Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Эмили из Молодого Месяца. Восхождение - Монтгомери Люси Мод - Страница 2


2
Изменить размер шрифта:

— Зачем же тебе такое платье, Эмили?

Может быть, оно мне и ни к чему, но я чувствовала бы себя в нем так, словно оно часть меня... что оно выросло на мне, а не просто куплено и надето. Я хочу, чтобы одно такое платье было в моей жизни. А под ним шелковая нижняя юбка... и шелковые чулки!

У Илзи уже есть шелковое платье — ярко-розового цвета. Тетя Элизабет говорит, что доктор Бернли одевает Илзи как взрослую и слишком роскошно для маленькой девочки. Но ведь ему нужно загладить свою вину перед ней за все те годы, когда он совсем ее не одевал. (Разумеется, она не ходила нагишом... но вполне могла бы, если бы это зависело только от доктора Бернли. Заботиться о ее одежде приходилось другим людям.) Теперь он исполняет любое ее желание и дает ей во всем полную волю. Тетя Элизабет говорит, что это очень плохо для Илзи, но бывают моменты, когда я ей немного завидую. Я знаю, это нехорошо, но ничего не могу с собой поделать.

Доктор Бернли собирается следующей осенью послать Илзи в Шрузбури — в среднюю школу, а потом в Монреаль — учиться декламации. Вот почему я ей завидую... а вовсе не из-за шелкового платья. Я хотела бы, чтобы тетя Элизабет тоже позволила мне поехать на учебу в Шрузбури, но, боюсь, она никогда на это не согласится. Она считает, что за мной нужен глаз да глаз, так как когда-то моя мама убежала из дома. Но ей нечего бояться, что я убегу. Я решила никогда не выходить замуж. Я буду обручена с моим искусством.

Тедди очень хочет поехать в Шрузбури следующей осенью, но его мать тоже не соглашается его отпустить. Не то чтобы она опасалась, что он убежит, но просто потому, что горячо его любит и не в силах с ним расстаться. Тедди хочет стать художником, и мистер Карпентер говорит, что у него настоящий талант и что ему нужно непременно дать возможность учиться, но все боятся заговорить об этом с миссис Кент. Она маленькая женщина — ростом не выше меня, — тихая и робкая... однако все ее боятся. Я ужасно боюсь. Я всегда знала, что не нравлюсь ей — с того далекого дня, когда мы с Илзи впервые пришли в Пижмовый Холм поиграть с Тедди. Но теперь она меня ненавидит... я это ясно чувствую... ненавидит просто потому, что я нравлюсь Тедди. Для нее невыносимо сознавать, что ему нравится кто-то или что-то, кроме нее. Она ревнует даже к его рисункам. Так что у него мало надежды поехать в Шрузбури. А вот Перри едет. У него ни цента за душой, но он намерен учиться и одновременно зарабатывать на жизнь. Именно поэтому он считает, что ему лучше поехать в среднюю школу в Шрузбури, чем в шарлоттаунскую королевскую учительскую семинарию. В Шрузбури ему легче будет найти работу, да и снять жилье там дешевле.

— У этой старой скотины, моей тети Том, есть деньжата, — сказал он мне, — но она не даст мне ни гроша... если только... если только...

Тут он посмотрел на меня многозначительно.

Я покраснела — просто потому, что не могла не покраснеть, и тут же рассердилась на себя за то, что краснею, и на Перри... потому что он упомянул о том, о чем я слышать не желаю... о том давнишнем случае, когда его тетя Том встретила меня в роще Надменного Джона и напугала почти до смерти, потребовав, чтобы я пообещала выйти замуж за Перри, когда мы вырастем — только в таком случае она даст ему образование. Я никогда никому не рассказывала об этом... мне было стыдно... никому, кроме Илзи, а она сказала:

— Старая тетя Том захотела, чтобы Перри получил в жены не кого-нибудь, а одну из Марри! Надо же такое придумать!

При этом Илзи ужасно сурово обращается с Перри и то и дело с ним ссорится по таким поводам, которые у меня вызывают лишь улыбку. Вот только один пример. Перри никак не может допустить, чтобы кто-то хоть в чем-то его превзошел. Когда на прошлой неделе мы были на вечеринке у Эми Мур, ее дядя рассказал нам историю о каком-то поразительном теленке с тремя ногами, которого ему довелось увидеть, и Перри тут же заявил:

— О, это просто ерунда по сравнению с уткой, которую я однажды видел в Норвегии.

(Перри действительно был в Норвегии. В детстве он везде плавал со своим отцом, морским капитаном. Но я не верю ни единому его слову про эту утку. Нет, он не лгал... он просто фантазировал. Дорогой мистер Карпентер, я не могу обойтись без подчеркиваний!)

Если верить Перри, у этой утки были четыре ноги — две, там где должны быть ноги у обычной утки, и две на спине. Когда она уставала ходить на паре обычных ног, она переворачивалась на спину и ходила на другой паре!

Перри рассказал свою байку с серьезным лицом, и все смеялись, а дядя Эми сказал: «Встань с головы на ноги, Перри!» Но Илзи пришла в ярость и всю дорогу домой не желала с ним разговаривать. Она сказала, что он выставил себя дураком, пытаясь «пустить пыль в глаза» такой глупой историей, и что ни один джентльмен так не поступил бы.

Перри возразил:

— Пока я никакой не джентльмен, а всего-навсего батрак, но когда-нибудь, мисс Илзи, я буду более тонным джентльменом, чем любой, с которым вы знакомы.

— Джентльменами, — с раздражением заявила Илзи, — родятся. Ими не становятся.

Илзи почти избавилась от своей прежней привычки «обзываться» всякий раз, когда ссорится с Перри или со мной, зато привыкает говорить жестокие, язвительные слова. Они гораздо обиднее всякой брани, но меня не ранят... всерьез... или надолго... так как я знаю, что эти слова у нее лишь на языке, а на самом деле любит меня так же глубоко, как я люблю ее. Но Перри говорит, что они стоят у него колом в горле. Так что Илзи и Перри не говорили друг с другом всю дорогу домой, а на следующий день Илзи снова напустилась на него из-за того, что он неграмотно говорит и не встает, когда в комнату входит женщина.

— Разумеется, трудно ожидать от тебя любезности по отношению к даме, — сказала она самым язвительным тоном, — но уж для того чтобы научить тебя грамматике, мистер Карпентер сделал все, что мог.

Перри не ответил ей ни слова, но обернулся ко мне и попросил:

— Не могла бы ты говорить мне о моих недостатках? Я не против того, чтобы этим занялась ты... ведь мириться с ними, когда мы вырастем, придется тебе, а не Илзи.

Он сказал это, чтобы досадить Илзи, но еще больше досадил мне, так как намекнул на то, что было и останется запретной темой. Так что мы обе два дня с ним не разговаривали, и он сказал, что с удовольствием отдохнул от нападок Илзи.

Перри не единственный, кто осрамился перед гостями в Молодом Месяце. Я сама краснею, вспоминая, какую ужасную глупость сказала вчера вечером. У нас в доме проходило собрание дамского благотворительного общества, и тетя Элизабет устроила ужин, на который пригласила и мужей всех дам-благотворительниц. Мы с Илзи подавали блюда гостям, сидевшим за столом, который был накрыт в кухне, так как в столовой стол оказался недостаточно длинным. Сначала было очень интересно, а потом, когда всю еду и напитки разнесли, стало немного скучно, и я, стоя у окна и глядя в сад, начала сочинять в уме стихи. Я так увлеклась, что забыла обо всем на свете, а потом вдруг услышала, как тетя Элизабет произнесла: «Эмили», — очень резко, а затем указала мне взглядом на мистера Джонсона, нашего нового священника. Я смутилась, схватила чайник и воскликнула:

— Ах, мистер Чай, налить вам еще Джонсона?

Все расхохотались; тетя Элизабет выглядела раздосадованной, тетя Лора смущенной, а я была готова от стыда сквозь землю провалиться. И потом я никак не могла уснуть — все думала об этом. Странно, но я думаю, мне было более неприятно и стыдно, чем если бы я действительно сделала что-то нехорошее. Здесь, разумеется, проявилась «гордость Марри», и, вероятно, это очень грешно. Иногда у меня возникают опасения, что тетя Рут Даттон все же права в своем мнении обо мне.

Нет, она не права!

Но традиции Молодого Месяца требуют, чтобы наши женщины умели с честью выйти из любого трудного положения и всегда оставались любезными и обходительными. А какая уж тут любезность и обходительность, если новому священнику задают такой вопрос? Я уверена, он будет вспоминать об этом всякий раз, когда увидит меня, и я всегда буду смущенно ежиться под его взглядом.