Год Единорога - Нортон Андрэ - Страница 16

Я быстро оделась и вышла наружу, в свет раннего утра. Иллюзия исчезла, остались только суровые каменные утесы и догорающий костер. Я чувствовала, что все другие девушки еще спят и проснулась только я одна. И потребность убедиться, что я не осталась здесь одна, взяла верх надо всем.

Гонимая этим желанием, я пошла к ближайшей палатке. Там лежала Кильдас, укрытая накидкой, и спала. Я заглянула в следующую палатку. Всадников нигде не было! Я вернулась к Кильдас и попыталась разбудить ее, но тщетно. Может быть, ей снился сладкий сон, потому что на ее губах играла улыбка. Мои попытки разбудить других тоже не имели успеха.

И мое беспокойство становилось все сильнее и сильнее. Кожа моя зудела: меня переполняло возбуждение, которого я не понимала. Где-то происходило что-то, что меня притягивало…

Притягивало, да, это было так! Я отключила все свои мысли и постаралась сосредоточиться на этом влечении. Мне так хотелось, чтобы оно исчезло.

Я закрыла глаза, покачнулась, как соломинка на ветру и повернулась к засыпанному щебнем концу долины. Там, это было где-то там!

Опасность… Я забыла о всякой опасности, а сознавала только магическое влечение. Я карабкалась по грудам щебня, досадуя на то, что мое платье мешает мне. Вверх, еще выше, вверх!

Моя кровь равномерно пульсировала в такт ударам сердца, но одновременно с этим пульсация чувствовалась и в воздухе, похожая на почти беззвучный барабанный бой, удары волн о мое тело, пока я карабкалась все выше и выше. Потом я услышала звук, на который во мне что-то среагировало и зуд в моем теле стал сильнее. Одновременно во мне росло разочарование, потому что я хотела узнать и понять — но не узнала ничего. Я стояла по эту сторону закрытой двери, по которой могла молотить кулаками до тех пор, пока не пойдет кровь, но я все равно не могла войти в нее, потому что не знала, как ее открыть.

Я достигла вершины этого каменного горба и взглянула вниз. Я обнаружила всадников.

Они стояли тремя рядами и лица их были обращены к концу долины. И это действительно был конец: массивная, гладкая каменная стена была непреодолима. Головы всадников были непокрыты; их шлемы и все их оружие было сложено в стороне, на место, которое находилось почти за пределами моего поля зрения. Они с пустыми руками стояли перед стеной.

Они кричали, но не голосами, а своими сердцами. Этот крик причинял мне боль, и я зажала уши руками, чтобы не слышать его. Но это не помогло мне против того, что вызвал во мне этот крик: голода, скорби, одиночества и маленького лучика надежды. Они, как осадным тараном, ударили своими чувствами в стену, чтобы пробить Врата в свою страну.

Один из них вышел вперед — это был Хирон. Я поняла это, даже не видя его лица. Он положил ладонь на каменную стену и замер, пока остальные все еще молили о доступе в свою страну. Потом отошел в сторону и его место занял другой, потом следующий и так все по очереди. Время шло, но я сознавала это так же смутно, как и всадники.

Когда последним к стене подошел Херрел, я увидела его лицо прямо перед собой, как видела его вчера вечером: оно выражало чувство утраты и безграничной тоски. Они там, внизу, не пытались воздействовать на Врата своей волей, они только молили и унижались, идя против своей природы.

Ожидали ли они теперь какого-то ответа? Херрел отошел от стены и снова вернулся на свое место в последнем ряду. И мощные удары волн их чувств не ослабевали. Я почти поверила, что все их усилия напрасны. Эта каменная стена, должно быть, стояла там такая же несокрушимая с начала времен. Или во время бесконечных странствий по степям их охватило безумие, которое заставило их пытаться сокрушить эту стену? И существовала ли вообще эта затерянная страна?

Я уже привыкла к пульсации в моем собственном теле и теперь, когда узнала, что они здесь делают, то решила проявить осторожность и подумала о возвращении в лагерь. Но когда я попыталась покинуть свой наблюдательный пост, мне не удалось этого сделать. Я была словно прикована к камням, на которых полулежала. Когда я это поняла, меня охватил страх и я вскрикнула.

Они меня заметили! Они обнаружили меня! Но ни одна голова не повернулась в мою сторону. Все глаза были устремлены на стену. Я напрягла все свои психические силы, но не смогла порвать невидимые оковы. Всадники-оборотни продолжали взывать к Силам, от которых они ждали милости, в то время, как я должна была беспомощно лежать здесь.

Я справилась с охватившей меня паникой и снова попыталась подняться. Но я не могла двигаться! Моя рука лежала на камне передо мной и я сконцентрировала внимание на своих пальцах. Давайте же, пальцы! Рука сжалась в кулак и оттолкнулась от скалы. Только рука! Рука, поднимись!

Я снова и снова отдавала мысленные приказы, и пот лился по моему лицу. Мои конечности начали повиноваться: сначала одна, потом другая. Я с трудом пошевелила ногой, согнула колено, чтобы освободиться из этой невидимой сети. Сантиметр за сантиметром я отползала назад, пока всадники не скрылись из моего поля зрения. Потом я устало вытянулась и отдохнула, прежде, чем сосредоточить свою волю на том, чтобы встать. Я стояла, пошатываясь, затем мне удалось переступить сначала одной ногой, затем, другой и чем дальше я удалялась от своего наблюдательного поста, тем свободнее становились мои движения.

Лучи солнца проникли в долину и упали мне на лицо и мои истерзанные руки, согрев их. Когда я повернулась спиной к каменному горбу, который отделял меня от всадников, я снова смогла двигаться нормально. И теперь мне только хотелось достичь лагеря и найти там убежище.

Однако едва лишь я сделала несколько шагов, как услышала удар колокола, похожий на тот, что звучал с колокольни монастыря, призывая к молитве; только этот удар был звучнее и глубже. Звук, казалось, исходил отовсюду: с неба, из-под камней у меня под ногами, от окружающих скал. И с этим гулом, казалось, все пришло в движение, все, что было прочньм и неподвижным, вдруг закачалось. Вниз посыпались камни. Моя рука, в которую попал камень, стала бесчувственной.

Эхо этого колокольного гула, который теперь уже прекратился, катясь вдоль горной цепи, было таким же громким. Никакие боевые барабаны, никакие гонги в замках, никакие другие звуки, которые я когда-либо слышала, не могли сравниться с этим гулом.

Итак, они достигли своего, и их закрытые Врата открылись. Их родина была перед ними. Их! А не моя…

Снова покатились падающие камни, и я огляделась. На меня смотрели пылающие глаза медведя, за медведем я увидела узкую морду волка и услышала удары крыльев орла. Люди-оборотни или звери?

А потом они снова стали людьми, а не зверями, Херрел пробивался через отряд вперед.

— Убить!

Вылетел ли этот приказ из горла волка, из клюва орла или же это было ржание жеребца? Слышала ли я это вообще или только прочитала это в их глазах?

— Я не могу убить ее, — сказал Херрел. — Разве вы не понимаете, что дал нам случай? Она из рода Мудрых: в ней течет кровь колдуньи!

Хирон подошел поближе, стал рассматривать меня прищуренными глазами и от его внимания не ускользнула ни измятая одежда, ни мои окровавленные руки.

— Почему ты пришла сюда? — спросил он, и голос его был спокоен, очень спокоен.

— Я проснулась… И меня позвали.

— Разве я вам ничего не говорил? — вмешался Херрел. — Настоящая кровь должна ответить на то, что мы…

— Замолчи! — приказ был похож на удар бича и я увидела, что тело Херрела напряглось и глаза его засверкали. Он повиновался, но неохотно.

— И куда же ты пошла?

— Туда, вверх, — я указала на вершину каменного горба, с которого наблюдала за их призывами.

— И все же ты не свалилась вниз, — медленно сказал Хирон. — Ты даже ухитрилась спуститься обратно сюда.

— Убей!

Это был Хальзе? Или кто-то другой? Но Хирон покачал головой.

— Она не добыча для хищников, братья по отряду. — Он поднял руку и указал на символ, сгустившийся в воздухе между нами. Сначала возник туманный зеленоватый след, потом зеленое стало синим, а потом, когда линии стали бледнеть, серым.