Рассказы - Панч Петро - Страница 5

— Это Кирик прислал записку. Чтобы обмануть полк. Вот хитрый же, чтобы на меня подумали. И собаку научил,— и снова хотел пнуть Валета.

Командир наморщил лоб. Кирик был комсомольцем, сыном рабочего, Чубатый тоже вроде был рабочим. Поэтому и перебежал от белых к красным, так он о себе рассказывал.

— Значит, окружение нам не угрожает? — ещё раз спросил командир.

— Может, с правого фланга,— ответил Чубатый.— А в долине совсем тихо.

Командир что-то сказал своему заместителю и глазами показал на Чубатого, потом ещё раз прочитал в записке последние слова: «приведёт Валет...»

— Сейчас мы узнаем, кто из вас предатель.— Подозвав собаку, он сунул записку за ошейник, сел на коня и скомандовал:

— Айда, вперёд!

Валет знал, что записку нужно отнести назад, залаял и помчался по стерне в долину. Вслед за ними рысью двинулась конная разведка.

След привёл к борозде

О предательстве Кирика и о Валете, который принёс какую-то записку, быстро узнал весь полк. Чтоб не услышал враг, красноармейцы переговаривались шёпотом.

— Такой умный пёс.

— А Чубатый говорил, что пёс бестолковый.

— Сам он бестолковый, раз от него убежал Кирик.

— А я не верю, что Кирик, комсомолец, удрал к белым.

— Наверное, врёт Чубатый.

— Может, он сам подосланный шпион?

— Не зря его и Валет не любит.

Валет бежал впереди. Рыжий, на рыжей стерне, он был едва заметен. В борозде Валет остановился, покрутился на одном месте и побежал уже не просто вниз, а куда-то в сторону от села. Командир с разведкой не отставали от него. Валет пробежал ещё метров триста, остановился и радостно заскулил. Там кто-то стонал.

— Похоже, что Кирик! Честное слово, Кирик! — воскликнули все в один голос и заспешили в ту сторону. Командир спрыгнул с коня:

— Что ты здесь делаешь, Кирик? Почему не вернулся из разведки?

— Я наблюдал за противником, товарищ командир. Он хочет захватить переправу.

В полк с приказом поскакал ординарец, а командир снова склонился над Кириком, который держался за бок и стонал.

— Кто тебя ранил?

— Чубатый. Выстрелил сзади и убежал к белым, гадина.

— А он говорит, что ты хотел перебежать к белым.

— Куда же я от своих бежать буду? Что вы, товарищи?!

— Значит, Чубатый хотел нас обмануть? Ладно же! А может, и ты врёшь про переправу?

— Какой бы я был тогда комсомолец? Красноармеец разорвал рубашку и перевязал его рану.

— Какой ты комсомолец, сейчас узнаем, а ты лежи, пока придут санитары.— И командир ускакал в полк.

Кирик попробовал было ползти, но застонал и склонился на серую полынь. Валет, довольный, наверное, что нашёл своего друга живым, стал на задние лапы, передние поджал и радостно засверкал вороными глазами.

— Если бы не ты,— прошептал ему Кирик пересохшими губами,— чего бы этот Чубатый натворил! Ах ты ж гад! — и он, скривившись, сжал кулаки.— А если Чубатый сбежит?

Валет закрутил хвостом и вдруг насторожил уши. От переправы доносилась частая стрельба, и какая-то шальная пуля просвистела над его головой. Потом пули полетели густым роем. Кирик заволновался. Полк может не поспеть к переправе, тогда белые прорвут фронт и он окажется в плену. Превозмогая боль в боку, он приподнялся на локте, чтоб глянуть в долину.

В долине вспыхивали огоньки, разрывались выстрелы и кричали люди. Над ними висел молочный туман, смешанный с дымом. Из дыма выскакивали люди, стреляли, бежали и снова стреляли.

— Наши отходят,— встревоженно проговорил Кирик,— не успели, не успели всё-таки на переправу... сюда отходят!

Валет тоже взобрался на борозду и, окружённый свистом пуль, поводил ушами. Цепь уже приближалась к борозде. Мимо Кирика красноармейцы проносили раненых. Пронесли и командира. Он лежал на винтовках и слабеющей уже рукой направлял полк вниз, к переправе. Но красноармейцы бежали к борозде, в которой можно было хотя бы голову укрыть от пуль. Кирика красноармейцы заметили, когда он опять приподнялся на локте и испуганно закричал:

— А переправа, товарищи! Ведь белые захватят! На него вытаращили глаза:

— Тебя не спросили. Их вон целая туча лезет!

— Попробуй сам наступать. А то прячешься в борозде.

Кирик на локтях и коленках, морщась от боли, выкарабкался из борозды.

На него закричали:

— Ты куда!

— Убьют!

— Не вылезай!

— Они же фронт прорвут, товарищи, не позволяйте им переправляться! — и пополз с винтовкой навстречу белым. Возле него сбоку, пугаясь пуль, скулил Валет.

— А говорили, что Кирик предал.

По цепи прошелестел удивлённый шёпот.

— А мы что же? Ползком, товарищи!

За ними поползло ещё несколько красноармейцев, но остальные, засыпанные пулями, не могли даже головы поднять, хотя Кирик всё ещё кричал:

— Вперёд, товарищи, вперёд!

Валет, услыхав знакомую команду, вопросительно посмотрел на Кирика. Вокруг тоненькими голосами пели пули, которых так не любил Валет; но он выскочил вперёд, ощетинился и сердито залаял, как будто на него кто-то замахивался палкой. Красноармейцы, услышав лай собаки, удивлённо высовывали из борозды головы. Шерсть на спине у Валета поднялась дыбом, тонкий хвост был зажат между лапами, уши стояли, как половники. Вдруг Валет как-то неестественно подскочил, завизжал, упал на землю и начал зализывать бок. Возле него распластался обессиленный Кирик. Всё это видели из борозды, и по цепи прокатились смущенные возгласы.

— Стыдно смотреть, товарищи! — выкрикнул кто-то горько.

— А что я говорю, полезли! — проговорил другой.

В это время по цепи пополз слух, что командир умер от ран. Красноармейцы заволновались. Теперь уже несколько голосов кричало:

— Вперёд, товарищи!

— За мной, товарищи!

Бойцы приподнимались на локтях и ползли, а большинство вскакивали на ноги, нестройно, но грозно закричали «ура» и со щтыками наперевес ринулись в долину.

Белые не ожидали такого дружного натиска и остановились. Красноармейцы уже не обращали внимания на пули, а шли в штыковую атаку, тогда белые бросились наутёк через переправу.

Кирик, скорчившись от боли, приподнялся на локтях. Впереди виднелись только спины, пыль и вспышки от вы-стрелов.

— Бегут, бегут Валет. Наши уже на переправе!

Валет жалобно заскулил, вяло пошевелил хвостом, но голову поднять уже не смог. Кирик часто зашмыгал носом, у него самого туманилось в голове, и хотелось опустить её на землю. Наконец к нему подошли санитары с носилками. Кирик спросил:

— О Чубатом не слышали?

— Хотел убежать, анахтема, поймали!

Санитары положили Кирика на носилки.

— А Валета? — робко спросил он.

Один санитар наклонился к собаке, потрогал голову, она тяжело упала на землю.

— Ему уже перевязка не нужна. Хороший был пёс! — санитар вздохнул и взялся за носилки.

Полк гнал врага уже по ту сторону переправы.

Беленький фартучек

Окопы проходили через огород, который спускался к зелёному лугу. Такие же ямки были и на другом берегу речки. Солдаты, которые лежали на огороде, назывались красные, а напротив были белые. Время от времени они стреляли, и мимо хаты, в которой жила светлоголовая Явдошка со своей мамой, пролетали пули. Они жужжали, как настоящие пчёлы.

Одна попала в оконное стекло и пробила в нём дырочку.

— Твоему бы отцу в лоб! — сказала Явдошкина мама сердито.

— Это наши стреляют? — спросила Явдошка.

— Зачем бы они стреляли по своим. Деникинцы стреляют.

— А почему они стреляют?

— Наверное, царя им своего жалко.

— А почему жалко?

— Потому что люди сбросили его, душегуба, с престола.

— И татко мой сбрасывал царя с престола?

— Может, и татко сбрасывал. На фронте солдаты тоже взбунтовались против царя, чтоб народ сам себе правил. На том и разошлись: паны за царя, за свою власть, народ за свою и давай чубы драть, воевать.