что я – по-любому сильнее! И если мне,… чтоб сейчас уехать... придется тебе нос сломать,… то я сломаю. Будем драться?

- Будем! – твердо ответил Олег, глядя ему в глаза.

- Уйди! – крикнул Мишка в отчаянии.

Олег молчал, вцепившись руками в фонарь мотоцикла. И пальцы его дрожали от напряжения. Мишка бросил руль, мотоцикл завалился на землю. Олег подступил к Мишке грудь в грудь:

- Глуши зажигание! Надо поговорить!

Но Мишка вцепился ему в глотку:

- Да оставь ты меня в покое, сволочь! Чего тебе надо от меня? Катишься – и катись в Кострому. Чего здесь забыл?

- На что они тебя хоронить будут? На кредит? А им его дадут? Они ж еще за прошлый не расплатились! – Олег не говорил, а хрипел, потому что Мишкины руки тесно сжимали ворот его куртки.

- Ты поможешь! – прошипел в ответ Мишка.

- Я же уеду!

Мишка разжал руки и сделал шаг назад. Его нижняя губа дрожала. В голос прорвались умоляющие нотки:

- Пожалуйста, пусти! Ты ведь не простишь меня уже, ни за что. Какая тебе разница, что со мной станет?

Олег ответил, стараясь унять дрожь в голосе:

- Хватить истерить. Возьми себя в руки.

Мишка вскрикнул:

- Я же не Серебряков, чтобы так себя в руках держать!

- Уже не Серебряков? – тихо выдохнул Олег. – А раньше, вроде, говорил….

Мишка осекся и сник. Долго молчал, глядя себе под ноги. Олег также тихо продолжил:

- Мы с тобой завтра поговорим обо всем, хорошо?

Мишка робко поднял на него глаза:

- Олег?...

- Иди на огород! Инструменты я сам соберу.

- Не, надо коляску обратно цеплять, а то – догадаются…. Ты – прости меня, хоть за слова эти уродские…. Я не хотел….

- Ты слишком много не хотел, но сделал, - ответил Олег жестко: - Всё, прикручивай обратно, и пошли копать.

Мишка завинтил обратно гайки. Двух штук не нашел, но в подсумке оказались запасные. Через четверть часа мотоцикл стоял опять с коляской, а они с Олегом синхронно шли по грядам. Теперь Мишка не обгонял Олега – у него всё еще дрожали руки. Он изредка украдкой косился на друга, чтобы увидеть его чуть ссутуленные плечи и сосредоточенное, строгое лицо. В Мишкиной груди бушевал океан чувств. Стыд, благодарность, покорность, любовь, страх потери, отчаяние. И робкими нотами – нежность и надежда. «Люблю тебя, убей меня, уничтожь, сравняй с землей!... Прости меня, люби меня, укрой меня от всех тревог и бед в этой жизни!»

Солнце клонилось к закату. Баба Зоя пришла гнать «рабсилу» с огорода.

- Устали, мои хорошие? Хватит, бросайте до завтра. Я свежего молока надоила. Баньку настрою сейчас. Ты, Олег, париться-то будешь? – повернулась она к гостю.

Олег перечить не стал, коротко ответил:

- Буду.

Они нагрузили коляску мотоцикла мешками картошки, и отец с матерью уехали домой ночевать. А бабка затопила баню. Мишка тюкал топором и несмело улыбался. Раз Олег париться не отказался, может, помирится?! И стояк толкался ему в молнию штанов. Но вышло плохо. Приперлись Санек и Данила:

- Самсоооон! Пропащий, твою мать! Привееет! Гони в ларек, обмоем встречу! У бабы Зои вареная картошка-то осталась?

Мишка улыбался через силу. Прикидывал, как сказать им, чтоб ушли. А когда нарисовались рядом Санькина Вика со своей подружкой Танькой, нахмурился и решительно замотал головой:

- Нет, не выйдет, мужики! Я не буду пить сегодня. Мимо!

- Что «мимо», чего «нет»? – возмутился Данила. – Едем в магазин, а то закроется.

Тут к ним подошел Олег:

- А сигареты там можно купить? У меня закончились. Я с вами поеду!

Мишка настороженно покосился на любимого, пожал плечами и пошел заводить мотоцикл.

Вечер был прохладный. Солнце еще не село, но возле приземистого домика со столетней вывеской «Товары повседневного спроса» уже затеплился единственный на все Ключи фонарь. Остановив мотоцикл на обочине, Мишка неохотно слушал рассуждения Данилы - сколько брать водки, сколько закуски - когда из-за поворота вынырнули синеватые, необычно яркие огни, и обтекаемой, серебристой каплей на деревенскую площадь вплыла дорогая машина. ЧуднАя, как диковинная рыба, с круглыми ксеноновыми фарами, с треугольной эмблемой и слишком высокими для легковушки колесами, она казалась на заросшей лопухами улице инопланетным кораблем.