Чёрный Триллиум - Нортон Андрэ - Страница 51

По-прежнему дорогу им указывал амулет — тусклая искорка, горевшая на одном из лепестков. Кроме того, Джеган ориентировался по солнцу, по растениям, так что лодку они гнали вперед изо всех сил — Джеган в основном на веслах, а принцесса помогала ему шестом.

Теперь она постоянно вспоминала сестер. Неужели они стали жертвами этого негодяя Волтрика? Но что-то внутри нее подсказывало, что Харамис и Анигель живы. Меньше тревоги вызывали воспоминания о Харамис. То, что она спаслась, в общем-то, не вызывало сомнения. Ее старшая сестра не из тех, кто не может поставь за себя. Но если Харамис жива, если добралась до Великой Волшебницы, значит, она уже вступила на путь борьбы. Именно эта неизвестность, незнание планов Харамис удручали ее больше всего. Вот с Анигель дело обстояло похуже. Схватили ее тогда у колодца или нет? Сжимая амулет со священным цветком, она не раз задавала этот вопрос — обращалась к Триллиуму, к небу, к хлюпающей под ударами весел воде, к джунглям, к птицам и рыбам, даже к звездам. Ожидая ответа, она ощущала томительную сладость в душе — это был верный знак, что Анигель жива. В противном случае ей было бы дано знамение. Обязательно. Она так и объясняла на привалах Джегану. Тот обычно помалкивал, случалось, кивал или пожимал плечами, вздымая реденькие брови, отчего его мордочка с приплюснутым носом и остренькими ушами принимала такое комическое выражение, что Кадия с трудом удерживалась от смеха. В разуме, в опыте, в мудрости, наконец, ему не откажешь, но вид у него в минуты размышлений был очень потешный. С Кадией он соглашался в главном — случись что с Анигель или Харамис, это стало бы известно. О происшедшем долго бы судачили и ниссомы, и уйзгу, и вайвило… Кое-что бы долетело и до них… Лаборнокцы не упустили бы возможности объявить, что наследницы трона преданы смерти. Это бы значило для всех племен Народа, что возврата к прошлому не будет…

О-о, это была очень тонкая политика! У Кадии руки чесались от желания вступить в борьбу. Только без всяких магических ухищрений… Но чем дальше, тем яснее она начинала осознавать, что присутствие во вражеском стане Орогастуса неодолимо переводило будущий театр военных действий в какие-то заоблачные, таинственные дали и, не разобравшись что к чему в тех оккультных пространствах, смешно было начинать войну.

Это была грустная мысль, но отбросить ее было невозможно…

К вечеру небо затянуло тучами, и в ранних сумерках Джеган повернул лодку к зарослям тростника. Золотистый свет, рождаемый местной растительностью, угасал на глазах.

В нише, образованной двумя стенами тростника, Джеган бросил якорь. Они всухомятку поели, потом охотник коротко распорядился:

— Спи!

Легко сказать — спи! Но как уснуть в этой проклятой, полной опасностей темноте? Мрак сгустился до такой степени, что в нем расплывалась фигура Джегана, сидевшего на корме. Принцесса долго ворочалась, бормотала, поминала болота недобрым словом, потом неожиданно легко, свернувшись клубочком, провалилась в дрему. Ее посетил сон — даже скорее видение… Все было, как наяву: она подходит к какому-то городу (не Тревисте), прекрасно сохранившемуся, без примет одряхления или развалин. Тем не менее он казался вымершим. На стенах — никаких следов караула, часовых; никто не входит и не выходит из распахнутых ворот. Они появились внезапно — мостик, опущенный через ров, две металлические огромные створки; в глубине такие же ворота, тоже открытые. Ее как бы приглашали войти… Манили… Или заманивали?..

Это все, что она могла вспомнить поутру. Недосказанность отозвалась сильной головной болью — безусловно, ей еще что-то явилось. Она никак не могла вспомнить, вошла ли она в мертвый город или нет.

Как к этому видению следовало относиться? Это был Нот?.. К ее разочарованию, древний город, куда они прибыли к вечеру следующего дня, ничем не напоминал явившийся во сне. Во-первых, здесь кругом лежали развалины, заросшие буйной вьющейся растительностью, а над ними возвышалась полностью сохранившаяся, словно высеченная из скального монолита — никаких следов кладки, — башня.

Джеган подогнал лодку к облицованному камнем берегу.

— Вот мы и добрались, — глухо, торжественно объявил он — Это — Нот. Дальше мне хода нет, ты пойдешь одна. Я подожду здесь.

Выложенная плитами дорожка была не шире корпуса их лодки. Кадия вздохнула, решительно шагнула на плиты, махнула рукой Джегану и зашагала в сторону башни. Чем ближе она подходила, тем большее удивление охватывало ее — башня при приближении, казалось, росла, и, когда принцесса приблизилась к распахнутой двери, сооружение вершиной своей коснулось облаков.

За порогом в светлых сумерках вырисовывалась маленькая уютная прихожая, так несоответствовавшая монументальной, вызывающей трепет башне. Девушка почувствовала себя, как в детстве, когда, робея и стараясь не выказать своих чувств, заходила в чужой дом. Но теперь-то она не девочка, одернула себя принцесса, и нечего робеть и удивляться, что в такой огромной башне такая маленькая уютная прихожая. Еще не хватало, чтобы она выдала свои мысли…

Добро пожаловать, Кадия.

Принцесса вздрогнула. Она ясно услышала приветствие, но откуда оно исходило? Ясно, что не из прихожей, может, из открывавшейся за ней комнаты? Кадия взялась за рукоять кинжала, другой рукой вцепилась в амулет, который вдруг заметно потеплел и запульсировал в зажатой ладони в такт с биением сердца. Принцесса отважилась пройти дальше.

Посреди комнаты стояло массивное деревянное кресло с высокой спинкой — такими обычно пользовались ее родители во время официальных церемоний. В нем сидела Белая Дама, а может, какая-то другая женщина. Кто мог сказать? Ее длинные пальцы разглаживали на коленях подол черного, как смоль, платья. Вглядевшись, Кадия обнаружила, что по самому краю наряда, по широким обшлагам бегут какие-то странные, похожие на руны, серебряные значки. Форму их уловить было невозможно — они как бы подернулись зыбью, какая появляется на поверхности водоема, если бросать туда камни.

Судя по ее росту, эта женщина была не из оддлингов — стоит ей встать, и она окажется куда выше принцессы. По лицу ее нельзя было сказать, молода она или стара. Вот глаза у нее удивительные — в них как бы одновременно читалась непреклонная воля и бесконечная усталость.

— Кадия! — подала голос женщина. Звучал он бесстрастно, в нем не было ни тепла, ни отчуждения.

Гнев, охвативший принцессу в прихожей, теперь буквально душил ее. Ох, как много ей хотелось выговорить этой хранительнице родной земли! Почему ее магическая сила оказалась бесполезной? Почему она не сумела отразить нападение на горные крепости, охранявшие проход в Рувенду? Где ее ужасные снежные бури? Зачем она не укрыла Цитадель плотным слоем тумана, почему не ослепила врагов? Как же случилось, что гордая, всемогущая, таинственная Белая Дама оказалась не в состоянии пресечь козни Орогастуса? Когда пришел решающий час, она спасовала. Сколько боли, ярости, отчаяния Кадия готова была выплеснуть в лицо седовласой, поджавшей губы женщине, но вместо этого она изящно присела, склонила головку.

— Госпожа…

Да, подумала Кадия, с такой ментальной хваткой не поборешься. К чему упреки, обвинения? Жаль тратить на них драгоценное время… Она взглянула в лицо Белой Даме — та величаво кивнула.

— Правильно, все в конце концов вернется на круги своя. Стоит ли, крестница, теперь заниматься сведением счетов, когда впереди нас ждут другие дела.

Она произнесла эти фразы тем же бесцветным голосом. Руки ее по-прежнему разглаживали материю на коленях.

— Пришло время действовать и тем самым изменить поступь истории. Что значит человеческий год в судьбе гор? Миг! Что значит день в судьбе навозной мухи? Жизнь! Все мы: растения, птицы, насекомые, камни, мужчины и женщины — бредем к своему концу. Что значит — конец? Одни доказывают — все течет, все изменяется; другие — ничто не меняется в подлунном мире. Кто прав? Те из нас, кому приоткрыта завеса над будущим, спокойны. Они знают ответ.