Весна войны - Каменистый Артем - Страница 55

Церковник не стал здороваться, сразу приступив к делу:

– Ребята Нарбиса видели еще одну летающую машину.

– Мне уже доложили, я послал туда беспилотник.

– Ты уже посылал его в прошлый раз, но он ничего не нашел.

– Значит, это был просто очередной разведчик. Наверное, присматривает за отрядом Нарбиса издали.

– А он мог заметить твою птицу и улететь?

– Нет. Дроны радикалов на гравитационной тяге и при таких размерах двигательного блока вряд ли могут подниматься выше трех сотен метров. Разве что снять с них вообще все, оставив из лишнего только оптический сенсор и пассивную систему связи. Но толку от такой машины будет немного. Мой беспилотник летает гораздо выше, а у них нет средств наблюдения за небом, сенсоры смотрят только вниз и вперед.

– Еще пара таких налетов, и мы останемся без войска.

– Но потери не такие уж большие.

– Ты издеваешься? Почти три сотни убиты, и почти столько же покалечены так, что если и смогут воевать, то не скоро. И мы перевели гору биоты на остальных, ведь после взрывов образуется яд.

– Ты говорил, что у вас четыре тысячи воинов.

– Так и есть. Но еще два налета, и на ногах останется половина. И я тебе так скажу: войско, еще до начала битвы потерявшее каждого второго, победить не сможет. Не тот настрой уже будет. Надо что-то придумать против этих бомб.

– Пытаюсь, но, Либерий, времени мало было на это. Я почти все его потратил, копируя вам пушки и карабины, еле выкроил несколько часов на станции постановки помех и остальное.

– Не очень-то твои станции им помешали.

– Поверь, без них потери оказались бы куда выше.

В фургон заглянула Тейя:

– Почему стоите?

– Управляю беспилотником, – пояснил Эйс. – При тряске это очень неудобно.

– И что там?

– Да видели их бомбардировщик, проверяю теперь. О! Вот и он!

– Летающий дрон нашелся? – спросил Либерий.

– Да. И это точно не бомбардировщик. Брюхо не вижу, но летает быстро, груженые, они на такое не способны. Видимо, и правда разведчик.

– Жаль, что твоя птица не может их обстреливать.

– Она легкая и быстрая, но за все надо платить.

– Я понимаю…

– Попробую послать ее чуть дальше. Этот беспилотник, похоже, двигается кругами, все дальше забирая на юго-запад. Может, прикрывает что-то, надо проверить, раз я уже там. Шванди поттета цеттах! Прости, Ти!

– Что случилось?! – насторожился Либерий.

– Обстреляли, ухожу на виражах.

– Кто?

– Не видел. Похоже, с земли лупили. Там река дальше, по обоим берегам заросли. Вспышки в них были, и вроде даже трассы кинетики видел. Мазилы – даже близко не прошел ни один, а ведь я летел по прямой, ничего не боясь.

Тейя вызвала электронную карту и указала на синюю линию:

– Это Подонец, самая значительная река здесь. Они ждать нас там хотят, я думаю. На другом берегу. Удобно будет так.

Либерий нахмурился: штурмовать берег, на котором засел враг, ох как непросто. А если у него к тому же бронированные боевые машины…

– Снаряды вроде приличного калибра – это или дроны, или стационарные установки. Но думаю, что дроны, потому что били даже из густых зарослей вдали от берегов. Зачем ставить стационар там, где вообще нет видимости?

– Можешь вернуться и рассмотреть получше? – спросил Либерий.

– Попробовать можно, но если собьют – это будет на твоей совести.

– У тебя еще птицы есть, не обеднеешь.

– Я к этой привык, она счастливая. Сейчас наберу высоту, потом развернусь. Когда начнут стрелять, пойду на снижение. Скорость при этом возрастет, попасть труднее будет. Проскочу за реку, думаю, дальше у них дронов не будет, смысла нет раскидывать их по такой площади. Кстати, вы не находите забавным наш диалог?

– О чем ты? – не поняла Тейя.

– Либерий говорит на древнем, презираемом его церковью языке, с чудовищным акцентом, ты на его родном, иногда путаясь, а я перемешиваю слова из обоих. И при этом прекрасно друг друга понимаем.

– Тебя понимаем только я и Тейя, – поправил его Либерий.

– Но ведь это всего лишь начало. Ваш язык надо менять.

– Зачем?

– Он очень грубый, на нем невозможно представить песню.

– Ты просто наших песен не слышал.

– Вчера имел сомнительную честь. Ваши воины у костра изобразили что-то, в их понимании являющееся песней. Мне не слишком понравилось.

– Как хоть называется?

– Я не знаю. Там что-то про пиво было, про женщин с молочными железами выдающихся размеров и про какие-то платные услуги пошлого характера, этими женщинами предоставляемые. Я мало что понял, да и ваш офицер велел им замолчать, не дал закончить.

– Таких песен я знаю штук двадцать, и все они да… как-то не очень, ты прав. Тебе совсем другие надо послушать.

– Потолок, начинаю разворот. Какие другие?

– Ну, я бы спел, да не умею. Голос такой, что кони пугаются.

– Они всего пугаются.

– Ты просто не видел, как они пугаются именно моего голоса.

– А про что хоть песни, которые тебе нравятся?

– Да есть одна… Она про поле.

– Песня про поле? Должно быть, недлинная?

– Ну… короткой ее не назвать.

– Разворот завершен, иду к реке. И что же там можно так растягивать про какое-то поле?

– Так ведь поле очень красивое. Красиво про него поется. Слышишь слова песни и видишь, какое оно. На нем цветы растут синие и тропинка вьется. Высоко над головой завис на одном месте жаворонок, его не разглядеть, слышно только пение. Через тропинку перебегают ящерицы с изумрудными спинками, над цветами жужжат пчелы. Почему-то пахнет медом и яблоками.

– Все, пошел на снижение. Знаешь, вот ты это сказал, и мне почему-то показалось, что здесь так же пахнет – медом и яблоками.

– С песней бы пахло гораздо сильнее.

– И что дальше в ней было?

– Тропинка проходит там же, где ты бегал в детстве босиком. А потом возвращаешься в родную деревню по ней же, но на тебе армейские сапоги.

– Шванди! Издали лупят! Как они меня видят?!

– Попали?!

– Попади, я бы не так ругался. А почему на герое песни армейские сапоги?

– Я думаю – это потому, что он солдат. Вырос, ушел в армию. А теперь возвращается в деревню. И на околице его встречает девушка с косой цвета недозрелой пшеницы.

– Не пройти, очень плотный огонь, выполню разворот с пикированием, попробую проскользнуть на минимальной.

– А получится?

– Я забил в карту все засеченные огневые точки. Если двигаться так, чтобы ни в лоб на них, ни уходить по прямой, может получиться. Они стреляют отвратительно. Дико мажут. А что за цвет «недозрелой пшеницы»?

– Ты разве никогда не видел недоспевшую пшеницу?

– Я и зеленую ее никогда не видел.

– Что у тебя за жизнь была?

– Да нормальная жизнь. Ты первый, кто намекает, что я многое потерял.

– Светло-золотистые волосы. Красивый цвет.

– Все, перехожу на горизонтальный, иначе развалюсь. Птичка легкая и хрупкая, перегрузки не любит. Я понял, о каком ты цвете. Согласен: красивый. Мне такой тоже нравится. Жаль, что ты не можешь про это спеть.

– Жаль. Тебе бы точно понравилось.

– А девушка хоть красивая?

– Красивее солнца…

– Ну, это ты, допустим, загнул… Вижу теккона. Уже не вижу. Вот же гроб тупой: в упор не попал. А чего у тебя голос такой странный, Либ?

– Я был на этой тропинке…

– Еще один теккон, прямо на берегу. Встрял задницей в обрыв, пытаясь на меня развернуться. Вот же тупица… Тропинка, которая в песне? Ты о ней?

– Может, и она. Я не знаю. Моя тоже вела в деревню.

– Шванди цаатох маради путах! Дебстебе! Ааррах! Сбили! Ти, уши закрой! Сбили меня!

Эйс сорвал очки, в бешенстве швырнул на пол.

– Кто сбил? Что ты видел? – спросил Либерий.

– Только текконов. Девять штук насчитал, причем последний не стрелял, пока я на него не выскочил. Неудачно вышел, прямо в лоб на его орудия. А я шел на минимуме, едва макушки деревьев не задевая. Отлеталась моя счастливая птичка.