Духи времени - Нортон Андрэ - Страница 12

Талахасси облегченно вздохнула, надеясь, что ее вздох не услышали. Она не взяла на себя этой роль добровольно, но, конечно, не желала, чтобы ее разоблачили в самый опасный для нее момент.

Джейта заговорила, обращаясь к Талахасси с почтением, какого она прежде не оказывала. Она показала на здание, полускрытое густой растительностью, очевидно, убеждая девушку идти туда.

Они прошли через густые заросли, которые, похоже, служили изгородью между садом и посадочной площадкой.

Теперь здание перед ними, окруженное заботливо ухоженными цветочными клумбами, было ясно видно. Массивные колонны примыкали к фасаду, поддерживая нависающую крышу. Колонны, как и развалины, были незнакомого вида.

Это были не классические колонны западного мира, унаследованные от греков — скорее, их задумали похожими на толстые стебли цветов, верхушки которых венчали полураскрытые бутоны.

Дверь, расположенная между ними, была очень широкой и выходила не в зал или коридор, но во внутренний двор, посреди которого располагался продолговатый бассейн, окаймленный по краям плавающими лотосами. Охранники у двери, тоже амазонки, мгновенно вытянулись по стойке «смирно».

На расстоянии ожидала группа женщин в белых одеяниях, которая рассыпалась по приказу жрицы, хотя расходились они неохотно, многие оглядывались на Талахасси, будто надеялись, что она отменит распоряжение Джейты. После второго приказа две женщины, прибывшие с ними из храма, отправились в ту же самую сторону, куда направились жрица и Талахасси, и они заспешили впереди с корзиной для одежды.

Когда эти двое прошли через одну из дверей, которые выходили во внутренний двор с четырех сторон, Талахасси все поняла. Джейта сообразила правильно — теперь она знала точно, куда должна идти и что сделать, чтобы не ошибиться дверью, что могло бы ее выдать. Как только расшитые дверные драпировки опустились у нее за спиной, девушка с любопытством осмотрела это незнакомое жилище.

Стены расписаны стилизованными цветами лотоса, обрамляющими голову львицы, которая точно соответствует маске, что носит ее спутница. Здесь была узкая кровать, ее четыре инкрустированных ножки напоминали лапы леопарда.

Складные столики располагались рядом с двумя креслами с прямой спинкой, ножки которых напоминали кошачьи. И еще здесь имелась обитая мягким скамья, стоящая перед более массивным предметом обстановки, состоящим из двух рядов выдвижных ящиков, пустое пространство между которыми перекрыто плитой инкрустированного дерева. На ней располагались зеркало и множество маленьких, причудливо вырезанных и разукрашенных коробочек и баночек. Когда Талахасси шагнула вглубь комнаты, она увидела себя в зеркале полностью и открыла рот от изумления.

Она смотрела в лицо незнакомке. Густая косметика вокруг глаз — линии которой тянулись далеко назад, достигая края парика, — скрывала лицо почти как маска. Ее смугловатая кожа, сам парик — она могла сойти с какой-нибудь расписанной стены гробницы в Фивах или Мемфисе!

— Ашаки! — она не сознавала, что произнесла это имя вслух, пока сама себя не услышала.

Трудно было отвернуться от незнакомки на зеркальной поверхности. Она.., она не была Ашаки. Внезапно ее руки начали дрожать. Она чуть было не выпустила жезл, который выпал бы, если не быстрое предостерегающее восклицание, заставившее ее отвести взгляд от этого обманчивого изображения.

Одна из храмовых женщин подошла к ней, держа в руках продолговатый ларец, покрытый золотом; рельефным рисунком на нем выделялись те же самые медальоны, охраняющие дух, которые ей уже встречались на другом ларце — где, как давно это было? Жрица прижала пальцы к двум точкам на его поверхности, чтобы открыть крышку. Внутри мягкая обивка имела углубление, длинное и узкое, несомненно предназначенное для жезла. Талахасси с облегчением положила его внутрь и увидела, как ларец закрыли и положили на кровать.

Затем Джейта подняла руки к затылку и нажала на него так же, как делала с ларцом для жезла. Мгновением позже маска распалась на две половины, которые приняла одна из женщин.

Талахасси обнаружила, что смотрит в лицо женщины, которая не отличается красотой. У нее был крючковатый нос, как клюв ястреба, подбородок заострялся, и казалось (когда она поворачивалась в профиль), что он изгибается навстречу этому самому клюву. Коротко остриженные волосы на голове серебрились, и она не использовала косметику, чтобы подвести глаза или подкрасить полные губы. Лицо это было лицом человека, приказам которого повинуются, и немедля. И все же сила в нем, подумала Талахасси, не сочетается с каким-либо проявлением жестокости. Она даже выстроила, в своем собственном разуме, идею олицетворенной справедливости, которая лучше всего подходила Джейте.

Теперь жрица изучала Талахасси внимательно, последовательно, как художник мог бы подробно рассматривать какое-нибудь произведение своих рук, беспощадно отыскивая самую незначительную погрешность. Другие женщины отступили к двери, подняли руки в салюте и ушли. Талахасси сделала глубокий вдох и позволила себе сесть в одно из кресел.

Джейта продолжала стоять до тех пор, пока Талахасси, догадавшись о причине, не подала знак рукой своей компаньонке, указав на другое кресло. Хотя эта комната была гораздо прохладнее, чем в разрушенном храме, она хотела бы сбросить парик, избавиться от песка, налипшего на ее окрашенную кожу. Но более всего она нуждалась в информации.

Дверь приоткрылась, и Идия почти украдкой вновь проскользнула внутрь. В руках она держала прикрытую корзину, которую передала Джейте. То, что жрица вынула оттуда, оказалось ящичком, из которого свисали два шнура. Идия торопливо пододвинула один из столиков ближе, и Джейта поместила на него ящичек. Она подняла один из шнуров и вставила его твердый наконечник себе в ухо, дав Талахасси знак сделать то же самое с другим.

Девушка почти резко втолкнула свободный конец в ухо и сразу же ощутила результат. Телепатия? Нет, потому что этот обмен, очевидно, происходил благодаря ящичку. Но она на самом деле приняла сообщение — не из губ в уши, но из сознания в сознание:

— Не бойся, леди.

Талахасси, уже поднявшая руку, чтобы выдернуть шнур, все же овладела своими нервами. Это было то, чего она желала больше всего: средство общения, выяснение ситуации.

— Кто вы? Где я? Как я попала сюда? — задавала она вопросы быстрым шепотом.

— Не спрашивай — до тех пор, пока не выучишь наш язык, леди. Здесь слишком много теней, которые имеют уши и рты, чтобы шепнуть в ненадежных местах то, что уловили эти уши. Я — Дочь Эпидемека, хотя многие из нашего народа, к сожалению, в эти годы отклонились от Истинного Учения.

Что же касается места, где ты находишься, — то я не могу сказать более чем, что это Империя Амона в двухтысячном году после разделения Севера и Юга. Это не твой мир. Что же касается того, как ты попала сюда, — в настоящее время это повествование по необходимости будет коротким, потому что у нас слишком мало времени. Но оно пойдет таким же манером, как детеныш следует за матерью.

То, что лежит там, — она жестом показала на упакованный теперь жезл, — является душой нашего народа. Ox, — она сделала гримасу, будто откусила чего-то очень кислого, — в наши дни много таких, кто не верит в доктрины, что сделали Амон великим под нашим Господином, Солнцем. Они полагаются на труд своих собственных рук, говорят, что рожденное из их мыслей — является только их, а не исходит из Учения Существа более высокого, чем они сами. Однако даже эти распущенные мыслители знают, что без Жезла в ее руках кэндейс не отдает приказов, которым должны повиноваться. Без него она является пустым местом, так как в Жезле находится вся сила ее Рода. И только один из Рода может держать его.

— Кэндейс! — Талахасси забыла о предупреждении Джейты. — Это титул древних королев Мероэ!

Глаза, обращенные к ней, сузились.

— Кто ты, говорящая о Месте Умерших?

Это требование вызвало приступ боли в голове, достаточно резкой, чтобы заставить ее поднять руку ко лбу. В нем была нота враждебности…