Король - Норман Джон - Страница 74

На равнине наступила поздняя ночь. Стоял непроглядный мрак. На облачном небе не было видно ни луны, ни звезд.

Завернутый в собачьи шкуры, великан выбрался из снега. Его надежно укутывала такая одежда, закрывая ноги, тело и даже голову — шлем получился из головы и шеи вожака, через разинутую пасть которого великан разглядел отдаленный блеск фонаря. Судя по колебанию, его вез всадник. Великан почти не знал о том, где расположены селения отунгов. Он двигался на юг по равнине Баррионуэво, когда, застигнутый бураном, полузамерзший, ослабевший, слепой от снега, он заблудился и был вынужден убить коня. Он намеревался пересечь Лотар и поискать базунгов, которые, как он помнил еще со времен жизни в деревне близ фестанга Сим-Гьядини, находились где-то в лесах к западу от Лотара. От них он надеялся узнать о том, где найти отунгов, если кто-нибудь из них еще выжил. Теперь он знал, что отунги пока уцелели — об этом упоминал герул в повозке Муджина, вожака герулов, которые взяли великана в плен. В ту же самую повозку великану несколько ночей приводили прелестную рабыню, бывшую дочь знатного отунга, которую герулы обратили в рабство всего два года назад.

Иногда ему казалось, что она еще считает себя свободной.

Временами старый герул, по-видимому, стражник или надсмотрщик великана, убирал одну из цепей и запирал браслет на щиколотке рабыни, приковывая ее к постели великана, чтобы она не могла убежать и должна была ждать, когда понадобится хозяину.

Казалось, она считает себя свободной, и он ударил ее как рабыню, потому что она и была рабыней.

— Как тебя зовут? — спросил он.

— Гортанс! — сказала она. — Умоляю тебя, не останавливайся!

— Как тебя зовут? — уже с угрозой переспросил он.

— Ята! — чуть не плакала она. — Рабыня Ята! Прошу вас, не останавливайтесь, господин! Ята, ничтожная рабыня, умоляет вас не останавливаться. Пожалуйста, еще, господин!

Он не знал, где находится, где расположен лагерь герулов, далеко ли от него отунги. Он не знал, сколько времени заняла дорога в лагерь, поскольку и после прибытия туда он четыре дня провел без сознания. О самом пути у него остались смутные, почти безотчетные воспоминания — о веревках на руках, о боли, о вынужденном пробуждении, о пище, напоминающей белые шарики, которые потом растирали в воде, о снеге, который прикладывали к его рту вместо воды, о том, как его били, чтобы он вновь потерял сознание. Через несколько дней он уже был в лагере, в повозке, обычном зимнем жилище герулов, которые, по-видимому, двигались от одной стоянки с запасами пищи к другой. Когда с него сняли цепи, вывели из повозки, раздели и заставили бежать от собак, он успел заметить только двадцать повозок, пятьдесят-шестьдесят лошадей и небольшое стадо скота. Чуть поодаль кренился низкий, ветхий, занесенный снегом сарай. К нему вели протоптанные в снегу тропы. В сарае хранили сено — он догадался об этом по разбросанной вокруг него соломе. Над стоянкой висел густой запах навоза. Такие сараи, как этот, использовали для хранения кормов или, смотря по погоде, как убежище для скота. Вероятно, этот лагерь, расположенный для зимнего времени слишком далеко на севере, был сторожевым или пограничным. Обычно такие стоянки служили базой для охотников, разведчиков или военных отрядов. С помощью вот таких рассеянных лагерей, далеких от южных зимних пастбищ, куда отгоняли скот, с помощью небольших становищ, затерянных среди горных долин, герулы наблюдали за всем, что происходило на плато Тунг, или на равнине Баррионуэво.

Великан был закован в цепи, его не выпускали из повозки. Он мало что мог увидеть, кроме солнечного света, пробивающегося через приоткрытую дверь и одно завешенное ставнем окошко. В повозке его везли сначала на север, а потом на северо-восток. Вероятно, теперь он был гораздо ближе к Вениции, чем когда убил своего коня.

Великан следил, как приближается огонек фонаря.

Он знал, что это герул, ибо кто еще мог заехать в такую даль так поздно.

Великан достал собачий клык из своего самодельного чехла, подвешенного сбоку.

Сумка с собачьим мясом, которое на холоде могло храниться несколько дней, лежала в снегу позади него.

Великан не сомневался, что всадник ищет именно его.

Фонарь раскачивался, мерцал, отбрасывая лужицу света четыре-пять ярдов диаметром.

Великан терпеливо следил за его приближением.

Он достал из сумки немного мяса и пожевал его.

Великан заметил, что всадник движется не один, правда, знать наверняка было трудно.

Он дожевал кусок мяса и затянул веревки сумки. Слева от всадника двигалась маленькая, тяжело нагруженная фигурка, спотыкающаяся в снегу.

Теперь фонарь был почти рядом.

Наверняка всадник увидел, как великан возится в снегу.

Фонарь поднялся.

Великан застыл на месте. Внезапно послышался женский визг, но он по-прежнему не сдвинулся с места.

— Собака! — визжала женщина. — Это собака!

Она рванулась в сторону от стремени, испуганно развернулась, чтобы бежать, но тут же веревка на ее шее натянулась и вернула женщину обратно.

— Приветствую, — произнес всадник.

— Приветствую, — ответил великан, поднимаясь из снега.

Он стоял, подобный необычному двуногому созданию, напоминающему собаку, освещенный тусклым светом фонаря.

Не спуская глаз с великана, всадник медленно распутал веревку, четыре-пять раз обмотанную вокруг луки седла.

Он бросил веревку в снег.

Руки женщины не были связаны. Она подобрала веревку и бросилась прочь, в темноту.

— Не нападай на меня, — попросил всадник. Это был старик герул, надсмотрщик великана в повозке Муджина.

Великан не шевельнулся.

— Двое собак вернулись, — продолжал герул. — В лагере считают, что ты мертв.

— Но ведь ты так не считал?

— Я ничего не знал, — возразил герул. — Это было мудро с твоей стороны — дать собакам вернуться.

Великан пожал плечами.

Можно было бы убить их, пока они жадно пожирали труп вожака, но великан не хотел рисковать. В то время он слишком замерз и устал.

— Откуда у тебя взялось оружие? — расспрашивал герул.

— Я сделал его изо льда, — объяснил великан, — смешал снег с водой из моего рта и тела.