Тарнсмен Гора - Норман Джон - Страница 25

Не раздумывая, я схватил копье и, рванув тарна за четвертый повод, повел его вниз. Птица приземлилась между жертвой и приближающимся ларлом.

Решив не бросать копье с безопасной, но ненадежной дистанции, сидя в седле, я соскочил на землю, и ларл, разъяренный вмешательством, издал свой парализующий крик и прыгнул. На мгновение я действительно оцепенел. Как стальной кулак ужаса поразил меня этот крик. Скорее всего, это был просто рефлекс.

Но мгновение длилось недолго, и я поднял копье, чтобы встретить удар нападающего ларла. Мое появление дезориентировало его или спутало его рефлексы, возможно, крик был слишком коротким, или же я слишком быстро оправился от него. И когда зверь прыгнул на свою жертву с расстояния в двадцать футов, то вместо нее он встретил упертое в землю копье, которое сжимал полуголый воин Ко-Ро-Ба. Наконечник копья исчез в теле разъяренного ларла до самого древка, которое постепенно тоже погружалось в тело под тяжестью животного. Я выпрыгнул из-под чудовищного зверя, избежав удара его когтистых передних лап. Древко сломалось и ларл рухнул на землю, перекатился на спину и, яростно ревя, размахивал лапами, пытаясь вырвать острие копья. Затем он содрогнулся в конвульсиях, голова упала, глаза затянулись белой пеленой.

Я повернулся к человеку, которому спас жизнь. Он сгорбился в своем саваноподобном одеянии, как сломанная бурей ветка. Его лицо скрывал капюшон.

– Тут еще много этих зверей, – сказал я, – пойдемте. Здесь небезопасно.

Человек отшатнулся и как бы уменьшился в своих желтых одеждах. Указывая на свое лицо он прошептал:

– Священная болезнь.

Это буквальный перевод названия дар-косис, или еще ее называют – священное страдание. Болезнь называется так потому, что считается освященной Царствующими Жрецами, и человек, страдающий ею, освящен ими. Поэтому пролить его кровь – святотатство. С другой стороны, Страдальцам, как их называют, нечего бояться. Их болезнь так разрушительна, так беспощадна и столь страшна, что даже храбрейшие из изгнанников уступают им дорогу, так что Страдальцы имеют наибольшую свободу передвижения на Горе. Конечно, им рекомендуется держаться подальше от людских поселений, и если они не следуют этому предостережению, то могут быть встречены камнями. Странно, но побить Страдальцев камнями не считается преступлением перед Царствующими Жрецами, которым не нравится, когда проливают кровь больных.

В качестве акта милосердия, Посвященные отделили им несколько мест, называемых дар-косисными ямами, где Страдальцев, отбывающих в них добровольное заключение, снабжают пищей, сбрасываемой с тарнов. Попав в яму, Страдалец уже не может покинуть ее. Найдя несчастного на Вольтан Рейндж, так далеко от обычных путей и плодородных полей Гора, я решил, что он убежал – если это возможно – из одной из этих ям.

– Как тебя зовут? – спросил я.

– Я из Страдальцев, – ответила роковая фигура. – Страдальцы мертвы, мертвые не имеют имен, – он говорил хриплым шепотом.

Я был рад, что сейчас ночь и капюшон скрывает его лицо – я не имел желания выяснять, сколько же плоти осталось еще на его черепе.

– Ты убежал из Ямы?

Человек съежился еще больше.

– Со мной ты можешь не бояться, – сказал я. Я указал на тарна, в нетерпении взмахивающего крыльями. – Скорее на моего тарна.

– Священная болезнь, – возразил человек, указывая на свой капюшон.

– Я не могу позволить тебе умереть здесь, – сказал я и содрогнулся от того, что придется взять этого мертвеца, этот шепчущий труп с собой. Болезни я боялся больше, чем ларла, но я не мог оставить его в лапах зверей.

Человек хихикнул.

– Я уже мертв, – сказал он и неприятно рассмеялся. – Я из Страдальцев. Ты хочешь заболеть священной болезнью? – спросил он, вытянув свою руку и как бы стараясь схватить меня в темноте.

Я в ужасе отпрянул.

Существо шагнуло ко мне и упало на землю, простонав. Кряхтя, оно уселось на камень – завернутое в желтую ткань и закачалось вперед-назад, издавая какие-то сумасшедшие звуки, что-то вроде причитания или всхлипывания.

Где-то на расстоянии пасанга раздался вопль разъяренного ларла, одного из компании, убитого мной. Он был расстроен неудачной охотой.

– Вставай, – сказал я. – Времени мало.

Я подавил дрожь отвращения и протянул ему руку.

– Вот моя рука, – сказал я. – Я помогу тебе.

Из груды желтых одежд, которые были живым существом, ко мне протянулась рука с пальцами, скрюченными, как у курицы. Невзирая на страх, я сжал ее и стал поднимать страдальца.

К моему удивлению, его рука крепко сжала мою и прежде, чем я что-либо понял, моя рука дернулась и вывернулась. Я был брошен к ногам человека, который вскочил на ноги и поставил ногу мне на горло. В его руке был меч воина и его острие уперлось мне в грудь. Он расхохотался и откинул капюшон на плечи. Под ним оказалась огромная голова, похожая на львиную, с длинными волосами и великолепной бородой. Человек выпрямился во весь рост и стал похож на гигантскую статую. Он вынул из-под своей одежды тарнский свисток и дунул в него. Почти сразу же ему ответили другие свистки, целая дюжина. Через минуту воздух наполнился хлопаньем крыльев и полсотни тарнсменов появилось над нами.

– Я – Марленус, убар Ара, – сказал человек.

14. СМЕРТЬ ТАРНА

Я был брошен на колени перед убаром. Спина моя кровоточила от бичей. Девять дней, проведенных в его лагере, меня непрерывно пытали. Впервые за это время я увидел его. Я решил, что эта встреча должна положить конец моим мучениям – мучениям, которым подвергался воин, укравший Домашний камень его города.

Один из тарнсменов Марленуса схватил меня за волосы и наклонил мою голову к сандалиям убара. Я попытался выпрямиться, и в моих глазах не было того, что доставило бы ему наслаждение. Мы находились в гранитной пещере одной из гор Вольтана, вокруг горели костры. Передо мной, на грубом троне из обломков скал, сидел Марленус, его длинные волосы разметались по плечам, борода достигала рукоятки меча. Он был гигантом, даже более огромным, чем старший Тэрл, и в его глазах я увидел огонь могущества, горевший и в глазах его дочери Талены. Хотя я должен был умереть от руки этого великолепного варвара, я не чувствовал к нему ненависти. Если бы сейчас я должен был бы убить его, я сделал бы это с уважением, а не с ненавистью и презрением.

На шее у него висела золотая цепь с медальоном, изображающим Домашний Камень Ара. В руках у него был сам Камень, этот ничтожный источник стольких страданий и страстей, кровопролитий и славы. Он держал его бережно, как ребенка.

У входа двое из его людей укрепили тарларионскую пику, вроде тех, что были у Казрака и его товарищей, в щели, наверное, специально приготовленной для этого. Вероятно, с ее помощью меня должны были заколоть. Существовали разные пути прекращения моего существования, и некоторые из них были милосерднее других. Я не ожидал, что мне будет дарована быстрая смерть.

– Это ты украл Домашний Камень Ара? – спросил Марленус.

– Да.

– Это было сделано неплохо, – сказал он, наблюдая игру света на истертой поверхности камня.

Я ждал, стоя на коленях, удивляясь тому, что его, как и тарнсменов, не интересовала судьба дочери.

– Ты понимаешь, что должен умереть? – не глядя на меня спросил Марленус.

– Да.

Держа камень в руках, Марленус наклонился вперед:

– Ты молод, храбр и глуп, – сказал он, внимательно посмотрев мне прямо в глаза, и выпрямился.

– Когда-то я был также молод и храбр, и, быть может, так же глуп – да глуп. – Марленус смотрел куда-то поверх меня. – Тысячи раз я рисковал жизнью и отдал годы юности мечте об Аре и империи, когда на Горе будет единый язык, единые законы, единые деньги, дороги и пути станут безопасными, крестьяне будут мирно возделывать свои поля, и будет лишь один Совет, лишь один могучий город, объединяющий цилиндры нескольких небольших, враждующих городов – все это разрушил ты… – Марленус взглянул на меня. – Впрочем, что ты, простой тарнсмен, можешь понимать в таких вещах? Но я, Марленус, хотя и являюсь воином, я больше, чем просто воин, и так было всегда. Когда другие видели только законы своей касты, не чувствовали другого долга, кроме долга своему Домашнему Камню, я осмелился мечтать об Великом Аре – когда настанет конец бессмысленным войнам, кровопролитию и террору, конец тревогам и страху, омрачающим нашу жизнь – я мечтал о том, что из праха поднимется новый мир, мир законности и чести, власти и справедливости.